Крымская война. Соотечественники - Борис Батыршин

Но теперь все конечно. Остатки войск грузятся на пароходы в Керчи, Ялте, Евпатории. Эта рота – все, что осталось, чтобы прикрыть последние транспорты. Дать время измученным, отчаявшимся приват-доцентам, штабс-капитанам, чиновникам и их семьям, князьям, чьи плечи помнят эполеты гвардии, бывшим октябристам и монархистам, протиравшим брюками скамьи Государственной думы, эсерам, оборонцам… «Какие-то конституционные, прости господи, демократы! – возмущался генерал. – А я их привык считать, простите, изменниками! А тут – возись, спасай, вывози… оставить эту сволочь большевикам, и вся недолга!»

После революции Стогов долго скитался с подложными документами. И как-то в марте 18-го случайно узнал, что на запасных путях одного из московских вокзалов стоит штабной вагон Бонч-Бруевича, товарища по академии Генерального штаба, а ныне – руководителя Высшего военного совета Республики. Стогов, заросший нечесаной бородой, в рваном тулупе, с красными от бессонницы глазами, подошел к «красному генералу»:

– Не узнаете, Михаил Дмитриевич? Я – Стогов…

Его приняли. Совдепы нуждались в грамотных штабистах, Стогова ценили, хотя и не вполне доверяли. Председатель Высшей военной инспекции Подвойский думал иначе:

«Стогов – хороший авторитет, большой человек. Он не верит ни в режим, ни во что, но я не постеснялся бы взять его в инспекцию…»

Подвойский ошибался. Стогов, служа красным, установил связь с подпольным Штабом Добровольческой армии Москвы, числился главкомом Московского района. После ареста бежал в Польшу, пробрался на юг России, служил при штабе Шкуро, а в мае 20-го стал комендантом Севастополя.

Но все это в прошлом. Сейчас осталось одно: сделать так, чтобы беженцы поднялись по трапам, набились в трюмы, заполнили палубы. А потом – смотрели на тающий вдали берег, рыдали, бились в истерике, стрелялись в шаге… от чего? От непонятной, постылой жизни в эмиграции. Россия для них потеряна.

Но не для этих ребят, младшему из которых едва стукнуло шестнадцать, а старшему нет и двадцати. Им проще: рядом плечо товарища, рука сжимает цевье трехлинейки. Одеты с иголочки, в английское хаки: френчи с накладными карманами, бриджи, высокие ботинки, твердые кожаные краги. Только фуражки русского образца – начальник училища нипочем не соглашался брать английские, плоские, как блин.

– Командир роты, ко мне!

Подбежал, придерживая шашку, штабс-капитан Рукавишников. Щелкнул каблуками, брякнул шпорами.

– Выдвигайтесь к северу, вдоль Приморского шоссе. Из Евпатории сообщили по проводу: с севера подходят массы конницы. Это бандиты из армии Махно, те, что четыре дня назад разбили у Карповой Балки корпус Барбовича. Дорога на Севастополь для них сейчас открыта. Займите позиции на Альме – это самый удобный рубеж обороны. Если махновская конница двинется на юг, продержитесь хоть до завтрашнего вечера. Я вас дождусь с последним пароходом, слово офицера!

Генерал говорил громко, юнкера все слышали. Недоумение и испуг на их лицах сменялись отчаянной лихостью. Ротой задержать врага, разбившего лучшую кавалерию белых? Да запросто. Они константиновцы, они справятся!

– До Альмы, ваше превосходительство, полсотни верст, – осторожно возразил Рукавишников. – К завтрашнему утру дотопаем, не раньше. А еще и назад?..

– Зачем своими-то двоими? Берите грузовики, какие найдете, приказ я напишу. Среди юнкеров есть шофэры?

Штабс-капитан повеселел.

– Найдем, вашпревосходитство! Во втором взводе Михеев, да Овечкин, да Рыбайло из четвертого. Я и сам, если надо, сяду за руль!

– Вот и славно! Берите патронов побольше, пулеметы. Встретите этих бандитов константиновским горячим приветом!

Эти слова он произнес громко, и шеренга юнкеров отозвалась дружным «ура». Ни тени сомнений на мальчишеских лицах – глаза горят, марш вперед, труба зовет, черные гусары!

– Разрешите обратиться вашпревосходитство?

Штабс-капитан обернулся. Спрашивал юнкер первой шеренги, тот, что грыз соломинку – высокий, русоволосый, фуражка лихо заломлена на левое ухо.

– Что тебе, Михеев?

– Мы в порту видели брошенные броневики, «Остин» и «Ланчестер». Оба исправные. Разрешите, мы их того, экспроприируем?

Стогова резануло это пакостное словечко – «экспроприируем». В бытность свою у красных он наслушался немало подобных слов, его тошнило от языка «товарищей». А юнкер ввернул походя, не задумавшись, что за этим стоит: стук прикладов в двери петроградских особняков; кольца, ордена, фамильные драгоценности, вываленные из бабкиных шкатулок в портфель «уполномоченного»; банки американских консервов, припрятанные на черный день и тоже изъятые…

– Хвалю за смекалку, юнкер! Степь там ровная, верховому от броневика не уйти.

Затарахтело, в распахнутые ворота влетела мотоциклетка. Поручик, с ног до головы затянутый в кожу, сдвинул на лоб очки.

– Вашпревосходитство, вас требует начальник порта! Корабли пришли какие-то непонятные, никто не знает – кто, откуда?

Генерал кивнул и направился к штабному «Дион-Бутону». Плац уже наполнился той особой военной суетой, что сопровождает выдвижение части с места дислокации. Краем глаза Стогов увидел, как трое юнкеров во главе с давешним «шофэром» – как его, Михеев? – выскочили за ворота. Один волок на плече жестянку с моторным маслом. Тут все в порядке, с облегчением подумал генерал. Константиновцы не подведут.

III

– Это за кораблики? Может, французские? – спросил Митяй. – Ни разу таких не видал, а ведь я в Севастополе с таких вот годков проживаю!

И показал рукой на аршин от земли.

– Дурень ты, парень, прости Господи! – степенно отозвался дядя Жора, слесарь из портовых мастерских. Митяй состоял у него в подручных, и оба они входили в подпольную большевистскую ячейку. – Какие французы, ежели у них гюйсы царские? Да и видели мы французские корабли, не такие они совсем.

Макарьев кивнул. Всего недели две назад его флагман адмирала Шарля Дюмениля, броненосный крейсер «Вальдек-Руссо» дымил своими шестью трубами напротив Графской пристани, и стволы главного калибра – по одному в башне, вот дурость-то! – угрожающе смотрели на город. Французские корабли не так уж отличались от собратьев русской постройки. Инженер Ермолаев, начальник механического участка, на котором работали и Макарьев, и дядя Жора, и балабол Митяй, рассказывал, что русские броненосцы, потопшие при Цусиме, тоже строили по французским проектам. Нашли что копировать! Представить себе что-то столь же нелепое, как шеститрубный «Вальдек-Руссо», – это надо суметь!

Но корабль, вошедший в Севастопольскую бухту, ничем не напоминает бронированные калоши Третьей республики. Сильно наклоненный вперед, какой-то сплюснутый нос. Надстройка сдвинута к корме, впереди – круглая башня с двумя тонкими стволами. Еще одна на полуюте; единственная труба, широкая и плоская, завалена назад. И не дымит – не считать же за дым легкую, едва заметную пелену над трубой?

Неизвестный корабль был поменьше «Кагула», но крупнее эсминцев вроде «Фидониси» или героической «Керчи», команда которой, верная делу Революции, предпочла потопить свой корабль в Туапсе, а не сдать империалистам.

С эсминцами можно скорее сравнить второго пришельца. Правда, его силуэт заметно выше черноморских «новиков». Высокий полуют, форштевень, будто у гоночных яхт. На надстройке, позади носовой башни торчат непонятные штуковины, на манер барабанов, на которые по ободу нацеплены то ли трубы, то ли штыри. Шаровый цвет, гюйс трепещет на носовом флагштоке…

– Не беляки это, – уверенно заявил дядя Жора. – Нету у них таких посудин! И у хранцузов нет, и у англичан. Они вообще ни на что не похожие!

Дядя Жора работал на многих верфях – и на Невском заводе, и на адмиралтейских эллингах, и даже на Тихом океане побывал, когда адмирал Макаров в 1904-м привез рабочих-ремонтников в Порт-Артур чинить подорванные японцами корабли. В Севастополь он перебрался в 1908-м и с тех пор состоял при ремонтных эллингах. Там и познакомился с большевиками.

– Можа, с Тихого океану? – предположил Митька. – Гуторили, что из Владивостока Врангелю идет подкрепление.

Макарьев с сожалением покосился на паренька.

– Ты котелком своим подумай! Ежели они шли с самого Тихого океану – значит, Босфор проходили, верно?

– Ну, верно… – согласился Митька. Он чуял подвох, но не понимал, какой.

– А раз верно, то дружки ихние из Антанты должны были сказать, что Врангель уже салом пятки смазал и драпает? Или они от Стамбула аж с девятого числа телепались?

Девятого ноября пали укрепленные позиции армии Юга России на Турецком валу и красные хлынули в Крым. Митька пошевелил губами, произвел в уме подсчеты и в досаде надвинул картуз на нос.

– Ладно, Митяй, ты пока побудь тут, понаблюдай, а к вечеру чтоб был на Карантинной, – подвел итог Макарьев. – Пошли, дядь Жора, надо собирать ячейку. Кажись, беляки решили в Севастополе задержаться. Надо сообщить в штаб Южфронта: товарищи думают, что в Севастополе белых войск нет, войдут – и наскочут на этих!