День, вечер, ночь, утро - Владимир Михайлов

Затем она свернула с магистрали и углубилась в сеть улиц и улочек, до которых так и не докатилась еще волна реконструкции. Одно– и двухэтажные домики прятались в обширных садах, ожидая своего часа. Плоские кровли чередовались с острыми – плодом недавнего увлечения стариной; окна – то круглые, то стрельчатые, то просто квадратные – сменялись прозрачными стенами. Все архитектурные моды последних столетий демонстрировались здесь, как на выставке. Когда-то это развлекало Киру; Александр уверял даже, что многие ее проекты были навеяны этой мешаниной стилей. На самом же деле Кира, привыкнув, перестала замечать окружающее, и сейчас воспринимала многое с таким острым удивлением, словно оказалась здесь впервые.

Каблуки глухо ударяли о тротуар, а раньше они звенели четко. Но Кира не могла теперь идти так, как ходила, когда он был рядом. Лишь на миг она представила, что Александр опять вышагивает на расстоянии ладони; боль оказалась даже более сильной, чем можно было ожидать, и горькой на вкус. Наверное, так горьки бывают те яды, от которых ни люди, ни сама природа не изобрели противоядия, что не мешало людям подчас принимать их.

Мысль о ядах оказалась неожиданно уместной, потому что понятие о смерти всегда соседствует с ней. Александр никогда больше не пойдет рядом. Как если бы он умер. Кроме безысходности, в этой мысли оказалась и неожиданная прочность; в следующий миг прочность стала призрачной. Умер – значит умер. Но Александр жив, и память о нем – не воспоминания о покойном. Кто-то сейчас слышит – и будет слышать – его смех, смотрит – и будет смотреть – в его глаза. Нет, все куда сложнее…

Эти мысли помешали ей как следует приготовиться к встрече с домом, который неслышно подкрался и вдруг встал на пути. Кира остановилась бессознательно и еще несколько секунд пыталась понять, что же задержало ее; поняв, она даже не улыбнулась собственной рассеянности. Здесь они жили: Александр любил уединение. Дикий виноград нависал над окнами, подобно зреющей лавине, острая крыша казалась носом изготовившегося к прыжку корабля. Отныне Кира ненавидела корабли, поэтому дом показался ей враждебным и она остановилась у калитки, не в силах отворить ее.

Стоя на тротуаре и переминаясь с ноги на ногу, она внезапно ощутила свою беззащитность перед будущим. В доме затаилось Одиночество, с которым ей отныне придется дружить. Ей захотелось оттянуть встречу. Она глубоко вздохнула; запах цветов из садика донесся до нее и напомнил другие цветы, на площади. Именно там – сейчас она словно заново услышала и слова, и интонацию – именно там ей сказали о предстоящем одиночестве. Надо было прожить еще много лет, и прожить их одной. Раньше ей было некогда задумываться о том, что все, бывшее в жизни и казавшееся лишь началом, на самом деле шло к концу – и кончилось. Она была теперь Жена Героя – живого Героя, но вечно отсутствующего; такой ей и предстояло остаться, чего бы это ни стоило. Иначе… Почему это всем кажется, что самые тяжелые испытания придутся на долю улетевших? А что станет с оставшимися – кто подумал об этом? Совершать подвиги легче, чем ждать, когда ждать нечего. Можно только укрыться…

Она покачала головой и медленным движением затворила уже открывшуюся калитку.

В этом доме ей не укрыться. Здесь поджидают ее Одиночество и Память. Она будет лишь Хранительницей Памяти. Но, может быть, укрываться и не надо? Может быть, начать все сначала? Многое забыть, многое вспомнить заново. Уйти отсюда. Бросить все – кроме разве материалов проекта и еще нескольких мелочей, которые все уместятся в эту сумку. И пусть Одиночество щелкает зубами: ему не под силу окажется укусить ее!

Она решительно тряхнула головой и пошла к дому. Поставила ногу на ступеньку крыльца. И опять остановилась. Да, все так, и кто-то будет смотреть Александру в глаза. Но зайти домой даже только для того, чтобы собраться, было страшно. Она боялась, что ее решимость останется снаружи, за дверью.

Она сжала губы, досадуя сама на себя. И услышала шаги. Кто-то торопливо шел, приближаясь; кусты мешали ей разглядеть, кто, но шаги были мужскими. Внезапно Кира поняла: надо войти в дом не одной, а с кем-то. Она попросит прохожего побыть с ней четверть часа. Выпить чашку кофе. Сама она за эти минуты спокойно соберется, попрощается с Одиночеством. И, поблагодарив незнакомца, выйдет вместе с ним, даже не оглядываясь.

План ей понравился, и она поспешила к калитке. Шаги прозвучали рядом. Она встретилась глазами с прохожим. И растерянно улыбнулась:

– Ты?

Он сказал:

– Ты не ожидала, не правда ли?

Она ответила:

– Да.

– Плохо, – сказал он, – быть чужим на празднике, правда? Я еще тогда говорил тебе, что так будет. Ты не поверила. Но я все равно пришел. Может быть, я понадоблюсь. Тебе будет тоскливо. Я очень долго ждал.

– Разве? – спросила она. – Ты приходил не так уж редко.

– Приходил к Александру. Как-никак, мы занимались одним и тем же.

– Да, – сказала Кира. – Но он улетел.

– А я остался. Знаешь, почему? Потому, что осталась ты. Я ведь тоже мог бы улететь. Я не хуже его. Но он оставил тебя. А я не мог. Пригласи меня в дом.

Сама не зная почему, Кира послушно сказала:

– Входи.

Как бы компенсируя уступку, она толкнула дверь сердито. Смешно! И страшно глупо. Но он поможет собраться. И прийти в себя. А потом уйдет. И она больше никогда его не увидит.

4. Сумерки. Дома

– Подожди здесь, – сказала она. – Там, кажется, беспорядок.

Гость остановился в прихожей. Он положил руку на плечо Киры, ничем не прикрытое: лето стояло жаркое. Рука показалась горячей. Кира осторожно сняла его ладонь, как сняла бы шаль. Затем вошла в комнату и затворила за собой дверь.

Было полутемно. Голубая пелена затягивала окна; так это осталось с утра. Кира нашарила кнопку. Посветлело, лишь в углу сохранилась словно бы дымка; возможно, именно здесь начиналось бесконечное пространство, в котором сейчас несся Александр, с каждой секундой удаляясь от Киры на все большее число километров. Все предметы стояли на своих местах. Никакого беспорядка. Жаль, что мебель на месте: ей следовало разбрестись, перемешаться, опрокинуться вверх ногами – создать другую, непривычную обстановку и дать Кире возможность заняться делом. Тогда она, может быть, забыла бы и невнятный страх, и человека, который ждет в прихожей. Можно, кстати, пригласить его. Нет, еще минутку помедлить. Пусть подождет…

Кира медленно обошла комнату. Взяла с полки легкий темно-серый камень. Его в самом начале их знакомства привез с Луны Александр. Вспомнив об этом, Кира с досадой положила камень на место. Сделала несколько шагов – осторожно, словно пол грозил провалиться при каждом из них… Кто упрекнет ее и в чем? Кто вправе решать за нее, как прожить ей остальную, немалую часть жизни? Одиночество не страшно, если оно не навязано тебе извне – людьми, обстоятельствами. Все то, что навязано, вызывает желание бороться и отрицать… Она подошла к двери в спальню. Дверь была приотворена, за ней царил беспорядок, разбросанная постель (автоматика была выключена) еще хранила, казалось, тепло тел: ее и Александра. Кира плотно прикрыла дверь, резко повернулась и направилась в его кабинет.