Смотритель. Стихотворения 2010—2016 гг. - Александр Петрушкин

[Жажда]

Как будто расступается вода —напоминая нам о тёмной жажде,надёжнейши упрятанной сюда,в её нутро, которое бумажно

распахано и вычерпнуто в дым,чтоб некий мальчик подымал завесу,держа в руке надёжный свой сим-сим —Да что вода? – он отступает к лесу,

как будто отступается река —Бог отодвинет небо перед нами,и будет наблюдать издалека,как бабочка играет с синяками

в сомнение о том, что он сюдасклоняется, на корточки садится,живёт как мы, что жажда так сильна,что водопой приходит [с] рук напиться.(2011)

[Идиот]

вот брошен я в свою странунаброшены собаки – стайспастись удастся никомув солёной горсти в горекрайвот сброшенный смотрю на светкуда которым я лечуи чунями по мне воследидёт которому врачуон синеглазый идиотидёт и видит полный врагсобачий тает лай в ответи заполняет свет оврагза эту дряхлую странуответь мой местный идиотискусственно дыханье здесьи снег летит поручно в ротзакладывай мои словасердечным средством под языкя здесь по левому неправстрана фартовая Кирдыкполуслепой февральских смехпереходящий по рукамподмышкам пёстам я привыкк молениям – я по словамзамыслил от тебя побегмой чёрно-светлый идиот =свинцовый воздух изнутридыхания меня сотрёти будет утро день второйили четверг повздошный чассобака дышит в вену мнеприпоминая детский страхсобака дышит за щенятвот спрошен я в свою странуи чунями скрипит их вгляди идиота не помнутщенята слизывают кровьсвою с чужих по край ногтейи снег летит на ЖБИсо всех ночных как март аптеки замерзает мой языки пожирает идиотмой парашют и чёрный клыкон ложит снегом в нежный рот(2011)

[Свердловская элегия]

Даниле Давыдову

Ты помнишь/не помнишь помятыйдавыдовский прочный сюртук,коньяк без лимона под горло —как шарф шерстяной или стук.всё ссут здесь поганые сукипо улице Сони Кривой,и делает боженька снимки,а может быть кто-то другой.

Ты помнишь давыдовский точныйглоссарий – пойдём за водой,где к потерялась за выдох,и топчет сугробы ногой[у К появляются губыи рыло с химмаша братка,ещё червоточные зубы,и даже желанье глотка].

Ты помнишь/припомнишь, как смертистихами закроенный полв коньяк заливался Сысертью,и пился за каждым углом,как ссали под окнами сукисливая челябу в ебург,и глобус крутил эти звуки,как будто бы ехал в Москву.

Ты помнишь, что вспомнится дата,когда разломали ребро[в закуске закрытые рядом]две суки и стало светлопод скрипом солёного снега,закрытого в каждом узле —лимон, в коньяке закипал иагукал Кальпидию в Че.

Ты помнишь, как небо, чирикнувв две спички, зажглось и спаслось,как двум, пережившим верлибры,по бабам мужицким спалось,Свердловск начинался сюртучный,все суки махали воследлимонного цвета платками,линяя в коньячный ответ.(15/12/12)

«Сквозь потный снег, сквозь ожиданье, сдирая корочку бобо…»

Сквозь потный снег, сквозь ожиданье, сдирая корочку бобо,идут двенадцать [непохожих на время наше] поясов,как часовые и якуты, насторожились, вой взвели —гори, гори, не угасая на темноте бумаги, шрифт!

Сквозь плотный снег [в воде солёной] дрожит, как голый, самогон —идёшь по Репина и плотность теряешь, прикусив озон,и видишь: с острова на встречу идут двенадцать часовых,по краю движущейся речи, как пёс вцепившейся в кадык.

Они идут по твёрдым водам несовершённой немоты,идут на свет, скрипят, как свечи, их [в шарф заверченные] рты,и Бог [разобранный в стаканы], в пластмассе льдистой шевелясь,горит, в часах не разбираясь, и дышит в трещины, как язь.(7/12/12)

[Тварь из поселка Роза]

И всякой твари выпадает дважды светв проваленном до ада, будто Роза,поселке – за Челябинском в кюветсвалился ангел-бомжарёк. Вот поза,

вот понимание, вот с Розенталя вид,чтоб всякой твари с небом всё возможно —договорился и теперь лежитсреди травы и ждёт, как передоза,

что полетит насквозь его, на свет,вся местная братва из насекомыхв провал и яму, под которой нетпоследней твари и её знакомых.

Вот он лежит и чувствует – лицоего облапал чёрный энтомолог —читай: шахтёр (считай с твоим творцомтеперь их трое). Дело к эпилогу

здесь не пришить – так дёшево крыло,что он лежит – во рту дрожит травинка,а по травинке богомол ползётдо самой Розы – и совсем не зыко

он приползёт на станцию своюлет девятнадцать для того растративпока же ангел-бомжарёк лежитздесь где-то слева и не пидорасит

он перед богом, он, открывши рот,жуёт язык свой синий глуховатый —и понимает: людный горизонт его ловил,но более не схватит,

не схавает, не выпьет, преломивна два зрачка поломанное время —и дохнет тварь и обретает видв кювете – мяса, в воздухе – прозренья.(1/10/12)

[Энтомология]

Д.М.

Расчёсывая губы до крови,пустив царапины [как бабочек по светулатать тот свет слюной] здесь – оборвии Сь слетит и крови узкой нету.

Да, эта бабочка сегодня хороша —лежит под золотистою молчанья[почти нирваной] коркой у соска,у тёмного чукотского камланья.

Расчёсывая губы, как обман, как коконстраха распылив отчизну, могилы[улыбаясь мило нам] кивают жизньюиз своей чернильной

[расчёсанной сверчками до земли]светящейся воды – пока открытой,как молоко у матери в грудикровоточит из ДНК на тритий.

Расчёсывая слюни по слогам(здесь было что сказать – хотя и мало,что вероятно, Бог – не быстр, а я —хотя бы смертен [с самого начала].

Расчесывая воздух до себя,дощатый бог лежит, опилом дышитсосновым – воли нет не у меня, а у него[что ж, не расслышит,

он это, перейдя на ультразвук и сленг] —латает бабочка его тугие ушии переходит из хитина в снег[и здесь перестаёт он вовсе слушать].

У бабочки с судьбой глубинных рыб,прижатой белой атмосферой к року:в нутре кровоточивом бог дрожит,пытает медленно, чтоб выбрала дорогу.(24/07/12)

[Беременность]

Идёт подряд на свет вода[безногая] другим путём,не протерев свои глаза[что несущественно] – что днём

себя ощупывает, какнаутро женщина краясвои исследует, рукойтечение судьбы двоя,

когда сияющий плавник,толкается в мамашин сон,где бьёт [вольфрамовый родникпочти что током] в мягкий схрон.

Где сдуру в дуру бог идёт,он собирается семьюсобрать из запчастей водымежду пятью и восемью,

с утра ползёт к воде на духдвоичный, будто бы Лилити Ева [мало ли там кто] —его в себе проговорит

под роговицей у пупкаон вяжет свитер для неё —ещё без тени и лобка[который – знаешь ли? – враньё],

и видит мир, как тот бомжарь,что светом согнут или свитсегодня [и в последний раз],а послезавтра догорит.

И сын – на выгнутой вовнутрь[пока срифмован в малафью]исследует источник, а —быть может даже мать свою.

Она с утра ещё гола,и ощущает, как еёотметил угол [то есть мракза муравьями в дочь ушёл],

Пока вода – ещё вода,а не вина за чей-то стыд,четырелицый свысокав живот клюётся и молчит.

Бездоказательно еёсуществованье в этом Че —пока нутро не выжжет сынкак свет на жестяной воде,

на жестяной воде еёгде он и мать в постели спят[на свет, конечно, без пупков]и входят в душ, как в чей-то ад.(22/07/12)

Сергею Ивкину

…глухонемая Кондакова Ира

Она живёт на Малышева/Мира,

а я живу на Мира 38,

второй этаж, квартира 28.

(Андрей Санников, Глухонемая техничка I)

Пока сдаёшься ты, «пока-пока»произноси в одежде праотцовской,пропитанной бензином и водой,что тоже нефть в ошкуренном Свердловске.Пока сдаёшься ты, находишь их,своих двоих и будущих, младенцев,хватаешь Интернетом их языкно вряд ли понимаешь – как чеченцев.Пока сдаёшь наверх алавердысвои водой замотанные ноги —ни много и ни мало – все портызабиты битами излишними. Урокииди учи, пока длинней пока,чем голос электрички удалённой,вдыхай жлобьё вокруг, и темнотаих скроет в этой массе оживленной,где каждый как Георгий Ивановждёт растворенья в мудаках и стервах.Вот ты идёшь, вот ты идёшь втроём,но богу это всё не интересно

пока сдаёшься ты, когда покаизнашиваешь в тёплую одежду,и ангел нам дыхание в бокавещает с Мира номер под надежду[читай – целует в губы гопоту].На то дана нам речь, чтоб мы сдавались,чтоб пили нефть и спирт, за в пустотузабитый гвоздь своей любви держались —пока стоит твой [гладкий, как Е-бург]цыганский праотец, что неизвестен в общем,совсем неузнаваем в чернотесочащейся из дерновой и общейгостиницы – казённой, костяной,плывущей вдоль Исети мутной. Прощеказалось бы молчать – за божешмойполучишь номерной Челябинск в почки,получишь мудаков или стервоз,получишь замороженные ноги —Мересьев-Жора-нафиг-Ивановот роз своих перебирает логин,

пароли набирает на виске,накручивает мясо нам на кости —зачем он, как отец, стоит везде?за что у нас прощения он просит?Забитый как оболтус в пустоту,он говорит в ошкуренном Свердловскепро ангелов, вмещённых в гопоту,про Мира (два? – не вспомню – сорок восемь?)якшается со всякой татарвой,оторвою и головой на блюде —пока сдаёмся мы внаём, покацелует гопота [живых] нас в губы —твой пращур ненавидимый, в тебев квадрате умножаясь, входит в штопори мясо ангелов висит на потолке,стихи читает, ничего не просит.(07/12)

[Летящий пёс]