История настоящего преступления - Джозеф Нокс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тогда Эвелин не рассказала мне о том, что она, возможно, предпочла бы скрыть от всех. В возрасте около тридцати лет ей пришлось прервать работу из-за неожиданного и жестокого диагноза – рака груди. Она прошла двойную мастэктомию и бесчисленное количество курсов химиотерапии, потеряв крайне важные для писательской карьеры годы и невосполнимо утратив самооценку. Ее не оставляли мысли о вероятности раннего ухода из жизни, и она жаждала наверстать упущенное время, создав масштабный труд, и тем самым оставить свой след на земле. Художественная литература ее больше не привлекала, так как, по ее словам, реальная жизнь и без того ужасна. Эвелин стала смотреть на мир с неким жизнеутверждающим фатализмом и напускным юмором смертника. Поведав мне свою историю болезни, она улыбнулась через столик и спросила:
– Ну и каково это?
– Что? – переспросил я.
– Быть единственной жилеткой, в которую я могу поплакаться.
Весной 2017 года шумиха вокруг моей дебютной книги утихла, мы с Эвелин стали иногда встречаться за кофе или чем-нибудь покрепче, и разговор неизбежно сворачивал на текущую работу. Я писал свой второй роман, «Улыбающийся человек», и намеревался приложить все усилия к тому, чтобы он получился лучше первого. У Эвелин ситуация была совершенно иная. Она, по ее словам, изо всех сил пыталась найти тему для второй книги и отчаянно не желала скатываться в забвение. И в один прекрасный день вдруг подумала: «Что происходит с пропавшими девушками? С такими, как Зоуи Нолан?» Я поддержал этот интерес, потому что видел ее отчаяние и хотел проявить доброту. Однако постепенно работа захватила все мое внимание, у меня все чаще находился предлог отменить встречу за кофе или чем покрепче. В периоды интенсивной работы я спокойно неделями обходился без общения с друзьями и родственниками, мог месяцами не проверять электронную почту. Обычно терял счет времени, забывал о людях, хотя, возможно, это было просто способом пропасть с радаров. В Эвелин, с ее поношенной одеждой, с ее однушкой и застопорившимися проектами, мне виделись смутные очертания собственного будущего, где не будет больше успеха и взлетов, только оставшиеся без ответа звонки, отписки и бесконечное падение. Писатели с суеверием относятся к неудаче, считают ее заразной. Наши разговоры стали прохладнее, дружба свелась к обмену короткими приветствиями. Письма стали приходить раз в неделю, раз в месяц, потом раз в три месяца и вскоре иссякли. Но 25 июня 2018 года я получил письмо с интригующим заголовком «История настоящего преступления».
Эвелин писала, что предприняла крайне смелый шаг: связалась с близкими родственниками Зоуи Нолан и побеседовала с ними сначала как обычный человек, а позже – как писатель. Заручившись их согласием, она почти год интервьюировала друзей и приятелей Зоуи, всех, кого только смогла найти и кто соглашался говорить под запись. Картина вырисовывалась сложная и противоречивая. Где-то версии событий совпадали, где-то составляли друг другу разительный контраст, порождая настораживающие противоречия. Тут было и горькое разочарование, приведшее Зоуи на факультет именно этого университета, где она не столько училась, сколько мучилась. И бойфренд с криминальными наклонностями, который не оставлял Зоуи в покое, но признавался, что никогда ее не любил. И постоянный прессинг со стороны родителей, и натянутые, разрушительные отношения с сестрой-близнецом. А еще так называемый «человек-тень», который ходил за Зоуи по городу и следил за каждым ее шагом…
Не было только никакого вывода.
Видя физическое и моральное состояние Эвелин, я винил себя за то, что поощрял ее желание попытаться раскрыть тайну, не имеющую разгадки, и, в сущности, тратить время понапрасну. К своему стыду, я так и не ответил на письмо под заголовком «История настоящего преступления» и не прочел вложенный файл с материалами, из которых Эвелин собиралась скомпоновать треть книги.
Спустя примерно полгода одно неординарное происшествие поставило под вопрос устоявшуюся версию событий. Я написал Эвелин, что, пожалуй, она с самого начала была права. Эвелин тут же откликнулась, попросила пока не читать первый присланный файл, потому что новая информация пролила свет на важный и прежде непонятный элемент повествования и наконец-то найден идеальный материал для первых глав.
Я попросил прислать его мне, прочел, с жадностью изучил первоначальные наброски и начал видеть то, что увидела Эвелин. Даже близкие Зоуи Нолан знали о ней не всю правду, а скорее только ту ее часть, которая непосредственно относилась к ним. Еще я начал понимать, как Зоуи Нолан вынудили хранить секреты от тех, кого она любила, и что в итоге могло привести к ее исчезновению. Одни свидетели лелеяли старые обиды, другие увидели те события в новом, неприглядном свете. Эвелин настаивала, что правдивую картину можно собрать только из разрозненных фрагментов, что да, кое-что уже не узнать, но многое читается между строк во всем, что написано и сказано об этом деле. И в книге нужно изложить все голые факты, неприглаженные свидетельства очевидцев, несостыковки, и тогда читателю по мере прочтения тоже откроется правда. Эвелин считала, что мир не так уж плох, что судьба пропавшей девушки имеет значение. Мне же, когда я читал рукопись, в это не верилось.
Несмотря на непредвиденные повороты сюжета и разоблачения, разгадки не предвиделось, и я чувствовал себя обязанным открыть Эвелин правду: споры, интриги, интимные видео, тайны и ложь не значат ничего, если нет концовки. Если судьба Зоуи Нолан останется тайной, книге не бывать. И в книгах, и в реальной жизни погибает столько девушек, что пропавшие без вести и вовсе остаются за кадром. Эвелин была права в нашу первую встречу. Убийцы интересуют нас больше, чем жертвы. «Ничего с этим не поделать, – сказал я ей тогда. – Такова человеческая натура». Я считал, что, даже если человек пропал, но трупа нет, как и состава преступления, история не тянет на отдельное повествование. Не хотелось видеть, как Эвелин теряет драгоценные годы жизни на заведомо провальное писательское расследование. О чем я не преминул ей сообщить. В итоге к середине февраля 2019-го наша переписка стала скудной, причем тон писем Эвелин приобрел параноидальный, циничный, а подчас и пугающий оттенок.
Увы, но я не поверил, когда она сказала, что подбирается к разгадке и что сам «человек-тень» постучал в ее дверь. Эвелин наконец нашла доказательства, предъявила их предполагаемому преступнику,
