Крестовые походы - Оливия Кулидж

Молодой человек был поражен. Он добросовестно вызубрил все, что требовалось сказать, но ему пришлось сильно запрокинуть голову, и от этого говорить с человеком, находившимся так высоко над ним, было неудобно. Молчание затянулось, но никто не двигался. Ждали придворные, совершенно неподвижно сидели золоченые звери и птицы. В конце концов, молодой вождь сглотнул и откашлялся.

– Я, Свейн, сын Эдгара, сына Моркара, бывшего до прихода Завоевателя графом Нортумберлендским, пришел сюда с этими моими телохранителями, чтобы поступить на службу в вашу варяжскую стражу.

Он говорил по-саксонски, а один из камергеров позади него переводил его слова на греческий. Не удостоив его взглядом, император лишь слегка кивнул. Белый шелковый занавес опустился перед нишей, полностью скрыв ее от глаз. Свейн и его сопровождающие, неуклюже пятясь и низко кланяясь, вышли из зала приемов.

С таким достоинством император всегда держался на аудиенциях. В своих личных покоях, не менее богатых, он не производил того же впечатления. Алексей Комнин был невысок, коротконог и широкоплеч. Лицо его теперь, когда ему было позволено иметь какое-либо выражение, выглядело усталым. Под глазами набухли мешки, лоб прорезали морщины, однако седина еще не тронула ни волос, ни бороды. Он уселся на стуле со спинкой, а ближайшие советники – его брат Исаак, патриарх и главный дворецкий – сели на скамьях.

На Алексее было яркое платье, почти такое же великолепное, как то, что он надевал для приема. Однако одежда придворных, красиво блестевшая в свете золоченых люстр, теперь оказалась довольно грязной на подоле и вытертой на локтях. Эта церемониальная одежда хранилась во дворце и выдавалась придворному лишь на время официального визита. Главный дворецкий продолжал носить платье своего отца, которое было ему мало. Исаак Комнин немного усох с возрастом, и его платье казалось мешковатым.

– И это величайший город мира, – жаловался Алексей, – город с миллионным населением. А мне, императору римлян, приходится принимать внука мелкого саксонского вождя, и зачем? Чтобы он привел двадцать человек служить в мою стражу.

Это замечание никому не адресовалось, поэтому лишь Исаак, самый привилегированный из присутствующих, осмелился ответить.

– Прошло почти тридцать лет, – сказал он, предварив свое заявление официальным поклоном в сторону брата, – с тех пор, как Вильгельм Норманн завоевал Англию. В нашей страже служит много саксов, но они постарели. Эти молодые люди, рожденные в изгнании, будут последними рекрутами из Саксонской Англии. Несколько лет ни один скандинав не поступил к нам на службу. За золото их больше не купишь.

– Я натравил наших врагов друг на друга, – со вздохом произнес Алексей, – и выиграл для нас хоть какую-то передышку. Мы должны защищаться, или нас завоюют. С севера на нас давят племена варваров. На западе – болгары. Норманны захватили у нас Италию и вторглись в Грецию. Тем временем в Малой Азии, у самых наших ворот, стоят турки. Я должен получить людей!

Он посмотрел на патриарха, и тот какое-то время теребил бороду, удивляясь, что с ним консультируются по военному вопросу. Тем не менее, поклонившись императору, он ответил, как подобало его положению:

– Наш город принадлежит Божьей Матери, чья милость нас охраняет. С нами Истинный Крест и неисчислимые святые мощи. Разумеется, Господь будет сражаться на нашей стороне!

– Даже армия Господа, – сказал Исаак, дождавшись взгляда брата, разрешающего говорить, – сражается человеческими руками. Милость Божьей Матери не смягчит неверные сердца. – Он помолчал и хмуро добавил: – Мы потеряли возможность набирать людей в Малой Азии.

Это было так очевидно для главного дворецкого, знавшего толк в военных делах, что он тяжело вздохнул. Однако Алексей, главный военачальник, не согласился.

– Матерь Божья и Истинный Крест найдут нам людей, а святые придадут им силу. Я думаю попросить добровольцев у папы римского.

– Он не истинный епископ Рима, – быстро произнес патриарх, – а еретик и раскольник.

Алексей пожал плечами:

– С этим разрывом можно покончить. О чем идет речь, кроме латыни, языка неуклюжего до такой степени, что римский епископ запинается при определении таинств Господа? Я уверен, что этот Урбан, выгнанный из Рима враждующими партиями и даже не признанный папой на той территории, которую германцы называют Римской империей, будет очень рад отделаться от части энергичной знати. Он уже посылает их сражаться с неверными в Испанию, называя это священной войной.

– Не существует никаких священных войн! – вскричал возмущенный патриарх.

– В самом деле не существует. Но в глазах Божьих не лучше ли защищать христианство от языческого воинства, чем убивать соседей-христиан? Вражда этих варварских народов никогда не кончится, их мужчины появляются на свет, чтобы воевать. Кроме того, папе Урбану, наверное, важно примириться с истинной церковью.

Патриарх, более искусный по части споров, взглядом выражал сомнение, но Алексей и не думал позволить ему возразить.

– Я направлю мое посольство, – сказал он. – Так как речь идет об очень деликатном обсуждении, то я сам его проинструктирую.

Исаак вздохнул. Посольства Алексея славились ловкостью, с которой они достигали своей цели, но, когда опасность торопила, посланцы двигались слишком медленно.

– Какие силы сможем мы собрать для весенней кампании? – спросил он.

Папа

1095 год

Адемар, епископ из Пюи, попал в число счастливчиков, получивших комнаты в Клермонском монастыре, который, хотя и имел огромные площади, не смог вместить двести пятьдесят старших священнослужителей Франции и всех их сопровождающих. Многих аббатов поселили в домах богатых купцов и даже просто скромных торговцев. Город был настолько переполнен, что младшие служки радовались, если им вообще удавалось получить постель, а представителям знати, прискакавшим из отдаленных замков поглазеть на папу Урбана, пришлось ночевать в палатках, несмотря на ноябрьские холода.

Урбан намеренно поместил Адемара поближе к себе, поскольку вынашивал грандиозный план и нуждался в помощнике. Трудно было найти человека надежнее Адемара, тактичнее его, более способного к восприятию возвышенных проектов, более мудрого и осторожного. Эти двое были старинными друзьями, к тому же теперь их связывала общая тайна, поэтому не прошло ни одного дня великого собора, чтобы между ними не состоялась приватная беседа.

Если правда вообще стала известна, то эти разговоры мало что решали, поскольку Урбан все обдумывал до встреч с Адемаром. На самом деле задача епископа, видимо, заключалась в том, чтобы просто подбадривать своего друга, на котором тяжелым бременем лежала обязанность принимать решения.

– Кто бы мог вообразить, – сказал Адемар в последний вечер, – лишь несколько лет назад, что эти французские епископы осмелятся объединиться с вами и отлучат от церкви собственного короля!

– Он безбожник, – заявил Урбан, с недобрым чувством вспоминая историю своей ссоры с королем Филиппом. – Его прелюбодеяние – чудовищно.

Он подвигал ногами в камышинках, покрывавших холодный каменный пол, и с горечью подумал о том времени, когда он был монахом и презирал мирские удобства. Теперь он стал чувствовать холод, и перед отходом ко сну ему нужно выпивать чашу подогретого вина. Он сделал глоток, разрываясь между удовольствием и негодованием.

Адемар отставил в сторону свою чашу и нагнулся вперед понюхать неровно горящую свечу. Это был круглолицый человек с мягкими манерами, медленной речью и невзрачной внешностью. Возможно, чтобы возместить этот последний недостаток, он вел себя по-светски, довольствуясь ролью важного сеньора, а не духовного лица. Взглянув на эту пару, никто бы не подумал, что из них двоих именно Адемар в духе романтической преданности бросил все и совершил паломничество в Иерусалим, из которого ему посчастливилось вернуться живым. Тем временем папа Урбан, последователь святого Бруно и сам обладавший красотой святого, боролся с неотесанными королями, политическими методами отстаивая интересы Божьего дела и могущество его церкви.

Они улыбнулись друг другу, чувствуя взаимное расположение. Каждый из них находил в другом качества, которыми ему хотелось бы обладать.

– Бог по-прежнему действует в этом мире, – мягко произнес Адемар. – Завтра мы увидим тому подтверждение!

Усталым движением папа откинул великолепную голову на спинку стула.

– Все христиане грешат, – твердо вымолвил он, – никого нельзя считать праведником. Они бы служили хорошо, если б Господь укрепил их дух.

Страх толпы внушил ему это замечание, интуитивно почувствовал Адемар. Папа так долго лелеял свой великий план, так тщательно его готовил, так осмотрительно прощупывал вождей и драматично объявлял большую речь, что воображение уже рисовало ему полный провал. Адемар остался спокоен, он удержался и не стал предлагать поддержку святой Марии из Пюи и других святых.