Жизнь, как морской прилив - Кэтрин Куксон

— Эти волосы! Можно подумать, что я никогда не говорила тебе об этом. Я велела тебе смачивать их, чтобы они не торчали. Так или нет?

— Да, миссис Мак-Гиллби, но они высыхают.

— Тогда остается только один выход: если ты не можешь следить за ними, то нужно их остричь.

Казалось, каждая черточка лица Эмили вытянулась, радость исчезла с него. Она несвязно забормотала:

— Ах! Нет, миссис Мак-Гиллби, не говорите так. Я справлюсь с ними, я постараюсь; я срежу завивающиеся прядки, которые торчат, обязательно срежу.

Миссис Мак-Гиллби глубоко вздохнула, подтянула к подбородку оборки своей миткалевой ночной рубашки, затем расправила простыню, которая покрывала край стеганого одеяла, своими почти прозрачными руками и сказала:

— Сейчас иди. Но не забудь вернуться ко времени молитвы. Я не хочу, чтобы ты взбегала по лестнице в последнюю минуту, как это было в прошлое воскресенье. Поняла?

— Да, миссис Мак-Гиллби, я буду здесь вовремя. До встречи, миссис Мак-Гиллби.

Она быстро выскочила из комнаты.

На площадке Эмили немного постояла, прижав ладонь ко рту. Она не отняла руку, даже когда закрыла дверь на лестницу и вошла в кухню, где Сеп Мак-Гиллби, прекратив ворошить угли в очаге, выпрямился и спросил ее:

— В чем дело? Что случилось?

— Ничего, ничего, мистер Мак-Гиллби.

— Ну же. Рассказывай. — Он положил кочергу на край медного ограждения, затем подошел к ней и спросил шепотом: — Это госпожа? Что она тебе сказала?

— Ни... ничего.

— Расскажи мне.

— Это... Ну, это о моих волосах. Она сказала, что если я не смогу добиться того, чтобы они были абсолютно гладкими, то мне придется их остричь, а мне не удается пригладить их.

— Она это сказала! — Он поднял глаза к потолку, а его квадратное лицо с грубоватыми чертами так исказилось от необычного для него проявления гнева, что Эмили встала на защиту своей хозяйки, сказав:

— Ну, вообще-то она права и все такое, мистер Мак-Гиллби, потому что непослушные волосы торчат во все стороны. Во всяком случае, я пообещала отрезать их... я имею в виду концы.

— Ты не сделаешь ничего подобного. — Он стоял, наклонившись к ней, близко придвинув лицо. — Не вздумай отрезать даже одну волосинку со своей головы. Ты поняла меня?

Эмили в удивлении откинула голову, чтобы получше рассмотреть его: мистер Мак-Гиллби никогда не говорил с ней таким тоном, она не видела его таким.

Через секунду он выпрямился и краем указательного пальца стер слюну с губ. Затем выражение его лица стало более узнаваемым, он кивнул ей и сказал:

— Иди прогуляйся. Но помни о том, что я тебе сказал. Оставь свои волосы в покое.

— Хорошо, мистер Мак-Гиллби. Спасибо, спасибо вам. — Девушка попятилась от него, кивая и улыбаясь, пока не достигла двери, потом ее лицо осветилось и она сказала:

— Пока, мистер Мак-Гиллби.

— Пока, Эмили. Развлекайся.

По мнению Эмили, дом мистера Мак-Гиллби был очень удачно расположен. Он стоял в середине короткой улочки и выходил окнами на реку. Кроме того, у них была всего одна соседка, некая миссис Гэнтри, абсолютно глухая вдова. Если встать спиной к реке и смотреть на улицу, можно подумать, что на ней совсем нет жилых домов, потому что по обе стороны от домов четы Мак-Гиллби и миссис Гэнтри располагались товарные склады. За складом, соседствующим с домом миссис Гэнтри, находился частный бакалейный магазин, а за ним - церковь. Сбоку от склада вблизи дома Мак-Гиллби была мясная лавка, а на дальнем конце улицы размещался магазин подержанной мебели, окна которого были расположены углом и выходили также на Найл-стрит. Найл-стрит казалась длинной, дома на ней были построены по принципу два помещения вверху и два - внизу, они были отнесены к более низкому классу, чем два жилища на Пайлот-Плейс, так как последние могли похвастаться тем, что помимо большой кухни и моечной в них были также гостиная и две спальни. Кроме того, в моечной был кран с холодной водой, а этим уже можно было гордиться.

Последнее чудо появилось благодаря хлопотам мистера Мак-Гиллби. Идея была его. Шесть месяцев назад он сказал: «Я собираюсь перетащить этот кран с нижней части двора и установить его в моечной. Немного усилий, и больше не нужно будет выходить из дома». И добавил: «Знаешь, Эмили, людьми можно манипулировать. С помощью стимулов...»

Эмили начала работать у четы Мак-Гиллби с десяти лет. Тогда она приходила только в конце недели - в пятницу с пяти до восьми вечера, а по воскресеньям с восьми утра до двух часов дня - и получала шесть пенсов. Но в тот самый день, когда Эмили окончила школу, она стала работать постоянно, переселилась к ним и получала уже один шиллинг и шесть пенсов в неделю, считая, что ей повезло. Даже в дни большой стирки и в пекарные дни, когда ей даже не удавалось присесть с половины седьмого утра и до половины десятого вечера, когда она раздевалась с закрытыми глазами, перед тем как упасть в постель, она все равно продолжала считать, что ей повезло. Но когда бы Эмили ни говорила об этом себе, она знала, что повезло ей не только потому, что она стала хорошо питаться и самостоятельно наводить порядок в доме, главное, у нее появилась своя комната, своя собственная кровать - место, где можно побыть одной, полежать и подумать.

Правда, не так уж много у нее было времени, чтобы лежать и думать. Но какое удовольствие спать одной, не деля кровать еще с тремя; не задевать чьи-то ногти, когда вытягиваешь ноги, и не слышать кашля, несвязного бормотания, храпа и сопения детей, которые не были связаны с ней никакими родственными узами. Однако, как ей говорили почти каждую неделю, она обязана помогать содержать их только потому, что Люси, ее кровная сестра, все еще училась в школе. Было бесполезно говорить Элис Бротон, что их отец оставил свое уведомление о половинном жалованье для поддержания Люси; Элис Бротон криками затыкала Эмили рот и заявляла, что она практически была женой Джона Кеннеди и хозяйкой дома.

Прогулка пешком от Пайлот-Плейс до Кредор-стрит занимала десять минут, и, по мнению Эмили, это была приятная прогулка, если солнце заливало лучами реку слева от нее, как было сегодня, и большой пароход с дымом, выходящим из двух труб, двигался вниз по реке в сторону разрыва между двумя молами.

В определенном месте на дороге девушка резко свернула вправо, в сторону от реки, и пошла вдоль улицы с расположенными на ней респектабельными домами, а затем вышла на главную дорогу, от которой расходились несколько второстепенных улиц. Затем она прошла дальше в сторону Кинг-стрит. Отсюда она быстро пересекла несколько небольших улочек.

Поскольку было воскресенье, казалось, что из города исчезли все взрослые, и Кредор-стрит, когда она вышла на нее, тоже не была исключением. Бесчисленное количество детей играли в проходах между домами и в сточных канавах перед ними. Девочки играли в традиционную летнюю игру «классики»: босые прыгали на одной ноге и подталкивали другой отрезанное дно бутылки с нарисованной клетки на клетку; мальчишки, разбившись на группы по возрастам, играли в камешки в сточных канавах. То там, то здесь голопузый младенец выползал на горячий тротуар; но нигде не было никаких признаков присутствия взрослых. Закончив основную трапезу воскресного дня, они всегда отправляются спать. По крайней мере, так поступают практически все жители этих мест, кроме тех «ненормальных», которые отправили своих чад в воскресную школу и вышли прогуляться по парку.