Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе - Акакий Гецадзе

И, обрадовавшись, отец воскликнул:

— Я тебя в городишке Они на ярмарке купил и принёс домой в этом хурджине!

— Вроде того как дед вчера белого гуся?

— Во, во!

— А голова моя тоже торчала из хурджина?

— Голова? Гм!.. Да, кажется, торчала.

Я заметил в голосе отца некоторую растерянность, и это меня насторожило. Поэтому на второй день я пристал уже к матери:

— Мамочка, как я появился на свет?

Мать чмокнула меня в лоб и тут же, не раздумывая, сказала:

— С неба ангелы принесли, лапочка.

— А папа сказал, что меня на ярмарке в Они купили?! — удивился я.

— Вот именно! — не растерялась мама. — Когда ангел пролетал над Они, ты, оказывается, сидел у него на правом крылышке. Ну, а ты ведь с самого начала был шалунишкой: увидел на базаре румяные яблочки и свалился на них. А тут тебя лавочник — хвать и подобрал. Но у него дома было уже двое таких ребят, вот он тебя и продал за золотой рубль.

Это тоже показалось мне подозрительным.

Тогда я решил обо всём расспросить деда.

— В поле нашли, — сказал дед. — Во время пахоты увидели тебя, ты сидел на бугорочке, я тебя сразу и схватил. Кто же отпустил бы такого мальчика!

А бабка сказала:

— Тебя нашли в гнезде у орла.

— А как я туда попал?

— Э-э… из яйца вылупился.

— Как цыплёнок?

— Нет. Цыплёнок вылупился, а ты вслед за ним погнался и схватил его за ножку, вот!

— А-а!

Дядя Пиран сказал:

— Я подстрелил в лесу оленя, а ты у него на рогах сидел.

Это сначала мне понравилось: я был страшно польщён — а вдруг я олений сын! Но, поразмыслив, сообразил, что все они старались что-то скрыть от меня.

Любопытство совсем меня одолело, и я решил во что бы то ни стало раскрыть тайну моего появления на свет. Далеко за этим ходить не пришлось, мой дружок Кечошка был моим соседом. Я залез на плетень и позвал:

— Кечо-о-о!

Но он не появлялся, и я снова заорал.

— Кечошка-а! Кечули-и! Я же знаю, что ты до-ома! Выходи-и!

Наконец открылась дверь и во двор вышел конопатый мальчишка с непомерно большой головой на тонкой шее. Он что-то жевал, и щёки его были вымазаны красной фасолью.

— Чего тебе? Наверное, хочешь в речке искупаться? Я пока занят, мать дала мне вылизать большой горшок…

— Да нет же! Иди сюда, я тебе что-то скажу на ушко.

— Знаю я твоё «на ушко»! Заорёшь в ухо!

— Нет, клянусь мамой, я потихоньку.

Ну раз уж я поклялся — пришлось ему поверить, он нехотя подошёл к плетню и сунул мне под нос своё ухо, величиной с тыквенный лист.

— Слушай, глупая башка! Знаешь, как ты на свет появился?

— Откуда же мне знать?

— А я знаю, дед купил меня на базаре за золотой рубль.

— Ого! Правда?

— А то нет! Потому-то и зовёт меня мама «золотой мой мальчик».

— Ну и что! Моя мама тоже один раз сказала мне: — Золотой мой, сбегай, принеси воды!

— А может, и тебя купили?

— Спросить?

— Давай!

Кечо рысцой бросился в дом, но вскоре вывалился оттуда насупленный. Вид у него был такой, что, казалось, вот-вот расплачется.

— Ты чего это?

— Того… папа сказал, я, говорит, тебя не покупал… Откуда, говорит, у меня деньги… я сам тебя сделал… — слёзы помешали ему договорить.

— Ну и чего ты ревёшь? Просто твой отец бедней моего, — утешил я его.

Но это не помогло.

— Я не золото-ой ма-альчик, а-а-а! — плакал он, и слёзы величиной с горошину катились у него по щекам.

Я смотрел-смотрел на него и вдруг увидел, что нос у него кривой.

— Что же, если отец тебя сам сделал, не мог он тебе поставить голову поменьше и нос поровнее? — упрекнул я его отца.

— Нос он мне ровный сделал, а я вывалился из люльки и сломал его, — вступился сын за отца.

— Так у твоего отца точно такой же нос, значит, он тоже упал из люльки?

— Ты что? Разве он поместился бы в колыбели? Когда он спит, у него ноги торчат с топчана, и мама даже вешает на них что-нибудь. А нос свой он прищемил в дверях.

Я поверил, но не переставал удивляться, как это Лукия умудрился вылепить сынка так, что они как две капли воды похожи друг на друга. Кечо был вылитый отец, только без бороды и усов. Я уже собрался было слезть с плетня, когда увидел, что по дороге идёт дочка попа Кирилэ, Гульчина, в голубеньком платье и красных сандалиях. В руках у неё был длинный прут, которым она погоняла взъерошенных гусей. Я мигом перемахнул через ограду и как разбойник преградил ей путь. Гульчина была всегда гладко причёсана, и я с особым удовольствием трепал её аккуратно заплетённые косички. Она и теперь испугалась, что я схвачу её за косы, как за вожжи, и погоню, как лошадку. Потому-то она и шарахнулась от меня и, перебежав на другую сторону дороги, замахнулась прутом.

— Не смей подходить, Караманика, не то…

Гуси всполошились, забили крыльями, но взлететь не смогли, а только шумно загоготали, вытянув шеи. Увидев, что она испугалась не на шутку, я успокоил её:

— Не бойся, Гульчина, я тебе ничего не сделаю, ты только ответь мне на один вопрос.

Убедившись, что я не замышляю ничего дурного, она опустила прутик и уже миролюбиво спросила:

— Ну, чего тебе?

Я почесал голову и спросил:

— Послушай, Гульча, откуда ты появилась?

— От бога.

— От какого бога?

— Который на небе. Не веришь — спроси у моего отца.

— Ну да! Он мне уши надерёт.

— Не бойся, если ты меня не обидишь, он тебя не тронет.

Гульча была миленькая девочка, у неё были красивые чёрные глазки и длинные, как дуги, брови, румяные щёчки и алые, словно спелая малина, губки. Тогда я ещё ни черта не смыслил в женской красоте, но её лицо навсегда таким осталось в моей памяти, тут уж ничего не поделаешь.

Накануне моя мама говорила, что красивый человек создан самим богом, и теперь, глядя на Гульчину, я вспомнил это, мысленно согласился, но и позавидовал немножко. Было обидно, что меня-то не бог создал. Мне стало жаль себя, и я чуть не заплакал, но вовремя вспомнил назидание своего дядюшки, что истинному молодцу не к лицу слёзы. Не хватало, чтобы Гульчина это заметила. Разочаровавшись во мне, она перестала бы меня уважать и бояться. Каково бы мне было? Я, конечно, ещё не разбирался во всех этих делах, но чувствовал, чем это могло бы обернуться. Потому я и крепился, что было сил, чтоб ни одна капля из глаз не вылилась.

Не сразу сообразив, что ей ответить, я только и сказал ей:

— Врунишка ты, врунишка!

— Почему?

— Знаешь, что я у отца твоего спрашивать не стану, вот и обманываешь меня.

— Тогда спроси у моей мамы.

— Не хочу!

— Что же мне делать?

— А ну покажи мне, где этот твой бог? — воскликнул я внезапно.

— Где… там! — показала она на небо.

— А в небе и ангелы летают.

— Ну и пусть.

— А меня ангелы принесли… Думаешь, я хуже тебя? Вот!

— Мне-то что! — равнодушно передёрнула она плечиками и снова погнала пред собой галдящих гусей.

Но мне не хотелось, чтоб она уходила победительницей, и я закричал ей вслед:

— Постой! А откуда бог появился?

— Чего?

— Откуда бог появился?

Она сначала растерялась, открыла рот и вылупила на меня глаза, но потом, взмахнув прутом, нашлась:

— Это ты у моего отца спроси, — и пошла вприпрыжку своей дорогой. Вот теперь-то я заставил её сбежать. Теперь мы были квиты, но несмотря на это, червячок сомнения грыз меня. Мрачный я вошёл во двор и снова пристал к матери:

— Мамуленька, а кто же создал ангелов?

— Ангелов? Бог, сынок!

— Правда?

— Вот вырастешь — узнаешь.

Я обрадовался, окрылённый вылетел на улицу, догнал девочку и крикнул ей:

— Гульча! Гульчина! Мама сказала, что ангелов тоже бог создал!

— Знаю. Папа меня всегда ангелочком называет.

— Тебя? Ангелочком? — Теперь я посмотрел на неё совсем другими глазами. С этой минуты ангелы представились мне хорошенькими девочками в голубеньких платьях и красных сандалиях. Я даже ухмыльнулся, но вдруг вспомнил, зачем я побежал за ней, и беспечно махнул рукой: — Зовёт и пусть себе! А я тебе совсем о другом хочу сказать: если бог создал ангелов, а ангелы меня, то всё равно выходит, что бог меня создал!

— Подумаешь, большое дело! — пренебрежительно ответила Гульчина, и мы расстались.

Я чувствовал себя посрамлённым. Когда я узнал, что в моём появлении замешан бог, то летел как на крыльях, а теперь был похож на несчастного мокрого цыплёнка. Меня сильно задело, что Гульчина встретила эту весть равнодушно и не разделила моей радости.

В другое время я бы вцепился ей в волосы и хорошенько поколотил бы, а теперь еле сдерживался, чтобы не расплакаться.

Разве я знал, что дома меня ждало ещё большее разочарование!..

Когда я вернулся домой, отец решил поднять на чердак огромное бревно и попросил мать помочь ему. Подложив под оба его конца палки, отец начал поднимать бревно. Мать не выдержала, палка, которую она держала, выскользнула из её рук, и бревно свалилось на землю, едва не сломав ей ногу.