Капитаны ищут путь - Юрий Давыдов

Дорогой вокруг Африки и далее – Индийским океаном, по зеленым и длинным его валам, – владели удачливые мореходы с Пиренейского полуострова. Порукой в том были и корабельные флаги с изображением крепостной стены и пяти рыцарских щитов, и пушечные жерла, похожие на люки в бездну, и жилистые воины, не знающие пощады, и торжественно-гулкие католические мессы. Дорога вокруг Африки и далее – Индийским океаном была занята.

Оставался британцам мрак и ужас Севера, гнездилища злых духов. Там, за бурной гибельной далью, мерещились королям и королевам, лордам и купцам увесистые, как ядра, слитки «благородного» металла; гладкие, как голени красавицы, слоновьи бивни; жгучие, как ослепительный блеск, зерна перца. Эй, кто охотник попытать счастье? Есть ли храбрецы в портовых харчевнях старой Англии? Ни бога ни черта не страшатся голодранцы и молчаливые кормчие, позабывшие, что такое улыбка. И вот уж валкие смоленые суда покидают туманную родину, белые скалы ее.

Многие исчезали без вести, как дымчатые облака. Иные возвращались. Над их путевыми записями морщили лбы картографы, строгие и важные, как алхимики. Когорта капитанов, навигаторов, штурманов: Джон Девис, Генри Гудзон, Вильям Баффин… Десятилетия слагались в века, надежды сменялись разочарованием. Но вновь трясли мошной купцы и лорды, вновь парламент сулил награды, и сургуч королевской печати вновь отягощал инструкции капитанов. В XVIII веке даже самые пылкие поняли: не легок, не короток Северо-западный путь, не обещает он солидных выгод в торговле с Китаем и Индией, нет, не обещает. И все же он нужен, очень нужен тем, кто утвердится в просторах Канады…

Если бы мановением волшебного жезла явились они сюда, в эту залу, за окнами которой летучая метельная мгла, если б они явились, искатели великого пути, то был бы среди них и тот, в ком воплотился мореходный гений английской нации, – капитан Джеймс Кук. Его корабли были некогда у берегов Аляски. Не из Атлантики, а из Тихого океана толкнулся к воротам Северо-западного пути капитан Кук. Увы, даже ему не суждено было отворить те ворота – полярный Нептун отпугнул упрямца…

Играет, пышет жаром камин из темно-розового орлеца, тени колышутся на бронзовой решетке. Есть о чем поразмыслить графу Румянцеву и капитану Крузенштерну: великая загадка, «оставленная Европою, яко неразрешимая».

Львы бодрствовали. Было светло и тихо, как бывает в Петербурге майскими вечерами. Фонарь в сенях не горел, и когда швейцар отворял высокие двери, на львиных мордах сохранялось выражение хмурой грусти.

В один из тех вечеров матрос-денщик принес пакет, адресованный его сиятельству. В пакете была записка на двух больших листах. Граф прочел строки, выведенные аккуратной рукой военного писаря:

При сем имею честь представить Вашему высокопревосходительству смету издержек предполагаемой экспедиции. Не могу скрыть от Вашего превосходительства, что хотя 50000 рублей за корабль Вам, конечно, покажется много, но весьма сомнительно, чтобы можно купить оный дешевле, ежели будет снаряжен для дальнего вояжа.

Жалованье полагаю командиру 2000, а лейтенанту 1000 рублей, что составляет не более того, чем пользуются офицеры на военных кораблях в чужих краях, получая жалованье свое серебром; но н е д е н ь г и, а с л а в а может служить побуждением участвовать в таком знаменитом вояже…

Далее был перечень расходов.

Николай Петрович сложил листки и спрятал в ближний ящик затейливого бюро.

Однако месяцы минули, прежде чем автор записки пожаловал к Николаю Петровичу. На сей раз с рукописью, обряженной в твердый переплет: «Начертание путешествия для открытий, сочиненное флота капитаном Крузенштерном».

Итак? Итак, будущая экспедиция предпримет «покушение к отысканию» начала Северо-западного прохода. Для этого надобно совершить огромное плавание от стен Кронштадта через три океана до скал Аляски.

Иван Федорович взял аспидную доску и грифель: худо, совсем худо стал слышать Николай Петрович. Приходится наскоро, обрывая фразы, чиркать грифелем по доске…

План составлен, расходы определены. Кого избрать исполнителем? И Крузенштерн называет лейтенанта Коцебу.

Очень способный. Нет, нельзя нынче пригласить: в Архангельске. В службе десять лет. Молод? У молодых больше рвения, горячее кровь. Был в кругосветном. Умеет производить астрономические наблюдения и вычисления по ним. Да, это важно. Англичане не доверяют хронометрам, он, Крузенштерн, знает цену этому инструменту, приохотил и Коцебу. Экипаж? Набрать бы из наших военных моряков.

«Я, – писал грифелем капитан, – шесть лет был в английском флоте. Много дивлюсь искусству тамошних моряков. Однако избрал бы для опасного предприятия одних только русских».

Румянцев поднялся, в задумчивости отошел к окну. Неву кровавил багровый, чуть не в полнеба закат. Мелкие волны покусывали гранит набережной. Пахло вечерней свежестью, речной водою и, кажется, дальним ельником.

Ну что же, граф Румянцев добьется перевода Коцебу на Балтийский флот. Он попросит об этом у морского министра… Правда, после отставки он неохотно навещает министров, особливо этого шаркуна – маркиза де Траверсе. И еще у него будет просьба: командировать господина Крузенштерна в Лондон – купить приборы у Баррода, карты – у Эрроусмита, все самое лучшее. А по пути за границу пусть-ка Иван Федорович не потяготится заглянуть в финский главный город Або [ныне город Турку в Финляндии]. Хорошая верфь, и мастера хорошие. Он, Румянцев, еще лет эдак двадцать назад тому был наслышан про тамошнюю верфь… Как он наречет бриг? О, это уже решено. Граф Николай Петрович корпит над древностями российскими, так вот, бриг нарекает он «Рюриком».

Глава 3

Под дугой коренника лопотал колоколец: «Гони, денег не жалей, со мной ездить веселей, гони, денег не жалей, со мной ездить веселей…» Заяц выскочит на большак, прижмет уши да и задаст стрекача, петляя и подпрыгивая. Ямщик на облучке перекрестится: «Ду-урная примета».

А барин завернулся в тулуп, барину мысли покоя не дают: как-то примет «молодого мореходца» его сиятельство канцлер Румянцев? Иван-то Федорович заверил: пошлет-де тебя граф, непременно пошлет, приезжай только поскорее, милый друг. А не ровен час, отказ… Что тогда? Легко сказать – приезжай скорей! Сколь времени понапрасну убито, только вот недавно получили в Архангельске приказ: отрядить в Санкт-Петербург господина флота лейтенанта Коцебу.

В ямских станах обдавало сосновым жаром. Становихи собирали на стол. Хорошо было в натопленной избе, но Коцебу не сиделось – он торопил с подставой. И, умащиваясь в санях, закутываясь в тулуп, опять понукал возницу.

– И-эх, барин, – ворчал ямщик, – куда-а спешишь, все там будем. – Но лошадей погонял, предвкушая чаевые.

Полосатым шлагбаумом начался державный стольный град.

– Пожалуйте-с подорожную, – просипел унтер.

Шлагбаум поднялся. Кибитка въехала в город: каменные ряды домов, решетки, горбатые мостики над замерзшими каналами. Ямщик осадил на Малой Морской, у трактира «Мыс Доброй Надежды». Лейтенант скорым шагом вошел в трактир. Велел подать рябчика и водки.

– За добрую надежду! – сказал он себе и осушил чарку.

Даже Ревель [ныне город Таллинн] не радовал – милый, тихий, опрятный Ревель, городок его детства. Пусть гордо взирают башни Вышгорода и шпиль Олай-кирхи вонзается в небо; пусть звучит органный хорал в старой церкви, окруженной каштанами, а белесое море оглаживает прибрежные камни. Что ему до того? Ведь нет и нет окончательного решения!

Вот уже несколько месяцев, как Коцебу на Балтике. Уже свиделся он и с Крузенштерном и с Румянцевым. Свидание было непродолжительным. Румянцев обещал решение свое сообщить письменно.

Крузенштерн передал потом, что Николай Петрович остался весьма доволен молодым моряком и очень хвалил рвение, с которым тот стремился в поход. Но хвалить-то хвалил, а письма все еще не было. На беду, и самого Ивана Федоровича не было ни в Петербурге, ни в Кронштадте: в Лондон уехал Иван Федорович.

Но пришел конец ожиданию. Счастливый лейтенант схватил перо:

Письмо Вашего сиятельства принесло мне неописанную радость. С получением его мне казалось, что я уже плаваю на «Рюрике», борюсь с морями, открываю новые острова и даже самый Северный проход; но, опомнясь, нашел, что еще далеко от сей цели. Главная моя забота есть та, чтобы корабль сооружен был прочным образом; медная обшивка есть один из важнейших пунктов, и потому приступаю к ней прежде всех.

Рюрик» будет обшиваться медью в Абове…

И он поспешил в Або.

Городок в глубине Замкового фьорда, на берегу речки Аура, встретил лейтенанта приветливо. Может, так казалось оттого, что Коцебу пребывал в отменном расположении духа. Впрочем, правду сказать, город был куда как хорош: прямые чистые улицы, старинный замок, где кочевали тени рыцарей и златокудрых дев, университет, основанный еще королевой Христиной, и этот изящный рисунок – мачты и реи над гаванью, в шхерах, среди островков.