Тайны Змеиной горы - Петр Бородкин

— Велел бы, благодетель наш, для тамошнего храма божьего отлить колокол пудов на тридцать. Лучшей награды за труды не мыслим.

Открытие олонецких стариков обещало немалые выгоды. Требовалось прочно закрепить право на него.

На другое же утро Демидов спешно выехал в Екатеринбург, чтобы объявить об открытии Сибирскому обер-бергамту[2] и добиться разрешения на постройку медеплавильного завода. Давнишнего приятеля генерал-лейтенанта Геннина, управляющего обер-бергамтом, в Екатеринбурге не оказалось. Чиновники пониже рангом охотно выслушали заводчика и, плохо сдерживая зависть, начали чинить всякие препятствия.

Демидов увещевал:

— Разве указ достойного блаженной памяти Великого государя Петра Первого о берг-привилегиях неведом вам? Он разрешает всякого звания людям приискивать и копать руды в глухих, необжитых местах к приумножению славы и благосостояния отечества…

— Как же, знаком, знаком, господин Демидов. Только времена настали иные, — как по сговору отвечали все чиновники. И тем не менее по свежей памяти о грозном царе-реформаторе ощущали, как холодок собирал кожу в гармошку.

Тогда Демидов с тайной ухмылкой раскрыл объемистые кошели. Чиновники сделались намного учтивее, но сдержанности не изменили, тянули время, чтобы выколотить взятки посолиднее.

Из Петербурга возвратился Геннин. Без стеснения облобызался с Демидовым.

— Рад встрече, рад встрече, дорогой Никитич!

Влиятельный сановник отрешился от неотложных дел и долгое время беседовал с заводчиком с глазу на глаз. Встревоженные чиновники тщетно пытались разгадать тайну переговоров — двери кабинета начальника свято охраняли ее. А через два месяца оказались оплеванными, обескураженными. В этот раз Демидов вышел от Геннина радостно возбужденным. Не скрывая презрения, изрек:

— Впусте остались, чернильные души! Во где вы у меня, вымогатели! — шлепнул ладонью по шее своей.

Чиновники застыли коленопреклоненно.

— Встаньте! Бог свидетель, отпускаю вину вашу во имя благосклонности ко мне на будущие времена…

Демидов победно взмахнул тяжелым листом гербовой бумаги так, что ветерок тронул тяжелые шторы на окнах.

— Ведайте, что сама берг-коллегия жаловала мне прописной указ на строительство при тех рудах медеплавильного заводишка…

На этот раз старцы добирались до Алтая не пешим порядком, а на лошадях в сопровождении демидовских приказчиков и искусных плавильщиков. Приказчики построили на речке Локтевке две опытные печи для плавки руд. Полученную медь, которую называли черной, сплавили в штыки — длинные узкие полосы — для удобства в переноске и отправили сухопутьем в Невьянск.

Демидов остался доволен высоким качеством меди. Беспокоило из донесений приказчиков одно — маловодье речки Локтевки, не позволявшее построить завод.

Тогда Демидов вытребовал от берг-коллегии искушенного в заводском строительстве и плавильном деле горного офицера Никифора Клеопина. Клеопин привез с собой необходимый инструмент, не один десяток работных людишек, в их числе и Федора Лелеснова.

Приказчики построили завод на речке Белой, в трех верстах от места пробной плавки, обнесли крепостью для устрашения кочевников и назвали Колывано-Воскресенским.

Палисадные стены из бревен, забранных в кирпичные столбы, по углам и над воротами венчались бастионами и сторожевыми башнями. Со стен в окружавшую глухомань уставились жерла чугунных пушек, доставленных с Урала. Приезжавший для освидетельствования завода артиллерии капитан Фермор по просьбе Демидова обучил крепостных канониров и барабанщиков пальбе из пушек.

Демидов прочно обосновался на новых землях. Медь шла непрерывным потоком. Руд оказалось много, и приказчики стали поговаривать об открытии новых заводов в местах, где имелись реки и дремучие леса для топлива.

Демидов не забыл просьбы олонецких стариков. Из алтайской меди самых первых плавок был отлит колокол весом за тридцать пудов. На нем проставили литеры «А. Д.» — начальные буквы имени и фамилии могущественного заводчика.

Благодарные старцы с наслаждением слушали мелодичный колокольный звон, который рождал воспоминания о прошедших днях и надежды на спасение душ.

Федор Лелеснов сидел на каменной шершавой плите. Рядом — только протянуть руку — прозрачный родник. Позади у Федора остались многие десятки верст пути, потаенные звериные тропы. Селения в здешних местах редки, оттого рудоискателю, охотнику или беглому человеку путь-дорога в великую тягость приходится. За плечами надо таскать многодневный запас провианта — смеси мелко истолченных сухарей и сушеной рыбы.

Съел Федор горсть-другую толчи из заплечного мешка, к роднику поманило. Вода холодная. От первого глотка зубы заломило. Потом прошло, и по телу пробежал приятный бодрящий холодок. Руки сами собой потянулись к веткам дикой малины. Непуганые малиновки удивленно смотрели на пришельца.

При рудном поиске Федор не знал устали. В день исхаживал не один десяток верст по каменным распадкам. Из-за расторопности и проворства прилипло к нему меткое прозвище — Юрканец. Быть бы Федору довольным собой — пригож, высок и плечист, сила в руках немалая — через колено гнул в дугу свежевырубленные березовые стяжки, годами молод — всего двадцать четыре минуло. Не радовало одно — не приходил успех в рудном поиске.

Товарищ Федора Иван Чупоршнев куда удачливее. Не один клад медных руд сыскал. Сам Акинфий Демидов, скупой на милости, баловал рудоискателя разными наградами. Чупоршнев прочно становился на ноги, даже семьей обзавелся. Федор тяжело вздохнул. Что поделаешь? Горные ручьи и немые пихты не расскажут, какие дороги ведут к рудным кладовым. Видно, не каждому успех и счастье даются…

Невеселые думы внезапно нарушил треск сухих веток. Федор поднялся на ноги. По качавшимся верхушкам кустов дикого малинника угадывалось чье-то быстрое движение.

Не успел Федор сообразить, в чем дело, как на поляну выскочила запыхавшаяся девушка. На согнутой руке болталась круглая корзинка. Из корзины на землю падали рубиновые капли малинового сока. Девушка метнулась за толстый ствол развесистой пихты недалеко от Федора и затаилась. Почти вслед прикосолапил медведь. Зверь, нагулявший за лето жира, горазд до разных проказ и шуток: одному нравится столкнуть большой камень в пропасть и слушать, как нарастающий гул гремит раскатистым эхом где-то в горных долинах, другой долго и старательно мудрит над тем, чтобы пригнуть к земле вершину молодой березы и, опустив ее, послушать пронзительный свист оголенных ветвей, полюбоваться густым листопадом.

Медведь смешно повел черным лоснящимся носом, медленно поплелся вперед. Вот он поднялся на задние лапы. В глазах озорной блеск. Федор бросил свернутую тужурку. Из медвежьих лап полетели в разные стороны клочки стеганого холста.

Десятифунтовый молоток рудоискателя, под которым со скрежетом и искрами рассыпался крепкий камень-роговик, мелькнул в воздухе. Медведь оказался бывалым бойцом. Он стремительно взмахнул лапой, и удар молотка угодил ему не в голову, а в лопатку. Второго удара не последовало: разъяренный зверь стиснул человека в своих объятиях. Из ощеренной медвежьей пасти вырывалось горячее и спертое дыхание. Федор что было силы вцепился руками в шею зверя. В глазах Федора замелькала густая рябь, заплясали деревья. Еще несколько мгновений, и зверь сомнет человека. И вдруг — невероятное: Федор почувствовал, как с него сползли медвежьи лапы, как свободно и легко дышится.

С молотком в руках перед Федором стояла девушка. Она принялась строго журить:

— Смел и силен ты. Сила есть, ума наберись. Пошто зверя без хитрости хотел одолеть? Нешто так делают, как ты!

Федор не однажды встречался с медведями. Молоток всегда служил верой и правдой. А сегодня при свидетеле случилась оплошность. Стоило Федору отступить несколько шагов назад и спрятаться за могучую лиственницу — все могло кончиться иначе. Сейчас Лелеснов от души сожалел, что вслед за первым не появился второй зверь. Тогда-то он наверняка доказал бы, на что способен.

Девушка заговорила снова, на этот раз примирительно:

— Рубаху сними, помойся в роднике. Я тем временем трав насобираю.

Вскоре она возвратилась и мягко сказала:

— Будем латать кожу.

На кровоточащие борозды ложились холодные листья подорожника. Федор украдкой посматривал на девушку. Та заметила, строго спросила:

— Чего глазищами прилип?

Федор смутился. Девушка ему поглянулась: невысока ростом, статна корпусом и приятна на лицо, двигалась бесшумно и легко. После неловкой заминки Федор робко спросил:

— Кто ты и откуда будешь?