Зал ожидания (сборник) - Юрий Гельман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты, пожалуйста, меня не бойся, – сказал незнакомец, и осторожная улыбка тронула его губы. – Я не бомж и не насильник. И мне понятны твои подозрения.
– Как-то непривычно, что деньги могут подарить… – смущенно сказал Витя.
– Ну, хорошо, я тебе одолжу, если хочешь. Потом отдашь как-нибудь. Я на этом бульваре почти каждый день прогуливаюсь, увидимся.
С этими словами незнакомец вынул из кармана горсть звенящей мелочи и отсчитал Вите ровно девяносто копеек.
– Держи! И ничего плохого обо мне не думай, – сказал он. – Знаешь поговорку: дают – бери, а бьют – беги?
– Знаю.
– Вот и бери.
Витя робко протянул руку, все еще не веря своему счастью. И уже через минуту мчался в сторону супермаркета.
* * *– Что опять не так? – Знакомый голос прозвучал совсем рядом. – Где же покупка?
Витя поднял голову. Ему стало стыдно перед незнакомцем, и он торопливо размазал слезы по щекам.
– Не успел…
– Вот досада! – воскликнул небритый и присел рядом. – Что там произошло?
– Понимаете, я пришел… – сбивчиво начал рассказывать Витя, – а там… этот мальчик… И его мама как раз уже деньги дает… Одной рукой его держит, а другой кошелек… А он, а он… все время в сторону смотрит, как будто не интересно ему… У него такие глаза… такие… не знаю, как сказать…
– Невидящие?
– Да, какие-то невидящие. Он ничего не понимает. Он не сможет играть с этой железной дорогой, я же знаю…
– Да, жаль… – Незнакомец вздохнул. – Бывает…
– Но ведь она ему не нужна! – воскликнул Витя.
– Да, скорее всего, не нужна. Просто его мать купила эту «железную дорогу» для себя.
– Как это?
– Когда-нибудь ты поймешь… – ответил незнакомец и осторожно положил свою руку мальчику на плечо. – Не отчаивайся. Тебя как зовут?
– Витя.
– Рад знакомству, Витя.
– Что же мне теперь делать?
– Жить дальше, Витя. И ждать. Вся наша жизнь, малыш, состоит из двух частей: первая полна ожиданий, вторая – воспоминаний. У тебя еще все впереди, все наладится. Это у меня все ожидания остались далеко позади…
– Послушайте, – встрепенулся Витя, – возьмите себе мои сбережения. Все, до копейки. Мне не жалко. Теперь, когда нет дороги… мне ничего не нужно!
– Вот еще глупости! Сам ведь говорил, что без папы…
– Это мама говорила, а мне без папы лучше…
– Как же так?
– Он бил меня… Я помню…
Незнакомец помолчал. Его рука по-прежнему лежала на Витином плече, и мальчик не пытался от нее избавиться. Он весь как-то сжался, сник.
– А знаешь, – вдруг сказал небритый, – я кое-что придумал.
Витя поднял голову и посмотрел на мужчину сквозь слезы.
– Ты ведь убедился, что я никакой не педофил, – продолжил незнакомец. Витя пожал плечами. – Так вот, у меня дома для тебя кое-что есть. Не железная дорога, правда, но, думаю, тебе понравится…
– Так у вас и дом есть?
– Есть.
– Я к вам не пойду!
– Все-таки боишься… Ну, хорошо, я не настаиваю. Просто постоишь на лестничной площадке, пока я в квартиру войду и тебе кое-что вынесу. Идет?
– Идет.
– И не сбежишь? Обидно же будет…
– Мне?
– Мне.
– Тогда идемте, – согласился Витя. – Это далеко?
– Тут совсем рядом. Не пройдет и четверти часа, как твои слезы высохнут…
* * *– Простите, я не знаю, как быть. Вы поставили меня в затруднительное положение…
Елена смущенно оглядывалась по сторонам. Ей было неловко беседовать с этим человеком.
– Простите, я не понимаю, о чем вы говорите, – ответил мужчина, тоже оглядываясь по сторонам.
– Я – Витина мама. И ваш поступок…
– Ах, это! Я вам постараюсь объяснить…
– Сделайте одолжение. Только…
– Вам неудобно беседовать со мной на улице?
– Гм… А вы проницательны.
– Просто вы очень зажаты и нервничаете, это бросается в глаза. Я вас понимаю: мой внешний вид… мягко говоря, не внушает доверия…
– Да уж, не обижайтесь.
– Я давно уже ни на что не обижаюсь.
Они помолчали с полминуты, не глядя друг на друга. Неподалеку, на перекрестке, взвизгнули тормоза машины. По дорожке мимо них молодая мама прокатила коляску с ребенком. У коляски сильно «восьмерило» левое заднее колесо, оставляя на песке зигзагообразный след. Откуда-то тянуло дымом от сжигаемых листьев.
– А знаете, у меня есть предложение! – вдруг сказал небритый. – Пойдемте ко мне домой – там, вдали от чужих глаз, поговорить нам будет гораздо удобнее. Я вижу, как вы меня здесь стесняетесь.
– Это что, новый способ такой придумали: сначала подкатиться к ребенку, а потом его мать заманить в свое логово?
– Ну что вы такое говорите! Какое логово? Честное слово, обидно! Вы же меня совсем не знаете.
– И знать не хочу! Я пришла, чтобы отдать вам деньги. Только не знаю, сколько…
– Да нисколько. Вы мне ничего не должны.
– Так не бывает! – воскликнула Елена. – Скажите же, сколько я вам должна, и прекратим этот разговор.
– А я все же предлагаю вам пройтись ко мне домой. Это в двух кварталах отсюда. Если хотите, будете идти не рядом, а чуть поодаль, будто мы с вами не знакомы.
– А мы и так не знакомы. Спасибо, что хоть догадались!
– Я вам покажу свое жильё, и вы все поймете…
– Я себе представляю! Только не знаю, что я там должна понять…
– Идемте же!
Небритый повернулся и сделал несколько шагов по аллее. Потом оглянулся, чувствуя, что собеседница продолжала стоять на месте.
– Кстати, меня Егором зовут, – сказал он. – А вас?
– Елена, – нехотя ответила Витина мама.
Их глаза пересеклись. Лишь на короткое мгновение, лишь на миг. И женщина поняла, что за этим человеком можно идти без колебаний.
* * *– Когда… сын умер, ему было двенадцать лет. Немного старше вашего Вити. Сейчас бы он уже школу заканчивал. Мы с женой думали, что не переживем, что сами… Я тогда запил – поначалу и сто пятьдесят помогало, потом организм привык, стало требоваться больше… Я не мог остановиться. Это длилось больше полугода, наверное, месяцев восемь. Я всегда думал, что у меня есть сила воли. Какое там! А вскоре и с работы уволили, выгнали, можно сказать. Жена меня пыталась уберечь от этой гадости, но не смогла. Тогда она стала молиться – сначала робко, потом все чаще и неистовей. Натаскала в дом каких-то образов, книжек всяких, свечей. Я наблюдал за ней со стороны – пусть себе, думаю, молится, что в этом такого. Знаете, у каждого из супругов в душе есть уголок, недоступный для другого: это та ниша индивидуального одиночества, куда порой хочется спрятаться даже от счастья. Это тот единственный уголок, где душа остается наедине с Богом. А уж в горе – и подавно.
– Вы так интересно сказали, – перебила его Елена, – прямо как из философского трактата какого-нибудь. Как афоризм, честное слово.
– А я и есть философ. Теперь уже домашнего, так сказать, а не общественного образца. Зачем, скажите, в уважаемом вузе преподаватель философии – пьяница? И правильно, что уволили.
– Вы работали в вузе?
– Представьте себе, в Педагогическом университете.
– И читали философию?! Нет, вы точно не такой, как все…
– Как все – кто, бомжи?
– Ну, вы поняли, – замялась Елена.
– Во-первых, я не бомж, – сказал Егор. – Как вы убедились, у меня есть жилье. А во-вторых, каждый из них когда-то кем-то был, причем, замечу, что не всегда отрицательным персонажем. Вы со мной не согласны?
Елена пожала плечами. Ей было неуютно в этой большой пустой комнате с отставшими кое-где обоями, с голой лампочкой под потолком вместо люстры. Женщина настороженно стояла у окна, опершись бедром о подоконник и не выпуская из рук свою сумочку. Егор сидел по-турецки на матраце, расстеленном в противоположном углу комнаты. Поначалу он принес из кухни единственную табуретку, но гостья брезгливо отказалась на нее садиться.
– Как хотите, – сказал ей тогда хозяин, – а я присяду. Устал что‑то…
И вот теперь она слушала рассказ этого одинокого человека, и постепенно переставала чувствовать страх перед ним. А он продолжал с убийственной монотонностью.
– Потом в нашей квартире начали появляться какие-то люди. Я думал, что жена приобрела новых друзей, которые помогают ей справляться с потерей сына… И только через некоторое время, случайно застав трезвым, соседка, баба Шура, просветила меня. Это ведь были не простые знакомые жены. Это были какие-то сектанты, которые пытались воспользоваться ситуацией и как-то отобрать у нас квартиру. Тогда мне бросилось в глаза, что уже и каких-то вещей в доме не стало. Я стал спрашивать жену, она молчала, как будто загипнотизированная. И я устроил скандал, да такой, что соседям пришлось вызывать милицию. Когда-то в молодости я боксом занимался, даже разряд имел. Вот и пришлось спустить с лестницы пару этих… прихожан…