Динька и Фин - Валентина Фролова

Динька боль презирает. На Маслюкова не жалуется.

(Попробуй, пожалуйся! Дойдет жалоба до Анны Павловны, запретит подыматься на палубу.

Со взрослыми так.

Лучше перемолчать).

Но все-таки, когда после «уроков» голова гудит, как подстанция под высоким напряжением, не так уж приятно. Динька ухватился одной рукой за мачту, второй за стояк ограждения, перегнулся через леера, заглядывая в акустическую лабораторию. Во всей башне сегодня работала одна мама. Мама сидела в наушниках, глаза закрыты, слушала Лили. На ее загорелом красивом лице не было даже следа тревоги за сына, оберегать которого подсказывал ей сам природой данный инстинкт. Денис вздохнул, поняв, что увертываться от Маслюкова придется самому и рассчитывать предстоит только на себя.

Вдруг мама сбросила с головы наушники. Вихорьком крутанулась на стуле юбка ее сарафана, белого, с розовыми и голубыми цветочками. Хлопнула дверь. Легкие, взлетающие шаги по трапу. И вот она на палубе.

— Денис! Ты слышал! Ты, конечно, слышал! Ты слышал: Лили одновременно издавала щелчки и тянула долгий-предолгий звук. Динька, с этими дельфинами не соскучишься! Это ведь так же удивительно, как если бы Алла Пугачева в одно и то же время пела «Все могут короли» и еще бы насвистывала «Старинные часы». Понимаешь, что это значит?.. У дельфинов не один, а два звукоиздающих органа! Что я и доказывала всем! Денис! Меня не трогать! Меня нет, нет и нет! Ни на земле, ни на море, ни в космосе. Я работаю!

Подтверждались самые мрачные из всех мрачнейших прогнозов Диньки. С Маслюковым надо будет сходиться один на один. Разумнее, конечно, отогнать Фина, когда он появится. Махнуть ему рукой: «Уплывай, Фин, уплывай». Легче легкого лечь пузом на горячую, прогретую солнцем палубу и прикрыть голову руками: меня нет, нет и нет! Ни на земле, ни в море, ни в космосе. Подзатыльников у Маслюкова много, а затылок-то у Диньки один.

Расстроенный, Денис отвернулся от Маслюкова. Бросил взгляд вдаль. И о чудо, не раз виденное, но так и оставшееся чудом, предстало его глазам. Узкая, пенящаяся струя, которую моряки назвали бы кильватерной, возникни она за бортом судна, неслась прямо на него, — быстро и неуклонно. Так могла прорезать толщу воды торпеда, уже выпущенная, но не спешащая всплыть. Сердце Диньки обмерло, сбилось с ритма, зачастило радостно. Фин — бродяга, мореход, хозяин глубин — летел на крейсерской скорости к дельфинарию. Подвсплыл. Набрал в легкие воздуха. Опять поднырнул. И вот уже видны лишь серые треугольные плавники.

Музыку — как оборвало.

— Представление-е-е начина-а-а-ем…мм…мм!.. — трубно, в мегафон, провозгласил Григорий Иванович: — Карл и Лили приветствуют наших дорогих гостей. Карл, Лили, покажитесь!

Динька развернулся. Встал так, чтобы и Фина из глаз не выпустить, и видеть асе, что происходит в бассейне.

Карл и Лили выплыли на середину, пустили высокие фонтаны. Просвеченные солнцем, брызги опали бриллиантовым дождем. Григорий Иванович и Маслюков бросили артистам по рыбьей тушке.

В это мгновение в наушниках Диньки возникли толчки: тук-тук-тук-тук… Звуки шли со стороны моря. Пауза. И опять… словно кто застучал ключом аппарата Морзе. Быстро. Точно. Коротко. Это Фин возвещал: «Иду-у-у». Карл и Лили услышали. Лили, с непроглоченной рыбиной в зубах, вынырнула до половины туши, развернулась всем телом к морю. Обрадовалась. Спохватилась. И предусмотрительно ринулась в угол дельфинария, подальше от Карла. Карл Фина не любил, радости Лили не разделил. Рассерженный, скорехонько догнал подругу, долбанул рылом в бок. Дельфины на расправу быстры. Григорий Иванович был без наушников. Ничего не услышал и ничего не понял. Стоял с мегафоном у губ, надрывался:

— Карл, в обруч! Карл, в обруч!

Карл нехотя оставил Лили, всплыл на стартовую позицию. Ленивый, толстый, с расстройства прыгнул так высоко, что спинным плавником коснулся верхнего полукружья обруча.

— Молодец, Карлуша! — заорал Григорий Иванович. Взялся за тали, поднял обруч еще на пол метра.

Карл взял и эту высоту. Правда, его тяжелое брюхо все проползло по нижнему полукружью.

— Молодец! Аи да Карл! — ликовал Григорий Иванович. — Дорогие зрители! Ради вас Карл побил свой собственный рекорд. Он взял высоту три метра. Карл никогда такую высоту не брал! Динька свесился через леера. Фин подвсплыл. Его славная морда улыбалась недвижной дельфиньей улыбкой. Поблескивали конусообразные зубы, мощные и частые. Взглянешь на эти зубы и сразу с опасением подумаешь: «Какой же ты небезопасный, Фин!» Динька махнул Фину рукой. Босоногий, в одних синих плавках, выпрямился. Подошел к мачте. «Посмотрим, посмотрим, про держится ли хоть десяток секунд твой рекорд, ленивый Карл». Заработал талями. Он поднял свой обруч, подлатанный на месте разлома изоляци онной лентой, сразу на отметку четырех метров. Фин, яви себя зрителям! У меня нет нетолько мегафона, у меня простого рупора нет. Меня никто кроме тебя не слышит. И не надо. Пусть люди не слышат, а видят нас!

Фин сделал круг, выходя на стартовую позицию. Динька физически ощутил, как напряглось мускулистое тело друга перед прыжком. И вот Фин взлетел, засеребрившись в жарком воздухе. О, как же он красив! Он был не уныло-серый, как толстяк Карл. Он был сизый, даже дымчатый. Белый с брюшка, темный со спины. И за каждым глазом у него по светлому палевому пятну. Неотразимый красавец! Высоту Фин взял легко. Почти без всплеска вошел в воду и вынырнул на расстоянии, — смеющаяся морда, ожидающие глаза.

Что сделалось на трибунах! Переполох! Светопреставление! Люди с нижних рядов бросились к западному барьеру дельфинария. С верхних повскакали на скамейки.

— Туда смотрите! Туда!

— Дикий дельфин!

— Вольный дельфин!

— Свободный дельфин!

— Вот это прыжок!

— Вот где рекорд!

Динька бросил Фину вознаграждение: приготовленную заранее кефальку. Сказал, перегнувшись через леера:

— Молодчага, Фин. Но попробуем и. мы побить свой собственный рекорд.

Он отошел к мачте, выбрал всю слабину талей, поднял обруч на пятиметровую отметку.

Фин сделал еще круг по воде. Громадным изогнутым полумесяцем прошел сквозь обруч.

— Фин! Рекорд наш! — вопил Динька, едва слыша себя за ревом толпы. Он бросился к мачте, задержал тали. Увы, поднять обруч выше мачта не позволяла. Фин, не торгуясь, не мелочась, не требуя за каждый прыжок рыбину, прыгал и прыгал сквозь обруч. Ракета вспарывает толщу воды слева от башни — берет высоту — изгибается полумесяцем — пролетает сквозь обруч — распрямляется в восхитительном беззвучии уходит в глубину. И вновь появляется на стартовой позиции, но уже справа.