Целительный эффект - Дебора Дэвис

Рейн слушала и как будто не слышала. Но почему-то кивнула, хотя, будь она и в более уравновешенном состоянии, ей бы претил разговор о мзде за повреждения собственной машины в такой страшный час. Ей представилось, что полицейский кощунствует, забывая о, возможно, погибающей или уже погибшей «виновнице». Но она по необъяснимой причине пошла на такое же кощунство, спросив: «Кто известит семью?» и добавив уж совсем «предательски»: «Я чувствую, что должна поговорить с ними сама»…

В ответ последовали казенные доводы полицейского, что, мол, поскольку пострадавшая не живет в здешней округе, ее близких придется еще поискать. И пока он бормотал свои прописи, Рейн непроизвольно перевела взгляд на полицейских, сгрудившихся над другим телом, судя по всему, совсем маленьким — уж очень плотно скрывали его кожаные штаны и высокие ботинки полисменов дорожной службы. «Это ребенок!» — молнией пронеслось в голове Рейн, и она вскрикнула, как от ожога.

— Мальчик еще дышит, мисс, — сказал полицейский… Вот, кажется, и все, что было до этой минуты. Нет, укутывая малыша пальто, еще сохранившим ее тепло, она спросила:

— У него сломана нога, не так ли?

Офицер тяжело вздохнул и отвел глаза в сторону. Слегка выпяченная нижняя губка ребенка — не стертый даже забытьём признак гримасы боли, неестественно вывернутая ступня, обутая в легкую туфельку, не давали повода для оптимизма.

Вой сирены раздавался уже совсем рядом.

— Куда их повезут? — задала вопрос Рейн, не узнавая собственного голоса. — В какой госпиталь?

— Думаю, в хирургический — это недалеко, — ответил офицер. Он, казалось, собрался отойти, чтобы отдать какое-то распоряжение подчиненным, но остановился и снова нахмурился:

— Вам самой необходимо наложить несколько швов. Кстати, не желаете ли вызвать кого-нибудь?

— Кого? — вырвалось у Рейн, у в ее взгляде он увидел растерянность.

Она вдруг подумала, что если б сегодняшний день не задался таким несчастливым, ей, вероятно, было бы сейчас приятно и весело с Гавином. Он еще заранее пригласил ее пообедать. Но она застала его заваленным кучей эскизов по срочному заказу компании Макенна. И вот вместо уик-энда — досадные обязанности, от которых никуда не уйти.

Звонить сейчас ее компаньонше Фелисити тоже более чем глупо: та не сможет оставить без надзора принадлежащий им обеим магазин — хотя бы наступил конец света (уж Рейн-то ее знает). А больше у Рейн не было никаких «близких» — в ее слишком занятой, но зато независимой жизни.

— Нет, — она взглянула на полицейского своими фиалково-серыми глазами, стараясь, чтобы и в них и в ее голосе было как можно больше решительности. — Я в полном порядке.

— Что вы собираетесь делать с автомобилем? — спросил он, помедлив.

— Если он еще способен двигаться, сяду за руль.

Страж порядка, возможно, возразил бы, но тут машина скорой помощи, оглушая сиреной и сверкая проблесками светового сигнала, влетела на перекресток, и офицер кинулся прочь от Рейн к своим коллегам, уже разгонявшим небольшую толпу собравшихся зевак.

Рейн держала беспомощную ручку малыша в своей, но невольно ее внимание отвлекало происходящее вокруг. Быстрота, с которой люди в белых халатах засуетились около Мелани Томпсон, красноречивые взгляды, которыми они обменивались, — все говорило о том, что бедняжка в критическом состоянии, и Рейн пробирала дрожь от этих недомолвок и скорбной суеты.

Один из этих людей, подошедший к ребенку, сразу определил перелом и позвал еще двоих, явившихся с носилками. Глядя, как осторожно они укладывают мальчика на это невиданное ею прежде складное приспособление с выдвижными колесами, Рейн, в которой все больше просыпалась надежда, мысленно молилась за спасение жизни бедного малыша.

Следуя рядом с носилками, она не сводила глаз со спокойного детского личика, как вдруг светлые ресницы, дрогнув, ожили, часто заморгали, а потом открылись голубые, словно ирисы, глаза со зрачками, расширенными страхом и смятением. Округлый подбородочек мелко задрожал, и ребенок стал всхлипывать. Потом Рейн, склонившаяся над ним, услышала громкое «Ма-ма…» Маленькие пальчики отчаянно вцепились в ее красновато-золотистые кудри. Не было сомнений: он принимает ее волосы за материнские.

— Тсс-с, малыш, — она погладила его шелковистые брови, и слезы подступили к горлу. — Я здесь, малютка.

Ребенок всхлипнул еще раз, потом его пальцы ослабли и тяжелые ресницы опустились…

Она уже сидела в своем «мустанге», прислушиваясь к загрохотавшему двигателю и глядя вслед уходящей санитарной машине, когда полицейский офицер снова подошел и попросил задержаться. Он задал Рейн еще несколько вопросов, внимательно выслушивая ответы и пристально всматриваясь в ее лицо. Она поняла, что он не уверен, сможет ли она управлять машиной. Наконец офицер немного успокоился, сказав: «Хорошо, мисс Джекобс, но не спешите». Он отошел, но сомнения, видимо, еще не покинули его. Быстро вернулся и добавил: «Я последую за вами до госпиталя. У вас в любой момент может возникнуть небольшое головокружение, тошнота. В этом случае надо, чтобы вы немедленно подъехали к тротуару и остановили автомобиль».

Но она добралась до госпиталя без неприятностей, на прощание машинально помахала рукой офицеру, который взял под козырек, и почувствовала спокойную уверенность в себе. Однако, проведя в комнате отдыха более часа, Рейн мало-помалу утрачивала свое призрачное спокойствие. Больничный запах, проникший и в эту комнату, все сильнее ее раздражал, вызывал в воображении неприятные ассоциации из прошлого. И она вдруг заплакала, излив в слезах все свое горе и страх перед тем, что ее, возможно, оставят в больнице.

Обычно она избегала подобных мест как чего-то злосчастного, именуемого не иначе, как «домами мучений». Но сейчас ей было необходимо справиться с этой неприязнью, и мысли о трагедии, происшедшей с незнакомой девушкой и ребенком, действительно удерживали Рейн на месте. Оба они находились на волоске от смерти. Мелани Томпсон, как сказал врач, была в коматозном состоянии, а маленького мальчика отвезли сразу по прибытии в отделение для срочных операций. Никто, кроме нее, не поинтересовался их судьбой, и Рейн решила, что не может оставить их без своего попечения.

В томительном ожидании и полном неведении она рассеянно скользила взглядом по комнате, по страницам какого-то оставленного здесь старого журнала, так проходили бесконечные часы. Медсестра пришла сделать ей свежий компресс, пыталась убедить, что и для маленького пореза он необходим, но Рейн отказалась. Смятение и неопределенность приводили ее в состояние насильно спеленутого человека. Она даже иногда покачивала головой, как бы стряхивая это состояние, отчего тупая боль в виске возобновлялась. Возможно, повреждение было серьезнее, чем она считала раньше. Рейн чувствовала, что в этой обстановке рассудок может выйти из-под контроля, и тогда она придет в ярость, которая свойственна многим рыжим, хотя у нее лично это случалось редко. Казалось, ожидание превращало все ее существо в сжатую пружину.