Рыбьи души - Крыласов Александр

Глава 2. Коля Жбанов

Затхлый воздух волобуевской комнатёнки наполнил ветер перемен, безусловно, к лучшему. Максимыч взялся мечтать. Ему представлялись отпрыски из обеспеченных семей, получившие изрядное образование и имеющие высокооплачиваемую работу, но не знающие, куда излить накопившуюся сыновнюю любовь. И тут подворачивается он: ещё не старый, но уже мудрый, не очень успешный, но весьма обаятельный, способный передать своим семи «наследникам» богатый жизненный опыт. Но основную надежду Волобуев возлагал всё-таки на «дочурку», девочки, он слышал, всегда почитают породистых и стильных отцов, а Семён Максимович искренне считал себя респектабельным и вальяжным. Максимыч целую неделю штудировал список незаконнорожденных «спиногрызов», выучил их имена, фамилии и адреса наизусть, казалось, разбуди его среди ночи и спроси, где живёт такой-то и такой-то, и Волобуев ответит без малейшей запинки, вдумчиво и ответственно. Первый визит «любящий папаша» наметил к Коле Жбанову, проживающему в центральном округе, недалеко от метро «Бауманская», что сулило весьма заманчивые перспективы. Волобуев натянул на плечи любимую жёлтую майку с надписью «Лидер», погладил джинсы и, прикрыв лысину красной бейсболкой, отправился на первое свидание. Он был готов воссоединиться с «первенцем», так Максимыч довольно фамильярно называл Колю.

Дверь открыл отвратительный тип, напоминающий Чебурашку. Он был порядочно лыс, ушаст, низкоросл и плотен. Крепко сбитую фигуру покрывала густая шерсть, не побоюсь этого слова. На Чебурашке болтались майка «алкоголичка» голубенького цвета и чёрные семейные трусы до колена, хотя Семён Максимович полагал, что подобные аксессуары носят только представители его вымирающего поколения.

– Мне бы Николая Жбанова увидеть, – начал робко Волобуев.

– Зачем? – хищно потянулся жилец.

– По делу.

– По какому делу?

– А вам зачем? – не выдержал Семён Максимович.

– Я и есть Коля Жбанов.

– У меня к вам интимное дело, – начал, запинаясь, Волобуев.

– Интимное? – набычился Колян, – Ты что, голубой?

– Вы меня неправильно поняли, – стал отдуваться и утирать испарину со лба Семён Максимович, – я не этому делу, я, наоборот, с противоположными намерениями пришёл.

– Нет, я всё правильно понял… – Жбанов взялся железной рукой за волобуевское плечо и начал сжимать, – содомиты наступают. Но запомни, шкура, гомосеки не пройдут.

– Мне, наверное, другой Николай Жбанов нужен, – вспомнил гость и попытался высвободить плечо.

Тщетно.

– Я знаю, зачем ты здесь, – прищурился Колян, взялся за красный козырёк и натянул бейсболку Максимычу на уши. – Ты пришёл по объявлению и хочешь купить комнату.

– Что вы!.. Ни сном, ни духом, – открестился Семён Максимович, – у меня своя есть.

– А тебе своей ма-а-ало! – Колюн треснул кулаком по затылку Волобуеву, – тебе ещё одну подавай! И, вообще, кто ты такой?

– Се… Се… Семён Максимович, – с третьей попытки проблеял несчастный гость.

– Вот что, Сеня, я тебе скажу, – Жбанов втащил Волобуева за шкирку в квартиру и поволок по коридору, – если ты купишь здесь комнату, я тебя со свету сживу, пол тобой мыть буду, душу из тебя выну. Ты у меня тут за два месяца скапустишься, крякнешь и кони двинешь. Обещаю тебе, как другу.

Коля взял друга Сеню за шиворот и потянул на себя. Изо рта у него несло чудовищным коктейлем из сивушного перегара, табачного выхлопа, чеснока и кариеса.

– Я всё понял, – пискнул ничего не понимающий Волобуев, – больше вы меня не увидите.

– Смотри у меня, Сеня, – предупредил Жбанов, распространяя зловоние, – ещё раз сунешь нос в эту квартиру, и ты покойник.

В конце коридора послышались звуки открываемой входной двери и раздражённые голоса.

– Бандит! По нему тюрьма плачет! Безобразие. Мы имеем полное право, распоряжаться своей собственностью, как нам заблагорассудиться, – негодовал тонкий мужской голосок, – а он не даёт совершиться ни одной сделке. На вас одна надежда. Нам посоветовали вас, как самого опытного риэлтора.

– Пожалуйста, проходите, не бойтесь, сейчас он на работе, – заверил сварливый женский голос, – представляете, мы купили комнату три года назад и за всё это время не прожили тут и двух недель. Этот Жбанов третирует нас, пользуется один всеми подсобными помещениями, кухней, ванной и туалетом. Получается, что он живёт не в коммунальной квартире, а в отдельной.

– Этот мерзкий Жбанов разогнал нам всех покупателей, – пожаловался мужской дискант, – его убить мало.

Колюня отшвырнул Максимыча в сторону и косолапой медвежьей поступью направился к открывающейся двери.

– А-а-а! Соседушки! – заревел он, – пожаловали на огонёк!? Да не одни, а с риэлторшей. Пришли меня проведать, падлы! Проходите, гости дорогие, проходите. Наверное, уж и не чаяли меня увидеть? А я тута. Из-за вас, интеллигенты вшивые, я теперь безработный и состою на учёте у нарколога. Проходите, я вас сейчас казнить буду!

– По какому праву! – пискнул мужской голос, – по какому праву вы терроризируете нас и покупателей на нашу комнату!? Мы имеем конституционное право, распоряжаться ею по собственному усмотрению. Если мы не можем с вами ужиться под одной крышей, это ещё не значит, что мы не имеем право, продать нашу законную жилплощадь. Вы, Жбанов, хулиган!

– В хлебососку хочешь, подлюка!? – Кольша взял тонкоголосого за грудки и принялся трясти, как многодетную яблоню.

Максимыч опрометью выскочил из опасной квартиры и устремился вниз по лестничной клетке, мысль воспользоваться лифтом ему и в голову не пришла.

– В гробу я видел таких «первенцев», – бормотал Волобуев, летя, домой на крыльях ужаса, – пошли бы эти детишки куда подальше. Как говорится, дети – это наша надежда, что старость не будет долгой.

Глава 3. Гриша Шишов

Волобуев зарёкся ходить по «детям» – себе дороже. Однако уже через неделю он загрустил и задумался. Что ему было терять? Нечего. Ну, затесался среди законопослушных «наследников» один балбес и гопник. Ну и что? В семье не без урода. Зато остальные «деточки» наверняка богатые и знаменитые – а он изза одного отморозка откажется от возможности припасть к огромным зарплатам и бонусам? Неправильно, недальновидно.

Следующим в списке Волобуева значился Григорий Шишов, проживающий возле метро «Щёлковская». Гриня жил на самом верхнем этаже. Дверь его квартиры не внушала особого доверия, она была хлипкой и замызганной. Максимыч громко выдохнул и нажал пимпочку звонка. На пороге появился детина двухметрового роста в джинсах и сиреневой рубахе, белобрысый и бородатый, его длинные волосы были убраны в «конский хвост». Волобуев сразу понял, что это Григорий Шишов и ловить здесь нечего. Из-за хиппаря выглянули две славные девичьи мордашки лет двадцати и с интересом уставились на Максимыча.

– О-о-о-о, ещё один непризнанный поэт, – схватился за голову Шишов, – я этого не переживу. Чёрт меня дёрнул вывесить сайт со своими стихами и оставить домашний адрес.

– Я не поэт, – отрёкся Волобуев.

– А кто же вы? – встрепенулся Гришаня, – судебный пристав? Работник коллекторного агентства? А может быть вы сантехник?

– Желательно немецкий сантехник, – плотоядно облизнула губы одна из девушек и кивнула на другую, – её зовут Инесса. Меня Виолетта. Гришку все и так знают. А кто ты?

Волобуев загадочно молчал. Его дружно пригласили войти. Гриня, оказывается, жил в мансарде, такой же крохотной как жилплощадь самого Максимыча.

– Кто же вы, прекрасный незнакомец? – настаивал Шишов, – назовите своё имя.

– Сёма, – Волобуев в свете возможных раскладов решил обойтись без отчества.

Тем более что на одной стене было начерчено красным мелом: «Пришла – раздевайся, пришёл – наливай». На другой стенке красовалась надпись: «Таланту нужно доливать, бездарности упьются сами». На третьей отсвечивало: «До двадцати лет стихи пишут все, после двадцати – только поэты, а после пятидесяти – только безумцы». Волобуев к этому изречению предусмотрительно встал спиной, учитывая, что вместо четвёртой стены грязнело давно немытое окно.

– Какой бодрый старикашка, – поощрительно оскалилась Инесса, – хочу высказать тебе респект и уважуху, дядя Сёма. Ты не выглядишь на свои шестьдесят лет.

– Мне ещё пятидесяти нет! – взвыл Волобуев, раненный в самое сердце, – мне полтинник только в декабре стукнет!

– Надо же, – всплеснула руками Виолетта, – мне уже девятнадцать, им всего пятьдесят.

– И всё же, как твоя фамилия? – не отставала Инесса, – мне интекуресно.

Так она обыграла слово «интересно». – Волобуев.

– Если вы, Семён Волобуев угостите меня сигареткой, я напишу и посвящу вам песню весьма и весьма сомнительного свойства, – оживился Гришаня.

– Такие устроят? – Максимыч полез в карман и извлёк пачку «примы».