До самого рая - Ханья Янагихара
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды, сидя на своем обычном месте и глядя в окно, я вдруг увидела Дэвида. Он был в своем сером комбинезоне и шел по Шестой авеню. Вскоре после этого шаттл остановился на контрольно-пропускном пункте на Четырнадцатой улице, и пока мы ждали своей очереди, я увидела, как Дэвид свернул направо, на Двенадцатую улицу, и исчез из виду.
Я обернулась, чтобы посмотреть на него, а когда шаттл медленно двинулся вперед, опять села прямо. Я поняла, что это не мог быть Дэвид; его шаттл ушел час назад – он уже должен быть на Ферме.
И тем не менее я нисколько не сомневалась, что видела именно его, хотя это было невозможно. Впервые я почувствовала, что меня начинает пугать все происходящее – и сама болезнь, и как мало я знаю, и то, что нас ждет. Заболеть я не боялась – не знаю почему. Но тем утром у меня было странное ощущение, что мир действительно раскололся пополам и что в одной его половине я ехала в шаттле на работу, где меня ждали мизинчики, а во второй половине Дэвид шел в совершенно другое место, которое я никогда не видела и о котором никогда не слышала, как будто Восьмая зона на самом деле намного больше, чем я представляла, как будто в ней есть места, о которых все знают, а я почему-то нет.
Я постоянно думаю о дедушке, и все же есть два дня в году, когда я думаю о нем больше всего. Первый – двадцатое сентября, когда его убили. Второй – четырнадцатое августа, когда его у меня отняли; это был последний день, который я провела с ним, и хотя я знаю, что это прозвучит странно, день нашего расставания был для меня еще тяжелее, чем сам день его смерти.
В ту субботу я была с ним. Он пришел ко мне в квартиру, которая раньше была наша, а теперь моя с мужем. Мы поженились только четвертого июня, и из всех непривычных и трудных для меня особенностей брака самым непривычным и трудным оказалось не видеть дедушку каждый день. Ему выделили крошечную квартирку недалеко от восточной границы зоны, и в течение первых двух недель замужней жизни я каждый день после работы шла к его дому и ждала его возвращения на улице – иногда по нескольку часов. Каждый раз он улыбался и качал головой.
– Котенок, – говорил он, гладя меня по волосам, – ты никогда не привыкнешь к новой жизни, если будешь приходить сюда каждый вечер. Да и твой муж будет волноваться.
– Нет, не будет, – говорила я. – Я сказала ему, что иду к тебе.
Тогда дедушка вздыхал.
– Пойдем, – говорил он, и я поднималась с ним наверх, он ставил на пол портфель и наливал мне стакан воды, а потом провожал меня домой. По дороге он расспрашивал меня о том, как дела на работе, как поживает мой муж и удобно ли нам в квартире.
– Я так и не могу понять, почему ты должен был переехать, – говорила я.
– Я уже объяснял, котенок, – мягко отвечал дедушка. – Потому что это твоя квартира. И потому что ты теперь замужем – не будешь же ты вечно жить со своим старым дедом.
По крайней мере, выходные мы с дедушкой по-прежнему проводили вместе. Каждую пятницу мы с мужем приглашали его на ужин, и они обсуждали сложные научные вопросы, так что я переставала что бы то ни было понимать в их разговорах уже через десять минут. А по субботам и воскресеньям мы с дедушкой были вдвоем. Ему тогда приходилось очень тяжело – полтора месяца назад повстанцы захватили столицу и теперь проводили масштабные митинги, обещая вернуть всем гражданам доступ к технологиям и наказать главных сторонников режима. Меня эти новости тревожили, потому что дедушка был частью режима. Я не знала, был ли он в числе его руководителей, но знала, что он важный человек. Правда, пока что ничего не происходило – разве что новое правительство ввело комендантский час с 23:00. В остальном жизнь продолжалась точно так же, как раньше. Я уже начала думать, что и в дальнейшем ничего не изменится, потому что в первое время, в сущности, ничего не менялось. Для меня не имело значения, кто управляет государством: я просто гражданка и останусь ею в любом случае, и не мое это дело – беспокоиться о таких вещах.
В ту субботу, четырнадцатого августа, был обычный день. Было очень жарко, и поэтому мы с дедушкой встретились в 14:00 в Центре и сходили на концерт струнного квартета. Потом он купил молочный лед, и мы сели за столик и стали есть его маленькими ложечками. Дедушка спросил, как дела на работе и нравится ли мне доктор Уэсли, который много лет назад работал у него. Я сказала, что работа мне нравится и что с доктором Уэсли мне нормально; и то и другое было правдой, и дедушка кивнул.
– Хорошо, котенок, – сказал он. – Я рад это слышать.
Мы еще немного посидели в кондиционированном помещении, а потом дедушка сказал, что самая сильная жара прошла, а значит, можно сходить на Площадь и посмотреть, что там предлагают торговцы, – иногда мы заглядывали туда перед тем, как я возвращалась домой.
Мы были всего в трех кварталах от северного выхода на Площадь, когда рядом с нами затормозил фургон и из него вылезли трое мужчин в черном.
– Доктор Гриффит, – сказал один из них, и дедушка, который положил руку мне на плечо и остановился, когда увидел приближающийся фургон, теперь взял мою ладонь, стиснул ее и повернул меня лицом к себе.
– Мне надо поехать с этими людьми, котенок, – спокойно сказал он.
Я ничего не понимала. Мне казалось, что я упаду в обморок.
– Нет, – сказала я. – Дедушка, нет.
Он похлопал меня по руке.
– Не волнуйся, котенок, – сказал он. – Со мной все
