Космический блюститель - Аскольд Якубовский

За ним шли неудачливые колонисты - с чемоданами и свертками в руках.

Их скоро высадят на материнской планете и будут презирать до конца их серой, ненужной жизни. А Люцифер станет ждать следующих колонистов еще несколько месяцев, лет или несколько десятков лет.

...Тим и собаки ушли в дом. Я остался во дворе. Я стоял, искал "Персея". Еще час назад, Аргусом, я свободно видел его. Теперь не могу. А с колонией покончено, это ясно: мало людей в здешнем секторе... Где же звездолет? Где?

И я увидел его.

Небо - ударом! - заполнила световая вспышка. На Люцифер легли глубокие дрожащие тени - двигатели "Персея" работали. Звезды исчезли, в небе горело новое солнце.

Тени сдвинулись, и я понял - звездолет летит. Он унесет в другой сектор переселенцев и Штохла.

Видя движение этого солнца, я гордился.

Мы, люди, удивляли себя своей мощью.

Мы смогли сработать "Персей" и создать Закон Космоса.

Кто нам мог препятствовать? Только мы сами.

За "Персеем" расходился светящийся конус. Пять дней - пять лет моей жизни уносится со звездолетом - меньше недели назад Красный Ящик прибыл сюда на ракете "Фрам".

Да, около шести дней назад капитан Шустов с двумя людьми вынес из ракетной шлюпки и поставил Ящик с регалиями и оружием Аргуса на площадку. И встал рядом, широко расставив ноги, держа руку у шлема. Его люди с угрюмым любопытством смотрели на нас.

Мы с Тимом встречали их. Пахло гарью. На боках шлюпки были вмятины, люди имели усталый вид. Я глядел на них, работяг Космоса, глядел на Красный Ящик. И ощущал невольную дрожь.

Это был восторг первой встречи, свидания, не знаю чего еще.

Тим - сумасшедший работник. Ночь, а он сидел и работал. Писал.

Очки он где-то потерял и писал, водя носом по бумаге, обметая ее бородой.

Работал жирным карандашом и выводил крупные буквы, чтобы видеть их свободно. Потом он станет читать свои заметки пишмашинке, дополняя их по ходу чтения подробностями so и соображениями. Пусть! Я принял душ, переоделся, лег.

И тут же поднялся - лежать было нестерпимо.

Я ходил и пытался освоиться с положением. Я хотел вернуться в прежнюю свою жизнь и не мог. Словно бы утерял ключ и стоял, уткнув нос в белую дверь, крепко запертую от меня.

Дверь твердая и холодная.

Кто поможет мне выйти? Тим? Ники?

Он стоял рядом - многолапый робот, мой покровитель и друг. Моргая огнями индикаторов, Ники улавливал мою смуту.

- Хочу стать прежним, стать прежним, - твердил я.

Но где-то глубоко в себе я был Аргусом и Судьей, преследовал Зло и размышлял о нем, холодел от негодования.

- Хочешь есть? - спросил Тим и ответил: - Конечно, хочешь.

Он поднялся, стал готовить еду (и диктовал машинке).

Он ходил между столами и плитой, диктовал. В то же время готовил ужин: налил воды в чайник и поставил на огонь, вынул из холодильника два куска мяса и бросил их на сковородку. Но теперь эта готовка на ощупь не смешила меня, как раньше.

Я ходил мимо полок со строем банок. В них биообразцы.

Я помогал собирать их, рискуя собой. Но какая это, по сути, мелочь.

Тим диктовал:

- "...Отмечается появление биомассы типа С № 13 (неоформленной, подвижной). Изменения в ней вызваны, по-видимому, передачей генетической информации от уже оформленных объектов. Отмечаю также бурное образование химер. Интенсивность биожизни этой планеты не слабансирована, и биомасса производится в чрезмерном изобилии. Я мог бы сказать при наличии демиурга (он подмигнул бумаге), что данное божество впало в творческое неистовство....Какой бы ты хотел соус?

- Все равно.

-Тогда белый... "Мы сможем оказывать на биомассу типа № 13 направленное воздействие. Применяя гамма-излучение и препараты Д-классов, сможем вызвать нужный нам эволюционный параллакс планеты. Но лучше использовать Люцифер как склад генетических резервов. Также намечается решение вопроса антигравитации..."

Сковородка трещала, он топтался и бормотал. Собаки, положив головы на лапы, смотрели на меня своими прекрасными золотыми глазами. Доги-мутанты, огромные черные псы. Взгляд их спокойный. У них желтые брови и морды, ласковые глаза, мощные лапы.

Я почмокал - они вильнули хвостами. Я подошел к зеркалу и стал искать в себе признаки Аргуса - уширенный лоб, бледность кожи и невыносимый блеск глаз. Но мог отметить только свою чрезвычайную худобу. Кожа лица воспалена, глаза - усталы. И Тим выглядит плохо, и собаки - кожа да кости.

Вот три их опустевшие лежанки.

Досталось нам всем, крепко досталось.

Проклятый Штохл!

Я кривляюсь у зеркала, пытаюсь вернуть прежний блеск глаз. И вижу, я постарел. У глаз легли морщины. Они узкие, как волос, морщинки всезнания. Губы... Здесь еще жесткая и горькая складка Судьи. И сознание - я прикоснулся к чемуто огромному. Словно летал без мотора или вспрыгнул на пик Строганова.

Тим диктовал:

- "...Планета требует ученых типа классификатора. Для творца Глена время еще не пришло. Законом нашей работы..."

Я же думал: "Братья Аргусы, Звездные Судьи... Сколько времени еще я мог быть с вами? День? Неделю?.." И сейчас объем знаний Аргусов разламывал мою голову.

Знание гложет и грызет мозг... Забудется ли оно?.. Войдет в меня прежний мир? Зачем я согласился?

Но те, кого выбрали Аргусы, не могли отказаться. Такого случая не было, Аргусы его не знали. Иначе они бы сказали мне. Да и не отказался бы я даже сейчас, все зная.

- "...И запальные в смысле, генетики организмы". Готово, садись!

Тимофей снял сковородку, понес к столу и поставил ее на бумаги. И я ощутил в себе сильно изголодавшегося человека.

Мне хотелось есть сокрушительно много. Тим ставил тарелки, разливал чай в большие чашки.

По обыкновению Тим, жуя, запихивал себе в рот огромные куски. Подошли собаки, положили тяжелые морды на край стола. Тим бросал им то кусочки мяса, то обмакнутый в подливку хлеб.

А похудели, бедняги. Все. Тим отощал, у собак до смешного заострились носы. Они плоские, словно долго лежали под ботаническим прессом.

- Ты понимаешь, - говорил, жуя и давясь, Тимофей. - Мы с тобой уникальные люди. Я имею честь быть универсалом: ботаником, зоологом, дендрологом, чертезнаетчемологом. Ты затесался в Аргусы благодаря этой каналье. Силен мужик... Нам с тобой, по сути дела, надо писать мемуары.

Он захохотал, взял горсть сахара, повелел: "Терпеть!" и положил на носы собак по кусочку.

Те, скосившись на сахар, недвижно и серьезно ждали разрешения съесть его.

- То, к чему ты прикоснулся, - втолковывал Тим, - огромно. Аргус?.. Подумай сам, сколько бы ты мог еще быть им без опасности смерти? Неделю? Думаю, три дня. А там истощение протеинов, анорексия и... Хоп! (Собаки подкинули и схватили кусочки). Летальный исход. Но ты должен хранить память о прикосновении к чему-то титаническому. Да, именно титаническому. И у меня такое бывает, когда я в одиночестве обозреваю здание науки. (Он покраснел.) Ощущение, что я коснулся огромного, что лезу на снежный пик. Слушай, может, нам махнуть на Север, освежиться и поохотиться? Все же полюс, снега, мохнатое зверье.