Единственный вдох - Люси Кларк

Пес встречает ее неистовым вилянием хвоста.

– Вы видели моего мужа, он здесь рыбачил!

– Вашего мужа? – переспрашивает женщина, и выражение ее худого лица становится мрачным. – Да, видели. Мне жаль…

– Что случилось?

Женщина нервно теребит шарф.

– Мы проходили мимо, он рыбачил. – Она бросает взгляд на мужа: – Ты еще сказал, что это опасно, когда такие волны, помнишь?

Ее супруг кивает:

– Когда мы пошли обратно, то увидели парня в воде.

– Мы вызвали береговую охрану, – добавляет женщина. – Старались не терять его из виду, пока они не приедут… Не получилось.

«Они, видимо, ошиблись», – думает Ева.

– Что на нем было надето, на том мужчине?

– Что же на нем было? – повторяет женщина. – Вроде что-то темное. И шапочка, – говорит она, касаясь затылка. – Красная шапочка.

Чуть позже приходит мать Евы. Она укутывает дочь в одеяло, прячет ее короткие волосы под шерстяную шапочку и тихо спрашивает:

– Сколько он пробыл в воде? Что говорят в охране?

Спасательная шлюпка будто чертит в море квадраты, с каждым разом все большей площади. Ева наблюдает за схемой поиска, и в какой-то момент лодка становится едва различима: неужели Джексон мог проплыть такое расстояние?

Надо сосредоточиться на чем угодно, кроме ледяной хватки моря, например, на приятном воспоминании о том, как в прошлом месяце Джексон удивил ее, заявившись в больницу к концу вечерней смены Евы с пакетом, в котором лежало ее любимое платье и золотистые туфли на каблуках. «Переоденься, – сказал Джексон, – мы идем на свидание».

Сердце выпрыгивало из груди от волнения; Ева пробралась в раздевалку и сменила свою форму на черное шелковое платье, выбранное Джексоном. Она тронула губы помадой и загладила назад темные волосы; затем вышла и слегка покружилась на месте – остальные акушерки присвистнули и зашептались.

Джексон повел Еву в блюз-бар в северной части Лондона. В зале горели свечи, ритм контрабаса вибрацией отдавал в груди. Ева положила голову Джексону на плечо; пришло расслабление, забирая невзгоды напряженного дня. Они пили непозволительно дорогие коктейли, и Ева танцевала на высоких каблуках; те натирали ноги, но ей было все равно. Джексон умел сделать обычный день прекрасным…

Мысли прерывает громкий гул вертолета береговой охраны. На фоне темнеющих облаков красно-белый корпус выглядит ярко, почти обнадеживающе, и в прибывающей толпе нарастает ожидание.

Полицейский стоит поодаль, потирает друг о друга замерзшие ладони. Время от времени потрескивает рация, и он подносит ее ко рту. Ева глядит в сторону полицейского – может, заметит хоть какой-то намек на то, чего стоит ждать. Почти все молчат, лишь прислушиваются к бурлящим волнам, несущим пену к скалистым горам. Держа ее за руку, мать Евы шепотом повторяет:

– Ну же, Джексон, давай.

Уже почти стемнело. Ева оборачивается на треск: полицейский подносит рацию к губам, что-то говорит и мрачно кивает, глядя в море.

Он подходит к Еве. Только не это!

– Береговая охрана сворачивает поиски.

Ева нервно дергает свой шарф.

– Так нельзя!

– На шлюпке почти кончилось топливо, а для вертолета уже темно. Сожалею.

– Джексон ведь все еще там!

– Решение принято.

– Но ему не пережить ночь.

Полицейский смотрит под ноги.

Мать обнимает Еву за талию, прижимается к дочери, будто пытаясь забрать ее боль.

– Он там, – наконец произносит Ева.

Она вырывается из объятий и нетвердым шагом торопится по пляжу вдаль, туда, где мерцают слабые огни причала. Мать окликает ее, но Ева не оборачивается. Она точно знает, куда идти.

Джексон ее муж, и Ева так его не оставит.

Рыбак едва ступает на причал, как к нему подходит Ева.

– Это ваша лодка?

– Ага, – с подозрением отзывается он.

Ева нервно вздыхает.

– Мне надо в море. Я заплачу.

– Милая, на сегодня никакого моря…

– Моего мужа снесло волной со скал, – говорит она.

– Твоего мужа?.. Господи! Я слышал утром по радио. – Ева идет мимо рыбака к лодке с таким видом, будто собирается ее угнать. – Стой, послушай…

– Вы разбираетесь в течениях? В приливах и отливах? – Ева пытается говорить спокойно, не отвлекаясь на мысли.

– Конечно, но не могу же я…

– Пожалуйста, – просит она, едва сохраняя самообладание. – Вы должны помочь мне!

Они выходят в море, и волны сразу начинают раскачивать лодку. Ева держится за борт, замерзшие пальцы сводит. Не надо думать об этом: если признать, что ноги окоченели и дрожь никак не проходит, тогда придется признать и то, что Джексон подобного не вынесет.

Впереди очертания скалистого утеса, словно окутанного низко стелющимся туманом. Когда они подбираются ближе, рыбак глушит мотор.

– Теперь идем по течению, – перекрикивает он ветер.

Рыбак подносит ей желтую штормовку:

– Держи, надень поверх жилета.

Ткань на ощупь грубая и холодная, длинные рукава царапают потрескавшуюся кожу на внутренней стороне запястий, между перчатками и пальто. Спереди на штормовке огромное пятно крови.

– От рыбы, – объясняет он, проследив за взглядом Евы.

Палуба завалена ловушками для омаров и массивными темными сетями с запутавшимися в них водорослями. На лодке горят огни, однако их света явно недостаточно.

– У вас есть фонарь?

– Ага. – Рыбак поднимает крышку деревянной скамьи и достает прожектор размером с огромное блюдо.

Он подает тяжелый фонарь Еве, и та берет его обеими руками, щелкает выключателем и направляет свет на темное море – такой яркий, что сначала ослепляет.

Рыбак приносит еще один фонарь, поменьше, и тоже начинает осматривать воду. Течение несет их вперед, мрачные волны то становятся на дыбы, попадая в круг света, то снова отступают.

– Часто твой муж рыбачит?

Муж. Никак не привыкнуть к этому приятному слову. Они с Джексоном были женаты чуть меньше десяти месяцев, и при виде его обручального кольца у Евы все еще захватывало дух от счастья.

– Мы живем в Лондоне, так что получается нечасто, но Джексон много рыбачил в детстве. Он из Тасмании.

– Это где такое?

Ева и забыла, что некоторым людям мало известно о Тасмании.

– Остров к юго-востоку от Австралии, через пролив от Мельбурна. Относится к австралийским штатам.

Глядя на чернильного цвета море, Ева представляет: вот Джексон бредет по пляжу, тащит за собой рыболовные снасти. Гудело ли у него в голове после вчерашней выпивки? Думал ли он о ней, уютно свернувшейся в постели, пока шел по берегу? Вспоминал ли, как ночью они занимались любовью? Задумывался ли о том, чтобы вернуться и залезть под теплое одеяло?

Вот Джексон стоит на скалах, окоченевшими пальцами цепляет приманки, потом ставит ведро для улова. Плавным движением забрасывает удочку. «В прибой хорошо клюет, волны бодрят рыбу», – говорил он ей как-то.

Джексон знал свое дело: его отец десять лет занимался ловлей раков, а сам он изучал морскую биологию. В Лондоне, где они живут, работа морских биологов не пользуется спросом, но, по его словам, Джексон получал свою «дозу» побережья каждый раз, когда они приезжали к матери Евы. В Тасмании у него была старая байдарка, и, прицепив к ней сзади удочку, Джексон плавал по пустынным бухтам и заливам. Ева любила слушать истории о том, как он объезжал утесы и дикие берега, ловил рыбу и потом готовил ее на костре.

У борта лодки раздается громкий всплеск, и Ева вскрикивает от изумления.

Фонарь выскользнул из рук, и зловещий желтый свет скрылся в темных водах.

– Нет! Нет…

Хочется достать его, вычерпать воду руками, но свет тонущего фонаря начинает мигать и затем гаснет.

– Простите! Я думала, что достану его, – говорит Ева, глядя за борт лодки. – Теперь ничего не видно. Простите… я…

– Ничего, – по-доброму отзывается рыбак.

Ева крепко прижимает руки к груди; холодным порывом обжигает обветренные губы. Она всматривается в бесконечную тьму.

– Холодное сейчас море? – тихо спрашивает она.

Рыбак со вздохом отвечает:

– Ну, градусов восемь-девять.

– Сколько при такой температуре можно продержаться?

– Трудно сказать. – Он замолкает. – В лучшем случае пару часов.

В наступившей тишине слышно лишь, как поскрипывает лодка и как о борт хлещут волны.

«Он умер, – думает Ева. – Мой муж умер».

Мы провели вместе всего лишь два года, Ева. Так мало.

Я только начинал кое-что подмечать в тебе: что ты шевелишь пальцами на ногах, когда нервничаешь; что ты скорее неряшлива, чем чистоплотна; что сильнее всего у тебя развито обоняние, и ты нюхаешь все новое – книги, платье, упаковку от диска с фильмом.

Недавно я обнаружил, как сильно ты боишься щекотки под коленками – смеешься просто до упаду. И мне нравится, что мои друзья считают тебя рассудительной и прагматичной, когда в действительности ты не можешь выйти из дома, не выполнив обязательную программу – не почистив зубы в туалете или не накрасившись за столом.