Музей одной естественной истории - Марина Кокуш

Так или иначе, что-то менять было уже поздно, поэтому я быстро положила гитару в багажник и рванула с места в сторону бульвара Периферик. Времени было в обрез, а мне нужно было еще воплотить в жизнь вторую часть моего сюрприза, которые В., к слову сказать, терпеть не мог. По крайней мере, он сам был в этом уверен, но я рассчитывала, что все изменится с того дня, когда он откроет багажник, увидит там кучу синих воздушных шариков, а под ними – о чудо – подарок его мечты.

Как назло, в районе Порт-де-ла-Шапель я встала в безнадежную пробку, но зато появилось время надуть те самые шары прямо за рулем. Водители соседних машин смотрели на меня с изумлением.

Подъехав к офису, где работал В., я переложила шарики в багажник, спрятав гитару, и позвонила ему, чтобы спускался. Мы опаздывали в ресторан, который я предоставила ему выбрать самому, зная, как он не любит сюрпризы.

Как обычно, после работы В. был не в духе. Пока мы ехали, я думала: «Интересно, а как чувствует себя мужчина, который сидит с ничего не подозревающей женщиной в ресторане, заказывает десерт, а во внутреннем кармане его пиджака лежит кольцо в красной коробочке с золотистыми полосками, и он ждет, когда официанты, стоит только ему подать условленный знак, приглушат свет, включат романтическую музыку…» Сказать, что я никогда не задавалась вопросом, как именно В. делал предложение своей бывшей жене, было бы неправдой.

Приехав по нужному адресу, мы вышли из машины, отдали ключи швейцару и вошли в ресторан с очень модным тогда в Париже французско-японским меню из шести блюд, подобранных по настроению шеф-повара (а он был в тот день в приподнятом настроении, как не преминул уведомить нас официант).

Между второй и третьей переменой блюд В. наконец оттаял. Я предложила поиграть в игру, когда каждый раз, прежде чем сделать глоток вина, мы должны говорить друг другу тост. «Хорошо, – лукаво улыбнулся он, – тогда предлагаю выпить за единственного человека в этом зале, который похож на китайца. Нет, не за нашего официанта». Я была рада, что к нему вернулось чувство юмора (он любил шутить над моим разрезом глаз) и что мы перестали напоминать пару влюбленных, которым даже нечего сказать друг другу за ужином.

Одна такая пара как раз сидела за столиком позади меня. Мне было неудобно оборачиваться, поэтому В., знавший толк в новостных передачах канала ВВС, вел для меня прямой репортаж. Мы успели сказать друг другу пять или шесть тостов, а пара – довольно толстая и некрасивая девушка и ее тщедушный, невзрачный спутник – так и не проронила ни слова. Вот наконец она говорит что-то тихо-тихо, не поднимая глаз от тарелки. О боже, она, кажется, сейчас заплачет. – А он что делает? – А он молчит. Нет, уже берет ее за руку, она поднимает на него глаза. Он уверяет ее в чем-то. Все, она начинает улыбаться. Кажется, помирились. – Мы с В. облегченно вздохнули.

До конца ужина он разыграл для меня еще пару сценок из жизни других посетителей ресторана, мы выпили за Бориса Ельцина, на которого я якобы похожа, когда сплю; за носорога, которого он изображал на второй день нашего знакомства; за его комнату номер тринадцать в нашем университетском общежитии, где мы в свое время провели сотни счастливых часов. О своем сюрпризе я, разумеется, давно забыла, и только когда мы сели в машину, меня снова охватило волнение. Подобно тому мужчине в ресторане, который ждет подходящего момента, чтобы дать знак официантам и вручить возлюбленной красную коробочку из внутреннего кармана пиджака, я считала минуты до нашего возвращения. Три светофора, поворот… уже два светофора… перекресток с круговым движением… последний светофор… По парижским меркам, мы припарковались очень близко, то есть в пятнадцати минутах ходьбы от дома. Свет погас, включилась романтическая музыка…

– Пожалуйста, помоги мне достать из багажника мою сумку, она очень тяжелая, – попросила я.

В. вышел из машины, то же сделала и я, но пока не подходила к нему, чтобы можно было наблюдать издалека. За пару секунд в его глазах сменили друг друга: недоумение (поднял глаза на меня), испуг (достал чехол и расстегнул молнию), восторг (взял в руки гитару и снова посмотрел на меня), нежность… Теперь я точно знаю, как она выглядит, и пусть кто-то попробует убедить меня, что это абстрактное понятие…

Я подошла ближе, он обнял меня и тихо-тихо сказал: «Какая же ты глупая! Тебе ни за что, ни за что не нужно было этого делать… Спасибо!»

– Я переживала, что она слишком маленькая. Нет?

– Боже мой. Я же говорю – stupid2.

– Ладно, главное, что она твоего любимого цвета.

Мы пришли домой и легли спать. Конечно, не сразу, а после того, как В. исполнил несколько аккордов из репертуара группы Metallica. Перед тем как заснуть, он крепко обнял меня и прошептал: «Никто, никто и никогда не делал ничего подобного для меня», – и это был миг самой интимной близости, которая когда-либо была между нами. Минута, когда мне, мерзнущей всегда и везде и заставляющей его включать обогреватель на десять делений, было настолько жарко, что я первая высвободилась из его объятий и единственный раз уснула на своей половине кровати.

Doliprane

Парацетамол, апрель 2013

Содержимое моей сумочки напоминало кладбище использованных билетиков на метро, скомканных чеков, одиноких подушечек жевательной резинки, выпавших из пачки, мятных леденцов, монеток, футляров с губной помадой, шариковых ручек, лишившихся колпачков и исподтишка чертивших ломаные линии на нежной замшевой подкладке. Еще у меня всегда имелась при себе упаковка обезболивающего Doliprane. Я сама редко страдала от мигреней, но время от времени рядом оказывался кто-нибудь в поисках «таблеточки от головы». Разве возможно отказать себе в удовольствии, когда ты, неуверенно бормоча: «У меня может быть», углубляешься в хаос своей сумки, несколько секунд, словно слепой, ощупываешь случайно попадающиеся под руку предметы (все это не сводя глаз с полного надежды лица больного) и наконец натыкаешься на маленькую картонную коробочку, с улыбкой извлекаешь ее и протягиваешь ему, словно говоря: «Лазарь, встань и иди».

В конце второго триместра весь наш курс отвезли на самую настоящую военную базу в богом забытом уголке где-то в Бретани. Чтобы получить заветный проходной балл, мы должны были на три дня забыть о привычной благоустроенной жизни с кофеваркой, микроволновой печкой и службой доставки пиццы, оставить все это сначала за дверьми неповоротливых, как тихоокеанские черепахи, туристических автобусов, а потом – за каменными стенами угрюмого, похожего на тюрьму военного лагеря. Жили мы в условиях поистине спартанских: подъем в пять часов утра, отбой в девять вечера, холодный душ, спальные мешки, консервы, разогретые на керосиновой горелке. В довершение всего нам отчаянно не повезло с погодой: все три дня моросил косой дождь, иногда перераставший в ливень, небо не прояснялось ни на минуту, холодный ветер, дувший с побережья, пробирал до костей.

Единственное упражнение, которое пришлось мне по душе (и, пожалуй, только мне одной), был проход по натянутому над обрывом канату. Мне нравилось смотреть вниз на пенящиеся, бьющиеся о скалы волны, нравилось ощущение легкого головокружения. Должно быть, по этой же причине меня всегда тянуло на последние этажи высоток, в море во время штормового предупреждения и в самые неоднозначные любовные приключения. Моему телу, похоже, нужен был чистый адреналин. Но он не продавался в аптеках ни в таблетках, ни в виде подслащенного сиропа. Иначе этот препарат вместе с Doliprane’ом всегда был бы у меня с собой в сумочке.

Помимо упражнения с канатом, ожидать чего-то из ряда вон выходящего от этого семинара, как и вообще от любых военных сборов, явно не стоило. Помню, как мой двоюродный брат, который много лет назад служил в армии, признавался, что эти два года его жизни были как две страницы, вырванные из книги на самом интересном месте. Конечно, три дня по сравнению с этим – лишь пара неразборчивых слов, размытых каплей воды, упавшей на ту самую страницу. И если бы не события, описанные ниже, то эти дни и вовсе стерлись бы из моей памяти.

Мы приехали на базу вечером перед началом испытаний. За час до отбоя нас собрали в аудитории, чтобы выдать военную форму и распределить по группам. Всего должно было получиться двадцать команд по шесть участников в каждой. Если бы я лучше готовилась к экзамену по математике, то именно в этом месте путеводителя по моему музею я привела бы точный процент вероятности, с которой мы с В. могли оказаться вместе. Но моих скромных познаний хватает лишь на то, чтобы сказать, что шанс этот был ничтожно мал.

Получив безразмерный комбинезон защитного цвета, я устроилась в последнем ряду в актовом зале. Мой взгляд был прикован к экрану, на котором поочередно появлялись фамилии и фотографии моих однокурсников. Как и все, я с жадностью пожирала глазами имена людей, которые должны были стать мне практически родственниками на ближайшие три дня. Мою фамилию назвали первой в составе группы номер пять. Сразу за ней шла фамилия одного японца, затем бразильца, и тут вдруг я увидела имя В. В одно мгновение я получила свою суточную дозу адреналина. Меня словно накрыло морской волной высотой с двухэтажный дом, как на гравюре Хокусая. Я даже не пыталась искать глазами В., а просто откинулась на спинку стула, думая о том, что спальные мешки и ранние подъемы – это не так уж и страшно.