Секретная предыстория 1937 года. Сталин против красных олигархов - Сергей Цыркун

Сталин не держался «ребяческой точки зрения». Он считал себя прагматиком. Однако та «тележка», в которой толкались вожди, вылетая на поворотах, имела одну скрытую пружину, которую и сам Сталин до поры до времени недооценивал. Речь идет о всемогущем ГПУ, без учета которой, как оказалось, любые политические шаги в Кремле являются шагами в пропасть.

Об этом пришлось вспомнить, когда аэросани подъехали к ленинскому поместью. Высоких гостей встречал хмурый, лобастый человек с лицом унтер-офицера. Это был член Коллегии ОГПУ Генрих Ягода.

В тени Железного Феликса

До революции пути рыбинского мещанина Еноха Иегуды, выходца из еврейской религиозной семьи, и молодого грузинского революционера Иосифа Джугашвили никогда не пересекались, да и вряд ли в случае встречи они могли вызвать друг у друга симпатию. Ягода принадлежал к анархистам, известен среди них под кличками Сыч, Одинокий и пришел в революционную деятельность, насколько можно судить, главным образом, для того, чтобы не работать. После первого же ареста он потерял к ней интерес и вплоть до революции более никакой подпольной работою не занимался. Его приютил двоюродный дядя,[9] старик-гравер М. И. Свердлов-старший, которого, по свидетельству сталинского секретаря Б. Бажанова, Ягода в дальнейшем обокрал.[10]

Юный Джугашвили, напротив, вскоре после исключения из духовной семинарии целиком ушел в подполье, значительную часть своей жизни провел в тюрьмах и ссылках. При том что «чудесный грузин» очень много сделал для денежного пополнения большевистской партийной кассы (вместе с Орджоникидзе и Стасовой он весною 1912 г. даже создал Финансовую комиссию ЦК), он оставался исключительно скромен в быту и совершенно равнодушен к житейским соблазнам, отдавая свободное время главным образом чтению и публицистике; по воспоминаниям его золовки Сашико Монаселидзе, свой первый приличный костюм он приобрел только по настоянию партийных товарищей, находясь в Швеции на Стокгольмском партийном съезде.[11] Одним словом, Иегуда (впоследствии Ягода) и Джугашвили (впоследствии Сталин) если бы и увиделись, то все же не имели и не могли иметь в то время никаких общих интересов. В революционную деятельность подростка Джугашвили привлекло, прежде всего, обостренное чувство справедливости. Сын бывшего крепостного, он принадлежал к бедному крестьянскому роду, предположительно осетинского происхождения (возможно, фамилия его предков была Джугаты — русифицированный вариант Джугаев, — и они принадлежали к числу осетин, вторгшихся в XVIII в. в Мтиулетию — историческую область на севере Грузии, населенную исстари народом мохеве, а ныне известную под названием Южной Осетии). Его прадед Заза Джугашвили после участия в Ананурском восстании стал крепостным князей Эристави. Отношения между осетинами и грузинами были сложны, и прозвище Кровавый Осетин, которым впоследствии нарекли Сталина политические противники, возможно, является отзвуком каких-то конфликтных ситуаций раннего периода его жизни.

По воспоминаниям сверстников, маленький Сосо Джугашвили не любил шумных детских игр; будучи страстным читателем, он все свое свободное время посвящал книгам. Он мечтал получить образование, чтобы стать писарем и «помогать обиженным в составлении прошений и жалоб». Когда он подрос и убедился, что грамотно составленных жалоб недостаточно для восстановления справедливости, он пришел к выводу, что необходимо не полагаться на чужую порядочность, а иметь в своих руках власть для того, чтобы защищать притесняемых, и решил стать волостным старшиной.[12] Ему повезло с первым учителем: 3. А. Давиташвили, дворянин Горийского уезда, посвятивший жизнь педагогике, по воспоминаниям матери будущего вождя, учил детей «с любовью относиться к простым людям и думать о тех, кто находится в беде». По утверждению самого Сосо Джугашвили, первый учитель привил ему любовь к учению и знаниям. Стремление к самообразованию он сохранил до конца жизни. Его юношеские стихи наряду с лирическими описаниями природы содержат романтические душевные порывы:

Когда крестьянской горькой долей,Певец, ты тронут был до слез,С тех пор немало жгучей болиТебе увидеть привелось.

О похождениях народных героев маленький Сосо Джугашвили немало слышал в детстве от отца, которого почему-то повелось изображать никчемным пьяницей с садистскими наклонностями, хотя на самом деле он был трудолюбивым ремесленником, говорил свободно на нескольких языках, декламировал по памяти фрагменты из творчества Ш. Руставели и имел учеников, живших в его доме и не подтверждающих слухов о его жестокости.[13]

Романтически-бунтарские поэтические настроения ранней юности продолжали в какой-то степени жить в глубине души Сталина и на склоне лет. Известен случай, когда он позвонил домой Борису Пастернаку и спросил его мнение об арестованном поэте Осипе Мандельштаме. Тот не дал определенной оценки творчеству Мандельштама, и разочарованный Сталин, как поэт поэту, обронил: «Если бы мой друг-поэт попал в беду, я бы лез на стену, чтобы его спасти».[14]

Однако Сосо Джугашвили не повезло в другом. Страсть к учебе оказалась неисполнимой. За несколько лет до его рождения от внезапной болезни умер престолонаследник Николай — способный и энергичный юноша, который готовился стать помощником своему отцу, императору Александру Освободителю, в его реформах. В итоге престол достался совершенно не подготовленному к делам правления Александру III, человеку, поверхностно образованному, грубому и неотесанному, любителю охоты и выпивки, врагу просвещения, презиравшему ученость. Близко знавший его граф С. Ю. Витте характеризовал его: «Император Александр III был совершенно обыденного ума, пожалуй, можно сказать, ниже среднего ума, ниже средних способностей и ниже среднего образования». Он был человек не злой и не жестокий, но недалекий и мелкий.

Узнав, что сын некой крестьянки Ананьиной хочет учиться в гимназии, он с негодованием начертал: «Это-то и ужасно, мужик, а тоже лезет в гимназию!», как будто более серьезных проблем в Российском государстве не существовало. Желая ему угодить, министр Иван Делянов 1 июля 1887 г. — в тот год, когда маленький Сосо Джугашвили готовился к поступлению в подготовительный класс, — издал свой знаменитый циркуляр «о кухаркиных детях», которым фактически запрещался прием в гимназию детей низших сословий, хотя бы и за высокую плату. Одновременно закрывался приготовительный класс для «отвлечения от гимназии таких учеников, которым, по условиям быта их родителей, совершенно не следует стремиться к среднему гимназическому образованию». Этот совершенно феодальный, жестокий по своей бессмысленной несправедливости документ предусматривал, что гимназии «освободятся от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детей коих, за исключением разве одаренных необыкновенными способностями, вовсе не следует выводить из среды, к коей они принадлежат, и чрез то, как показывает многолетний опыт, приводит их к пренебрежению своих родителей, к недовольству своим бытом, к озлоблению против существующего и неизбежного по самой природе вещей неравенства имущественных положений». Естественно, ни к чему другому, кроме того самого «озлобления», столь бездумная политика привести не могла.

Двери гимназии, а следовательно, и университета захлопнулись перед маленьким Сосо Джугашвили навсегда. В детском сердце укоренилось убеждение, что справедливости на свете не существует, а все решает право сильного, которое принадлежит лишь тем, у кого власть в руках. Конечно, это был лишь первый шаг на пути превращения прекраснодушного мечтателя и поэта в злобного и коварного деспота. Окончательно Сталина сделала, как известно, большевистская партия. Но будто чья-то злая воля протащила его через долгие годы испытаний, которые сделали его еще более замкнутым, мстительным, беспощадным. Выбор его для получения образования теперь был невелик: либо реальное училище, которое давало по окончании право поступления на физико-математический или медицинский факультет, либо духовное училище, после которого можно было поступить лишь в семинарию. Выбор чисто теоретический: в его родном городе Гори реального училища не было.

Духовное училище Сосо Джугашвили закончил с величайшим прилежанием и в Тифлисскую духовную семинарию поступил на льготных основаниях. Но ему опять не повезло. Устав семинарии запрещал чтение литературы недуховного содержания, так что отец ректор, архимандрит Серафим, безжалостно карал чтение книг, за которым неоднократно заставали семинариста Джугашвили, продолжительным карцером. Свирепым гонителем юного книгочея оказался также инспектор семинарии, печально известный иеромонах Гермоген. Лютый фанатик, по слухам, совершивший над собою обряд оскопления, одержимый изгнанием бесов, он впоследствии входил в кружок Григория Распутина, стал епископом и членом Святейшего Синода, близким сотрудником бесноватого монаха Илиодора, «ругателя и буяна», по словам французского посла М. Палеолога, мнимого чудотворца и прорицателя. Рассорившись с Распутиным, Гермоген и Илиодор заманили его в ловушку, били тяжелым распятием по голове, плевали в лицо, таскали за волосы, затем втащили в церковь, и Гермоген дико закричал: «Поднимай руку! Становись на колени! Говори: клянусь здесь, пред святыми мощами, без благословения епископа Гермогена и иеромонаха Илиодора не преступать порога царских дворцов!..» История с всесильным при царском дворе Распутиным дорого обошлась обоим безумцам: Гермогена исключили из состава Святейшего Синода и, отказав ему в четырехдневной отсрочке по болезни, заточили в провинциальном Жировицком монастыре, а Илиодора — во Флорищевой пустыни.