Журнал Наш Современник 2008 #8 - Журнал Современник

Время не обманет,

Оно всё бьёт и бьёт челом.

Уже осыпались фигуры.

Из гипса виден их каркас.

Но не исчезла арматура,

Ещё связующая нас.

ЕВДОКИМОВ Николай Семёнович родился в 1922 году в посёлке Бобр Минской области. Участник Великой Отечественной войны. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Автор около тридцати повестей и рассказов, большинство из которых переведены на иностранные языки, экранизированы. Член Союза писателей России. Профессор Литературного института. В “Нашем современнике” печатается с 1973 года

НИКОЛАЙ ЕВДОКИМОВ НЕЛИДОО

ПОВЕСТЬ

В каком веке живешь, папаня?

Что случилось с деревней Нелидово? Ничего вроде не случилось, как жила, так и живет. Мужиков, правда, поубавилось, кто из-за пьянства ушел в вечную дорогу, а кто поумирал от недугов, подхватил вроде пустяшный грипп, покашлял, посопливился и вознесся на небеса. Мог бы, возможно, и выжить, покоптить еще немного, порадовать этот свет своим присутствием, если бы добрался до врача. Но кому охота в такую даль переться, ведь от Нелидова до врача - это все равно что в Кремль до президента. Нет, ближе и скорее к небесному доктору. Но если всё же добрался до земного доктора, то уж от него в аптеку за лекарством лучше не суйся. Загадка такая появилась: "Что дешевле, похороны или таблетки в аптеке?" Ответ: "Конечно, похороны дешевле". прочем, всем ясно, какое лекарство нужно от любой болезни и для облегчения организма - пол-литра. Оно пригодно от всего, даже от самой жизни.

Оскудело немножко Нелидово из-за того еще, что парней, молодых красавцев, в армию забрили, а некоторые в тюрьму угодили. Многие девки едва из пеленок выбрались, недолго думая, замуж выскочили, однако детишек рожать не захотели. прочем, тут вот какая закавыка еще: ныне-то не все

мужики годятся к этому делу, некоторые стараются, но ничего не получается. Здесь, конечно, опять лучшее лекарство - самогонка или муть какая-нибудь подешевле, вроде тормозной жидкости.

Народ в Нелидово умный, деловой, такие умельцы, что быстро сообразили, как облегчить жизнь и себе, и односельчанам: срезали электрические провода и уволокли на металлолом. Деревня несколько лет живет без электричества, как в древние времена, при лучине. А на столбах полюбили вороны садиться и орать бестолково. Сердито орут, а потом гоняются друг за другом по всему небу. А ведь от проводов электрических польза еще такая была, что они оживляли жизнь, подпевая ветру гудением и пением.

Но это присказка. се, однако, началось оттого, что унизили Нелидово. Жестоко унизили. Некие деловые люди скупили вокруг деревни многие гектары совхозной земли, огородили двухметровой стеной и исчезли. Так и стоят за стеной уже несколько лет поля, живя бесхозной жизнью. Название этой земли появилось: "Коттеджный поселок "Отдохновение".

Самое бойкое место в деревне была школа - шум, гам, звонок на уроки тренькал живым голосом, а ныне тут паутиной висит печаль. Окна заколочены, дверь заперта на два амбарных замка.

осиротевшую школу почти каждый день приходит учительница Мария Петровна, отпирает замки, входит в класс, смахивает веником паутину в углах, вынимает из кармана звонок, звонит, говорит: "Здравствуйте, дети", пишет на доске домашнее задание по арифметике и сидит в полутемном классе, закрыв глаза, слушая, как школа тихо, затаенно шуршит, оседая от пустоты и одиночества, даже будто вздыхает от старости, стараясь не пугать, не огорчать Марию Петровну. Но она все слышит, принимая школьную боль своим сердцем.

Сюда часто заходит Андрей Иванович Стулов, он, между прочим, висел когда-то на областной Доске почета, ездил на всякие заседания в район, а ныне он - никто, печальный житель униженной деревни.

ойдя в класс, он садится за первую парту напротив Марии Петровны, ставит бутылочку с мутной самогонкой, вздыхает, вынимает два стаканчика, разливает в них эту жидкость и просительно говорит:

- Чего уж тут, не обессудь, Петровна, выпьем за надежду и процветание Руси нашей великой, прости за высокопарство.

Мария Петровна колеблется, вздыхает:

- Ну как не выпить за процветание…

И цедит из стаканчика, выпятив губы, призакрыв грустные глаза, лицо ее становится совсем немолодым, усталым от переживаний, хотя ей всего-то от роду тридцать пять годков. Опечалена она не только бесшкольной жизнью, но и будто бы вдовьей долей - муж ее уехал в Москву и растворился без слуху и духу несколько лет назад.

- Ну, еще по одной за процветание Отечества.

- Уже было за процветание, - грустно говорит Мария Петровна.

- Было, - соглашается Андрей Иванович, - ну, я сам выпью, можно?

- На здоровье. Почему, Иваныч, так жить хочется? А жить почему-то все хуже?

- Не знаю. Я теперь, Петровна, ничего не знаю, ничего не понимаю. Плодородную землю у нас украли, работы нет. Как это так? Хотя, может, надо сознавать, что хуже не будет. Хуже никогда не бывает, потому что жизнь всегда вперед движется, а не назад, хуже - это только кажется человеку от незнания диалектики и от нетерпения его внутренней жизни и надежды. Подумать, так человеку всегда хочется чего-то лучшего, чего у него нет, ему плохо будто бы, а потом постепенно хорошо становится. спомни, как плохо было, потом на лад пошло и стало нормально. от теперь опять плохо, однако на самом деле все к лучшему идет. Прогресс - он неизбежен.

- Тогда почему была деревня, как деревня, народ жил, ребятишки бегали, в футбол играли? А ныне? Забором огородили, стеной неприступной…

- Подожди, набегут еще ребятишки, в школе отбоя не будет, как прежде.

- Не будет, Иваныч. Откуда? Да и учиться теперь никто не хочет, все о больших деньгах мечтают. Откуда дети возьмутся, скажи?

- Откуда, откуда, - уже сердясь, сказал Андрей Иванович, - на огороде вырастут, под капустным листом. Нарожаем, кому надо, я помогу, не мужик, что ли?

- Постыдись, охальник, жену с год как похоронил, а такое мелешь…

- Эх, Петровна, - вздохнул Андрей Иванович, - прости. Душа пустая. Покоя ищет, а нет покоя, прости, ради Бога, несчастненький я, прости…

Он засунул бутылку в карман, ушел.

Он ушел, а Мария Петровна еще долго сидела, глядя в пустое пространство бывшего класса, написала на доске решение задачки, которую недавно там начертила, позвонила в звонок: "Урок окончен, до свидания, дети, до завтра", заперла школьные двери на два амбарных замка, закутала их в целлофановые пакеты от дождя и ушла.

Расставшись с Марией Петровной, Андрей Иванович постоял на крыльце, подправляя покосившуюся вывеску "Начальная школа N 5 Соколовского района", и вдруг увидел, как мимо проскользнула Клавдия - дочка, явно стараясь, чтобы он ее не заметил. Но он заметил.

- Стой, - крикнул. - Откуда?

- "Откуда, откуда"! С оттудова.

Еще и двенадцати не было, чтобы возвращаться из еревкино. Там, в еревкино, за пятнадцать километров помещалась ныне школа для всей округи, туда и ходили несколько оставшихся деревенских ребят.

- Опять прогуляла, - сказал Андрей Иванович, - экзамены на носу. ыпускной ведь год, нельзя так…

- Ну и чего? - подойдя, с вызовом почти крикнула Клавдия. - Сам больно ученый, давай ругай, надоело мне.

Совсем девка отбилась от рук без матери, да и при матери росла самовольная, не понимая ни отцову, ни материну науку, палец в рот не клади. буквальном смысле, у нее и прозвище такое появилось, три года ей было, когда соседская девочка Наташенька - где она теперь? - играла и дала ей облизнуть палец, измазанный вареньем, так Клавка - хвать и откусила бы палец. Наташенька кричит от боли не своим голосом, а Клавка хохочет, ей весело, зубастой.

- Сейчас же домой! огороде дел невпроворот.

- Ага, одна нога там, другая еще дальше, - сказала Клавдия, увидела, что на дороге появился итька - охламон, делая вид, что случайно он тут появился, и сиганула за ним, поднимая пыль.

- Ну, погоди, - незлобиво погрозил Андрей Иванович и пошел туда, куда ходил неизменно каждое утро и без чего уже не мог существовать. Он знал, она звала его, потому что ей неуютно было без свидания с ним в своем неземном одиночестве.

Он шел вдоль изб по той безжизненной деревне, к которой так и не смог не то что привыкнуть, но и смириться. Здесь, в этом кажущемся покое, где только ветер лениво шевелил листья на деревьях, не было тишины, а была тоскливая пустота. Можно было задохнуться от тугого пространства, сдавливающего грудь, в котором глохли все звуки. Нет, этого не было прежде, не было. Он задыхался, понимая, что пустота живет не вне его, а в нем. Он останавливался, поднимал голову, глядя в небо на бегущие облака и почти кричал беззвучно громким отчаянным голосом: "Где ты? Там ли ты?" едь где-то же должен быть ушедший человек, потому что невозможно смириться, понять, что родной человек исчез, растворился, превратился в пыль. Зачем же она жила на этой земле? "ера!" - шептал он, вглядываясь в высокое небо, глаза его ничего не видели, только плыли перед ним радужные круги. "Ты где?" - вопрошал он, не веря, что смерть - конец жизни, конец не только ее жизни, но и его внутреннего покоя.