Музей одной естественной истории - Марина Кокуш

– Она прекрасна, не правда ли? – спросила Изабель и, не дав мне ответить, скомандовала: Садись! – и плюхнулась на ступеньки напротив Амфитриты. – Я всегда на первом занятии заставляю рисовать эту скульптуру. Ну, рисуй, чего же ты ждешь? – она положила мне на колени альбом и вручила карандаш.

Я растерялась. Рисовать совсем не хотелось, я думала лишь о том, что еще не завтракала и с самого утра не сделала ни глотка кофе.

– Но я же не умею, – полувопросительно, полуутвердительно пробормотала я.

– Конечно, не умеешь. А иначе зачем бы ты сюда пришла? – парировала моя учительница. – Да не бойся, сейчас нарисуешь, как сможешь, а потом я покажу тебе, как надо, – уже более благосклонно добавила она и даже подтолкнула меня локтем.

Мне хотелось, чтобы эта неловкая сцена как можно скорее закончилась, но было ясно, что злодейка так просто от меня не отстанет. Я взяла карандаш и за тридцать секунд изобразила нечто с головой, руками и в самом деле опирающееся на лупоглазое морское создание. Впрочем, даже сейчас, когда я смотрю на этот рисунок, рыба мне все еще нравится.

– Ну вот и замечательно! А ты волновалась! – подбодрила меня Изабель. – Здесь все, конечно, не очень точно, но линия плеча тебе хорошо удалась. Между прочим, мало кто ее так правильно располагает. Я тебе говорю: через месяц будешь рисовать как Рембрандт. Сомневаешься? В следующий раз принесу его эскизы – у него есть несколько на редкость неудачных работ, ни за что не догадаешься, что это он.

На втором занятии Изабель подвела меня к статуе двух римских борцов. Сначала я подумала, что это шутка. Их тела настолько сплелись, что было невозможно не то что их нарисовать, но даже просто понять who’s dick is in who’s ass, как говорится в одной неприличной арабской пословице (которой, кстати, меня научил В.).

Над этими мраморными атлетами я билась три занятия кряду. Изабель не переставая хвалила мою работу, но мне почему-то казалось, что она лукавит. Не может человек в здравом уме так восхищаться этой уродливой треугольной головой и лимонно-желтым бликом на левой ягодице юного римлянина.

Уже законченный рисунок я скрутила в рулон наподобие подзорной трубы, закрепила резинкой и отправила на покой в темную картонную коробку, где он будет обречен вместе с угловатой Амфитритой, обхватившей пучеглазую рыбу, дожидаться часа, когда наши с В. пока еще не появившиеся на свет внуки извлекут его, разложат на полу в кладовой и станут, переглядываясь, показывать пальчиком на выведенную в правом нижнем углу цифру 2013, такую же невероятную, какими были они сами в том далеком году.

Впрочем, борцы напомнили о себе намного раньше. Как-то раз во время путешествия по Америке я забрела в одну частную галерею современного искусства. У самого выхода я невольно подняла глаза. В груди у меня что-то встрепенулось, как бывает, когда в толпе прохожих кто-то невидимый вдруг выкрикнет твое имя. С полотна, висевшего под самым потолком, на меня смотрели пустыми, явно позаимствованными у Модильяни глазами два римских борца. Их тела так сплелись, будто были завязаны в тугой узел. Поразительно, но голова одного из них тоже была слегка треугольной, как и на моем рисунке. Картина стоила три тысячи долларов.

Вернувшись в Париж, я не преминула рассказать об этом Изабель и показать фотографию. Она только презрительно хмыкнула: «А я говорила тебе, дуреха, что нормальные люди зарабатывают на этом деньги».

Браслет

Серебро, декабрь 2014

В тот год я устраивала у себя дома рождественский ужин «для бездомных», как мы в шутку окрестили его с В. На него были приглашены те, кто не уехал на каникулы домой, чтобы отметить этот праздник в кругу семьи. Впрочем, таких среди моих знакомых было немного, и ужин получился камерным. Нас было пятеро: мы с В., две мои подруги и коллега одной из них. Он оказался здесь случайно – просто-напросто потому, что ему негде было провести этот вечер, ведь все его приятели разъехались.

В. был среди нас единственным католиком, и поэтому этот день по-настоящему что-то значил только для него одного. Но, несмотря на это, готовились к торжеству мы все, и с большим рвением. Праздничное настроение, витавшее в воздухе, передалось нам необычайно легко: через хвойный аромат рождественских венков в цветочных магазинах; через запах корицы и ванили в булочных, где прилавки были заставлены подносами с песочным печеньем в форме звездочек и ангелочков; через мигание разноцветных лампочек уличных гирлянд; наконец, через улыбки прохожих, спешащих по домам с полными пакетами подарков.

За неделю до рождественского ужина мы с гостями составили меню, куда включили и традиционную фуа-гра с инжирным вареньем, и запеченную утку. Ее готовила моя подруга из Китая и, не удержавшись, добавила в соус какие-то восточные пряности. Так утка по-пекински стала главным блюдом на нашем русско-китайско-ливанском ужине, который проходил в квартире в самом центре Парижа – в первом округе. В квартире, где я, бывало, вздыхая, закатывая глаза и заламывая руки, жаловалась гостям на смеси французского с нижегородским на то, что совершенно невозможно стало жить в этом районе. Районе, где уже не слышно чистой французской речи – ведь здесь одни туристы и иммигранты из Африки. Ах, как хочется переехать куда-нибудь, где тише и спокойнее, например, в семнадцатый, где утром по дороге на работу видишь изящно стареющих, но все еще пользующихся красной губной помадой парижанок, идущих на рынок; родителей, ведущих за руку детей в школу; пожилых мужчин в подобранных под цвет рубашки джемперах с треугольным вырезом, в ярких кашемировых шарфах и с ухоженными длинношерстными собачками на поводке. Все они сейчас наверняка выкладывают на блюдо устрицы, купленные у знакомого продавца в проверенной рыбной лавке на рю де Левис, и открывают шампанское в своих уютных типично парижских квартирах со скрипучим паркетом и тонкими стенами, через которые слышно, как то же самое делают их соседи, и так далее и так далее.

В нашем рождественском меню устриц не было, зато шампанское было в изобилии. Одна бутылка уже стояла в серебристом ведерке со льдом. Я села за стол, на то же место, куда всегда садилась, когда мы завтракали или ужинали с В. только вдвоем, – и окинула довольным взглядом результат наших приготовлений.

Справа от стола, в небольшой нише, стояла новогодняя елка, обвитая лампочками и гирляндами, украшенная колокольчиками, игрушками из папье-маше и бабочками из настоящих перьев. Она ни капельки не была похожа на усыпанную одинаковыми красными и золотистыми шарами елку в доме у родителей В. В этом году ее, как обычно, наряжали всей семьей, под чутким маминым руководством. Каждый раз, когда они присылали ему фотографии, на его лице появлялась грустная улыбка и мое сердце сжималось от боли. Я мысленно подошла к этой образцово-показательной елке и уже подняла было глаза к ее верхушке, увенчанной золотистой фигуркой ангела с трубой, как вдруг мою фантазию оборвала попавшая в поле зрения ладонь В., потянувшаяся за бутылкой. Пора было открывать шампанское и начинать ужин: все порядком проголодались.

После трех часов за столом, после десятка холодных и горячих закусок, салатов, пекинской утки, притворившейся рождественской индейкой, и, наконец, шоколадного пирога на десерт, мы едва могли пошевелиться. Ближе к полуночи все перешли, или, точнее, перекатились к рождественской елке. Наступал самый волшебный момент – время открывать подарки.

В. вручил мне две коробочки, завернутые в красную позолоченную бумагу. У меня засосало под ложечкой, прямо как в детстве, когда ты дрожащими от нетерпения руками рвешь яркую упаковку, чтобы посмотреть, какой же сюрприз приготовили тебе родители.

Я очень волновалась, хотя, конечно, знала, что именно было в этих свертках. В том, что побольше, скорее всего, прятался блендер, о котором мы недавно говорили с В. и его братом, когда тот приезжал в Париж на несколько дней. Мужчины решили, что без него мне просто не обойтись. Я не была в этом уверена и поэтому, уже успев порядком изучить В., заказала ему другой подарок. Я намекнула, что хочу получить от него украшение, которое могла бы носить не снимая. Например, браслет. Например, фирмы икс – той самой, чей магазин был недалеко от его дома.

Я не ошиблась: в одной из коробочек и впрямь был серебряный браслет, изящный и простой, точно в моем вкусе. Я повисла у В. на шее и расцеловала его. Он весь просто сиял от радости, потому что наконец угадал с подарком. Я захотела надеть его немедленно, но не тут-то было: этот круглый браслет без застежки оказался для меня слишком узок, и я никак не могла просунуть в него кисть. Как только В. заметил, что украшение мне явно мало, улыбку с его губ словно ветром сдуло. Сдуло прямо на мое лицо, к которому она прилипла, и, растаяв, превратилась в виноватую гримасу. Я чувствовала себя, как раньше в Москве, когда мою машину останавливал полицейский; я открывала окно и, широко улыбаясь, не отрывая взгляда от его лица с застывшим на нем большим вопросительным знаком, искала в сумочке права. Искала тщательно, хотя знала, что никаких прав там нет и быть не может, ведь я потеряла их еще месяц назад.