Рокоссовский. Терновый венец славы - Анатолий Карчмит

— По поручению российского исполнительного комитета…

— Да здравствует товарищ Сталин! Ура-а-а! Товарищу Сталину! — гремел зал.

— По поручению исполнительного комитета я приветствую делегатов 17 съезда Советов Российской Федерации, — продолжал Калинин. — Успехи социалистического строительства в Советском Союзе нашли свое яркое и четкое выражение в Сталинской Конституции 1936 года.

— Творцу сталинской Конституции сла-а-ава! — кричали делегаты. — Слава Сталину! Вперед к победе коммунизма! Да здравствует мировая революция!

— И наше первое слово и коммунистический привет… — снова начал читать взволнованным голосом Председатель ЦИК, — мы шлем тому, под чьим руководством…

Зал опять перебил докладчика.

— Вождю советского народа товарищу Сталину — ура-а! Слава Сталину — руководителю всех наших побед! Да здравствует мудрый вождь товарищ Сталин! Слава! Слава товарищу Сталину!

В таком же ключе продолжались все доклады и выступления. В начале работы съезда Рокоссовский чувствовал прилив необыкновенной энергии, радуясь тому, что доля и его труда есть в успехах, которые завоеваны под красными знаменами революции. Как-никак почти десять лет с небольшими перерывами он вел борьбу с врагами советской власти, с колчаковцами, семеновцами, бандами барона Унгерна и китайскими милитаристами во время конфликта на КВЖД. Однако Рокоссовский не мог согласиться со многими выступлениями. Слушая гладкие и пустые речи, комдив невольно отмечал, что ораторы чересчур стараются уверить товарища Сталина, что под его личным руководством СССР достиг процветания в экономической и культурной жизни.

Рокоссовский, исколесивший тысячи верст по Дальнему Востоку, не мог не видеть и голод, и разруху, особенно в сельской местности, и свирепость чиновников, отбирающих порой последнюю краюху хлеба в счет государственных поставок. Да и в Псковской области, где теперь дислоцируется его кавалерийский корпус, жизнь людей далека от того, о чем говорят на этом съезде.

«Видимо, безмерное восхваление благоденствия народа и заслуг в этом товарища Сталина считается обязательным для официальных речей. Кто знает, может, это надо для дела», — подумал Рокоссовский и посмотрел на президиум. Он не мог до конца понять, почему такое преклонение перед Сталиным захватило и людей, стоящих у руля партии и государства. Весь президиум напоминал ему хор, который без видимого дирижера рукоплескал вождю так, будто участникам хора заплатили за несколько месяцев вперед. Каждый член президиума до исступления хлопал в ладоши и подобострастно поглядывал в глаза Сталину. Особенно старался один — как потом выяснилось, это был Никита Сергеевич Хрущев. Он вытирал платком редкий пушок на крупной, как арбуз, голове и, улыбаясь до ушей, дольше всех рукоплескал, заискивающе глядя на вождя. Рокоссовскому показалось, что он даже слегка приседал, как бы говоря: «Смотри, смотри на меня, дорогой и любимый вождь, как я тебе самозабвенно предан!»

Небольшое расстояние до президиума позволило комдиву впервые в жизни разглядеть живого Сталина. Небольшого роста мужчина, густые черные волосы, невысокий лоб, острый прямой нос, под роскошными усами резко очерченные губы. Сталин вставал и садился медленно — почти никаких эмоций в движениях. Создавалось стойкое впечатление, что этот человек обладает недюжинной силой воли.

Когда зал в неистовстве кричал: «Да здравствует Сталин!..» — на его лице не дрожал ни один мускул. Лишь едва-едва заметная улыбка — иногда совершенно безразличная, иногда довольная — играла на его надменных губах.

Под строгой темноватой маской — никаких признаков переживания, спрятанные под темными густыми бровями глубоко посаженные глаза не выдают ни единого движения мысли.

Все страсти Кремлевского зала вдребезги разбивались о невозмутимое спокойствие вождя, как штормовые волны о гранитную скалу.

Рокоссовский, увлекшись размышлениями, не заметил, как выбился из общего темпа оваций, и начал вяло хлопать в ладоши. Вдруг он ощутил на себе тяжелый взгляд Сталина. Казалось, этот взгляд спрашивал: «Ты что, вояка, не уважаешь вождя народов?»

Почувствовав внутренний холодок, Рокоссовский устремил взгляд на трибуну, за которой очередной выступающий пел осанну товарищу Сталину, и захлопал в ладоши так, что рукам стало жарко.

Вся обстановка в этом зале для комдива была необычной и новой. Она, по всей вероятности, отражала основное направление политики партии и правительства на данном этапе развития страны. Оказывается, столица живет по каким-то своим меркам и законам, значительно отличающимся от принятых на периферии. Там жизнь естественнее и попроще, а тут напыщеннее и насквозь пропитана политикой.

Начиная с 1917 года, когда он перешел в ряды Красной Армии, в центре европейской части Союза Рокоссовский бывал очень редко. В 1924–1925 годах вместе с Жуковым, Еременко и Баграмяном учился на кавалерийских курсах в Ленинграде. В 1929 году был слушателем курсов усовершенствования высшего комсостава в Московской области. В 1930–1931 годах командовал дивизией в Белоруссии.

И вот теперь уже более года в Ленинградском военном округе командует корпусом и является начальником гарнизона Пскова.

А в основном вся его военная жизнь проходила в Забайкалье в маленьких городках и поселках среди простого люда.

И с русскими, и с бурятами, и с монголами, и с байкальскими чалдонами — со всеми он находил общий язык и поддерживал бескорыстную дружбу.

«Жалеть не о чем, романтичное было время, — подумал он. — Сколько надо было приложить энергии, сил и ума, чтобы склонить чашу весов в пользу революции? Ведь ее темпы там, где я воевал, помогал устанавливать Советскую власть, не совпадали со столичными, люди в провинциальных городах, в деревнях, в горах и лесах соображали не так быстро, как в центре страны. Они воспринимали идеи гораздо осторожнее и воплощали их по собственному разумению. И слово большевиков в Сибири, в Бурятии отличалось от первоначального источника. Люди там и теперь многое понимают по-своему».

Под конец дня работы съезда была создана комиссия по выработке Конституции и делегаты вздохнули с облегчением — у них появилось много свободного времени.

После заседания комиссии съезда Рокоссовский знакомился с храмом славы русского оружия — Георгиевским залом Большого Кремлевского дворца. Не торопясь, он ходил по залу и не мог отвести глаз от великолепия; Оторваться от этого зрелища и в самом деле было трудно.

Внушительные размеры зала, белизна стен и свода, украшенного великолепным резным орнаментом, — все это взволновало воображение Рокоссовского. Ничего подобного в своей жизни он не видел. Он долго стоял возле изображения святого Георгия на коне, поражающего дракона, и вспоминал свою кавалерийскую молодость. По золотистому паркету нельзя было ходить без восхищения. С непривычки от тысячи лампочек в бронзовых люстрах рябило в глазах.

Комдив переходил от одной мраморной плиты к другой, где были высечены золотыми буквами наименования 500 отличившихся в боях воинских частей и имена свыше одиннадцати тысяч кавалеров ордена Георгия Победоносца[1]. Среди них — имена А. В. Суворова, М. И. Кутузова, Ф. Ф. Ушакова, П. С. Нахимова, П. И. Багратиона.

Рокоссовского приятно удивило, как царское правительство заботилось о сохранении памяти воинской славы и ратных традиций.

«Мы тоже не лыком шиты, — улыбнулся своим мыслям комдив. — За Первую мировую войну имеем Георгиевские медали 4-й и 3-й степени. В Каргопольском полку разведчик Костя Рокоссовский был не из робкого десятка».

В этом зале Рокоссовский был, пожалуй, самым заметным посетителем. Его фигурой и осанкой нельзя было не залюбоваться. Открытые правильные черты лица, миндалевидные голубые глаза, приятная сдержанная улыбка, высокий рост, атлетическое телосложение, прямые каштановые волосы — все это невольно привлекало внимание делегатов, особенно женской половины. Свойственное всем женщинам особое чутье на умных и красивых мужчин сработало и здесь.

Видимо, не случайно две насмешливые и бойкие подружки все время не упускали его из виду.

Одна из них, среднего роста, стройная блондинка, с тугими косами, закрученными венцом вокруг головы, с круглым симпатичным лицом и большими темными глазами, нашептывала подруге:

— Ты только посмотри, какие у него глаза — озера. Я готова в них утонуть хоть сейчас, сию минуту.

— Губа у тебя не дура, но в твои 25 лет топиться рано, — сказала подруга, глянув на комдива. — Ничего не скажешь — сложен, как греческий бог.

— Мне попалась в руки свежая газета «Ленинградская правда». Там есть статья «Командир корпуса»[2], — проговорила Валентина и, украдкой стрельнув глазами на комдива, уверенно заявила: — Ольга, честное комсомольское — это он. Была не была, давай подойдем.