Одевая город: Париж, мода и медиа - Аньес Рокамора

В главе 2 уделяется более пристальное внимание созданию Парижа как столицы моды. Акцент делается на географию моды и те пространства, локусы и институции, которые сформировались в качестве ключевых мест производства и потребления моды как в самом городе, так и в отсылающих к нему дискурсивных конструкциях. В самом деле, такие места, как парижские бульвары, о которых мечтала, например, Эмма Бовари в романе Флобера, когда она, жительница провинциального французского городка, «купила план Парижа и, водя пальцем, гуляла по городу»[5], были в то же время реальными пространствами, где модницы состязались в элегантности. Художники и писатели придали бульварам символическое измерение, которое уже невозможно отделить от «живого» опыта посещения города.

Таким образом, в двух первых главах речь идет о Париже как о сущности, располагающейся на пересечении реального феноменологического пространства и дискурса, как о текстуализированном городе литературы, живописи, фотографии и кино, который присутствует в практиках действительности точно так же, как они присутствуют в его репрезентациях. Дискурсивный город присутствует в нашем опыте в той же мере, что и город, с которым мы сталкиваемся, гуляя по улицам. Он так же влияет на способы мышления, видения, бытия. Он так же обладает властью, неустранимо присутствуя в «медиаландшафте» (Appadurai 1996) и подпитываемом им коллективном воображаемом. Именно это присутствие является предметом моего внимания, когда я рассматриваю Париж в современной французской модной прессе.

В главе 2 также обсуждается роль моды в культурной экономике городов, тем самым подчеркивается значение сферы моды в соперничестве городов за мировое господство (эта идея получит развитие в части II).

Глава 3 обращается к понятию дискурса. С опорой на критический инструментарий, предложенный в работах Пьера Бурдьё и Мишеля Фуко, в этой главе дается определение терминов «дискурс моды» и «дискурс модных медиа», устанавливающее необходимые параметры для понимания того, как работают тексты СМИ, создавая ценности и смыслы внутри данного поля – моды – и данной культуры – французской.

В части II, продолжая разрабатывать идею «символического производства» Парижа и его дискурсивного освоения, я обращаюсь к современным французским модным медиа и рассматриваю четыре основных сюжета: троп «Париж, столица моды» (capitale de la mode) (глава 4), образ парижанки (la Parisienne) (глава 5), образ прохожей (la passante) (глава 6) и Эйфелеву башню. Все эти темы, имеющие центральное значение с точки зрения того, как французы представляют свою столицу в литературе и изобразительном искусстве, регулярно задействуются современными французскими модными медиа. Парижанка, нередко появляющаяся в образе прохожей, passante, подается как высшее воплощение духа моды. Другим подобным символом Парижа и парижской моды – ведь городу регулярно приписывается статус столицы моды – выступает Эйфелева башня, снова и снова возникающая на модных фотографиях. Тем самым производится определенный дискурс о моде и городе, столица Франции ассоциируется с различными ценностями и создается вполне определенный «Париж». Итак, основное внимание в книге уделяется значимости французских модных медиа для создания привлекательного образа французской столицы, усиления зримого присутствия (о котором говорится в части I) и важности города в жизни французов.

Анализируя репрезентации Парижа во французской модной прессе, эта книга объединяет четыре значимых объекта социальной и культурной теории: моду, город, медиа и парижский миф. Обращаясь к теме моды и мегаполиса, данное исследование освещает как роль модной прессы в конструировании образа города, так и способы увязывания моды и городской жизни в этих СМИ. Рассматривая дискурс французской модной прессы о Париже, книга вносит вклад в знание о дискурсивном Париже, о парижской моде и французской культуре. Наконец, концентрируясь на понятии дискурса и идее дискурсивного производства, эта работа проливает свет на процессы медиарепрезентации. Тем самым она привлекает внимание к многообразию текстов различных жанров и исторических эпох, среди которых могут циркулировать ценности, ассоциируемые с определенным объектом – в данном случае Парижем – в определенном текстуальном пространстве – модных медиа – и в определенное время – в современной Франции.

Часть I

Глава 1

Париж, Франция

Париж – это одновременно материальная и дискурсивная реальность, это город, состоящий из зданий, улиц и людей, чья физическая осязаемость, однако, служила объектом многочисленных словесных и визуальных репрезентаций. Париж возникает как продукт этих двух реальностей. Посредством их он превратился в центральный локус социального различия, пространство, физическое и воображаемое, которому приписывается высшая ценность в социокультурной иерархии городов Франции и мира и особое значение в коллективном ландшафте. Одновременно символ и обитаемое географическое пространство, Париж стал центром, вокруг которого консолидировалась французская нация, как я показываю в этой главе.

Вначале я рассматриваю возвышение Парижа в качестве французской столицы. Я показываю, как этот подъем сопровождался и поддерживался выраженной централизацией политической, экономической и культурной жизни Франции, причем Париж конструировался как средоточие престижа, одновременно представляющее французскую нацию и мыслимое как нечто высшее по отношению к ней. Это вылилось в противопоставление Парижа и провинции, в котором последняя неизменно обесценивалась. Затем я обращаюсь к дискурсивным репрезентациям французской столицы внутри страны, выделяя значимые тексты и жанры, которые внесли свой вклад в конструирование парижского мифа и сакрализацию города в коллективном воображении – сакрализацию, поддержанную также многими не французскими авторами.

В 250–225 годах до н. э. кельтское племя паризиев поселилось в месте, известном нам сейчас как остров Сите в Париже. Город, в 54 году до н. э. получивший название Лютеция, в том же году был завоеван Юлием Цезарем и присоединен к Римской империи. В 300 году н. э. Лютеция, которая к этому времени разрослась, заняв территорию на левом берегу Сены, была переименована в Париж. В 508 году Хлодвиг, правивший франками с 481 по 511 год, сделал Париж столицей своего королевства. Династии Меровингов (500–750-е), Каролингов (754–987) и Капетингов (987–1789) сменяли одна другую во главе города вплоть до революции 1789 года[6].

В истории Парижа были времена роста и успеха, как, например, с 1000 по 1300 год, когда на правом берегу расцвела торговля, а на левом – науки, в том числе был основан богословский коллеж Сорбонна. Город пережил и периоды упадка и регресса, бесчисленные голодные годы, вспышки насилия, обусловленные социально-политической напряженностью, кульминацией которых стала революция 1789 года (Jones 2006). После этого Парижу был возвращен статус правящего центра Франции, перешедший было к Версалю. В самом деле, король Людовик XIV (правил в 1643–1715) и его преемники, Людовик XV (1715–1774) и Людовик XVI (1774–1792), не питали особой любви к Парижу и предпочитали жить за его стенами, боясь неотвратимой порчи, которую, по их мнению, нес с собой неуклонный рост города (Ibid.: 199–204). Несмотря на это, к середине XVIII века Париж прославился как город, отличающийся внушительными размерами и «современной культурой», столица изящной словесности и общественного мнения, с ключевым литературным центром в Пале-Рояле (Higonnet 2002). Рост города, численность населения которого в 1789 году достигла 650 000 человек, сопровождался бумом торговли и культуры (Jones 2006: 204). Сюда съезжались интеллектуалы со всего мира, подкрепляя статус Парижа как литературной столицы – «безмонаршей столицы Просвещения», по выражению Джонса (Higonnet 2002: 7; Jones 2006: 199).

В 1789 году революция не только «вернула столицу из Версаля в Париж» (Prendergast 1992: 104), но и возвестила растущую централизацию французской культуры: сосредоточение в городе административной, экономической и культурной мощи – неразрешенный вопрос французской политической жизни, служащий предметом постоянных общественных дебатов (Deyon 1992). Опираясь на исследования Керьена, Прендергаст отмечает, что «столица является политическим и культурным „центром“, который обладает властью и влиянием, необходимым, чтобы контролировать и защищать более обширную „территорию“, чтобы поддерживать „социальную иерархию“ и чтобы „подчинить население… общему наследию» (Prendergast 1992: 14). Эта мысль особенно справедлива в отношении Франции, где сильная центральная власть исторически была отличительной особенностью государства – «французской спецификой», как выразился Пьер Дейон (Deyon 1992: 7; Chartier 2000).

В XVI веке Монтень объявил: «я француз только благодаря этому великому городу [Парижу]… это слава Франции»[7], но поистине сакральное значение господство столицы в повседневной жизни нации и в ее коллективном воображении приобрело после революции. В это время зародилось желание превратить Францию в единый организм, в нацию, чье величие заключалось бы в престиже, приписываемом ее столице, которая тем самым становилась бы «символом согласия между частями и целым» (Corbin 1997: 2858). Территория Франции была разделена на департаменты с четко очерченными границами, что давало возможность более эффективно контролировать ее из столицы (Ibid.; Deyon 1992: 32–33). С этого момента, несмотря на различные проекты, направленные на децентрализацию, политическая, административная и культурная жизнь Франции вращалась вокруг Парижа. Как отметил Ален Корбен, «взяв Бастилию, парижане завоевали право притязать на руководство всей Францией» (Corbin 1997: 2859).