Из Новгородской губернии - Павел Якушкин

Эту икону запрещаютъ брать на домъ, «да все-таки берутъ, — говоритъ Барсуковъ:- не хочется съ попомъ ссориться!»

— За чѣмъ же съ попомъ ссориться, изъ-за чего? Въ Москвѣ Иверскую берутъ на домъ. Пустъ берутъ и вашу Владимірскую. Ваше дѣло….

— «Да вѣдь иконы-то берутъ въ другихъ мѣстахъ не по нашему: Иверскую, какъ вы къ примѣру взяли, Иверскую везутъ въ каретѣ, съ честію: благочиніе соблюдено; а нашу Матушку подъ полу, да и пошелъ! Крадучись — вотъ что не хорошо! А какъ, видя большую заступу отъ иконы, не пустить ее въ домъ? Несовершенное дѣло!»

Еще Барсуковъ разсказывалъ мнѣ, что онъ видѣлъ камень, найденный при нивеллировкѣ улицы, съ надписью: «здѣсь лежитъ Микола попъ…..» дальше онъ не помнитъ.

По указанію Барсукова, я ѣздилъ къ Ж*, за рѣчку Тьмагу, но ничего не нашелъ. Впрочемъ Барсуковъ мнѣ обѣщалъ поискать и, буде найдетъ что, меня увѣдомить. Возвратившись отъ Ж*, я понесъ въ лавку къ Барсукову статью М. П. Погодина, и «Путь Севастопольцевъ», Кокорева, за что былъ приглашенъ Барсуковымъ въ трактиръ чайку попить. Къ намъ подсѣлъ еще одинъ господинъ въ чуйкѣ, его товарищъ.

Мой новый собесѣдникъ сталъ разсказывать о раскольникахъ. Догматовъ ихъ онъ не зналъ, зналъ только одно, что они безпоповые, да еще, что они всѣмъ мірщатъ [2]. Такъ мужъ женой мірщитъ, жена мужемъ. — «Ужъ на что мальчишки, и тѣ туда же! Разъ я ѣздилъ за Тверцу. Та сторона за Тверцей такъ и называется Азія. Азіаты настоящіе, всѣ безпоповые. Стоитъ, этакъ, чашечка; я и возьми ее, водицы хотѣлъ испить; какъ закричитъ мальчишка, этакъ лѣтъ семи, а то шести, какъ закричитъ: „чашку мою мірщитъ, чашку мірщитъ“! Отецъ молчить. Я ему: „Ну и жена чашку мірщитъ?“ — „И жена чашку мірщитъ“. — „Ну, а спать вмѣстѣ, это немірщитъ?“ — „Это нужда, стало не мірщитъ“ — Поди съ ними! А то вотъ было дѣло: были два брата — одинъ былъ головой, а другой былъ празднинскій [3], голова-то былъ православный, а празднинскій безпоповый; жили они врозь, т. е. въ отдѣлѣ. Голова-то и пріѣзжаетъ къ брату, къ безпоповому-то, на праздникъ. У нихъ былъ престольный праздникъ; надо садиться обѣдать; безпоповый и говоритъ:

„Вы погодите садиться…“ А кромѣ головы еще были православные: — „Мы пообѣдаемъ сначала, а вы послѣ. Намъ съ вами мірщитъ“. Голова ничего. „Обѣдайте, говоритъ, мы хоть и послѣ“. Отобѣдали они; ну, осталось у нихъ въ чашкѣ сколько тамъ щей, каши что-ли; только они, несполоснувши чашки, подлей туда еще, да и поставь на столъ. Какъ схватитъ голова чашку, да въ лицо брату:- „Вамъ отъ насъ мірщитъ, а намъ отъ васъ, думаешь, не мірщитъ? и намъ мірщитъ!“ Какъ пошла драка, весь праздникъ дуромъ свернули, послѣ въ судъ: ужъ судили-судили, а чѣмъ порѣшили — этого я не знаю навѣрно.»

Поутру ходилъ къ обѣднѣ, къ Знаменью; церковь не очень старинная и небольшая. Ее испортили пристройкой; къ совершенно круглой церкви придѣлали корридоръ, и какъ внизу нельзя было сдѣлать въ этомъ узкомъ корридорѣ ни одного придѣла, то придумали устроить хоры, а на хорахъ два придѣла. Изъ церкви вмѣстѣ со мной пошелъ одинъ здѣшній купецъ (онъ мнѣ не сказалъ своей фамиліи). Мы съ нимъ разговорились, и онъ мнѣ плакался на княгиню Б.

«Я, говорилъ онъ, торговалъ желѣзнымъ товаромъ; и по Твери былъ однимъ изъ сильныхъ людей, торговцевъ. Дѣла велъ съ княгинею большія, да еще и не съ ней, а съ ея батюшкомъ покойникомъ все время вели дѣла….. Толькотъ приходитъ время платить ей, а тутъ мой должникъ обанкрутился; да не то-что въ правду, а такъ, притаился. Я къ княгинѣ: „Потерпи матушка хоть недѣльку, еще съ батюшкой торговали“, — а со мной она торговала лѣтъ сорокъ. Мнѣ теперь лѣтъ семьдесятъ, да и въ ту пору было лѣтъ шестьдесятъ. — Съ батюшкой торговались, говоритъ моя княгиня, батюшка деньги и бралъ; а я съ тобой торговалась, мнѣ ты и платишь; пересталъ платить — въ острогъ! — Куда тебѣ! все продали съ аукціона: было товару на пять сотъ тысячь — продали на двѣсти. Съ аукціона продавали — еле-еле съ процентами расплатился, а продавай-ка самъ — не ходиль бы по міру!»

2-го Декабря, Чудовская станція.

Вчера вечеромъ выѣхалъ изъ Твери и ничего не могу сказать про нее; кажется она сильно сбивается на такъ много любимый мною славный городъ Харьковъ. Да и сами жители говорятъ про свои родные города одно и тоже; въ Харьковѣ я слышалъ поговорку: Харьковъ городокъ — Петербурга уголокъ. Въ Твери то же говорятъ, что «Тверь — Петербургская сторона»! «По плану перестроена» [4], вотъ единственная похвала Твери, которую мнѣ удалось слышать отъ Тверитянина. Про Тверь старую, про Тверь богатую, какъ она осталась въ пѣсняхъ (и то не Тверскихъ), и помину нѣтъ; кой-гдѣ промелькнетъ старое названіе улицы, церкви, но все-таки главная улица въ Твери — Милліонная. Въ два дни, которые я пробылъ въ ней, мнѣ не удалось видѣть ни одного тверскаго женскаго наряда: всѣ въ нѣмецкихъ платьяхъ.

Не Тверь старую, не ту Тверь, которая послѣдняя стояла за удѣлы, а часть Петербурга, по-петербургски благоденствующую, я видѣлъ въ Твери. Это не то, что Ярославль. Когда мнѣ привелось лѣтъ 12–13 назадъ быть въ Ярославлѣ, я сказалъ одному ярославскому посадскому, что Москва лучше Ярославля: посмотрѣли бъ вы, какъ горячо вступился онъ за батюшку-Ярославль-городъ! Когда я напомнилъ ему про святыни московскія, онъ сказалъ:- «Да, это правда! Да Москва-то на крови стоитъ, а на Ярославлѣ ни капли крови человѣческой нѣтъ!»

Изъ Твери поѣздъ (тяжелый) выходитъ въ 10 часовъ вечеромъ, а я забрался туда въ концѣ 9-го, не знавши, что въ Твери поѣздъ стоитъ цѣлый часъ, при мнѣ одна старуха просила всѣхъ кондукторовъ и офицеровъ взять ее съ собой, потому-что у ней денегъ нѣтъ ни копѣйки — всѣ потратила въ Твери: она солдатка, такъ ей надобно было изъ кантонистовъ дѣтей выписывать, и надобно было ей всего-то ѣхать до Волочка, а тамъ въ сторону…. Плакала старуха, кланялась въ ноги, но всѣ начальствующіе ей отказали: не имѣемъ, говорятъ, права. — Признаться вамъ сказать, меня удивляла эта брутовская стойкость, это «чувство законности» даже при такихъ обстоятельствахъ! На чугункѣ въ вагонѣ два какіе-то юноши свели коллежскаго ассессора изъ Нѣмцевъ и Русака мужика, обоихъ пьяныхъ, станціи двѣ или три поили ихъ еще: они то цѣловались, то бранились, наконецъ кондукторъ долженъ былъ принять мѣры, чтобъ драма не перешла въ мимическое представленіе, и развелъ ихъ. По уходѣ своего врага-пріятеля, коллежскій ассесоръ сталъ бранить русскую полицію, русскій народъ, и много-много онъ говорилъ, пока одинъ изъ самыхъ простодушнѣйшихъ мужиковъ обѣщалъ поколотить его, если онъ незамолчитъ.

— «Да молчи же ты!.. Ступай куда хочешь: кромѣ Россеи земель много! — крикнулъ мужикъ и Нѣмецъ замолчалъ.

Въ Вышній-Волочокъ мы пріѣхали въ три часа полуночи, гдѣ я и остался. Когда поѣздъ двинулся, я пошелъ къ извощикамъ, которые, зная часъ прихода поѣздовъ, пріѣзжаютъ къ этому времени. У самой станціи на снѣгу лежало мужиковъ человѣкъ 15.

— Что вы, братцы, тутъ дѣлаете? спросилъ я.

— „Машины, ваше степенство, ждемъ; да холодно гораздо. Самъ смотри: часа два ждемъ, и еще до утра далече; вѣдь въ Москву машина отойдетъ утромъ. Не въ терпежъ пришло: хоть по копѣйкѣ, али тамъ сколько за ночлегъ заплатили бъ, да негдѣ: кругомъ жилья нѣтъ!“

Я имъ посовѣтовалъ идти въ контору, какъ они называли станціонный домъ, и уѣхалъ. Не знаю — путстили-ли ихъ туда, а то въ-самомъ-дѣлѣ имъ бѣднымъ пришлось не въ терпежъ: на дворѣ было морозно, да и вѣтеръ былъ порядочный.

Пріѣхавъ въ Вышній-Волочокъ, я сейчасъ же легъ, а на другой день пошелъ посмотрѣть городъ. Волочокъ довольно хорошо выстроенъ, но показался мнѣ какъ-то непривѣтнымъ. А кажется тамъ чего-чего нѣтъ: и клубъ, и кофейная: въ кофейную собираются господа кофей, шоколадъ кушать; въ клубѣ назначены вечера карточные, вечера танцовальные, — только на улицахъ народу нѣтъ. Впрочемъ и дурное время выбралъ я для осмотра Волочка; надо пріѣхать лѣтомъ во время судоходства.

Мнѣ захотѣлось посмотрѣть здѣшній каналъ и шлюзъ, хотя, правду сказать, зимою не много увидишь. Тамъ стоялъ какой-то старикъ, съ которымъ мы разговорились. Я у него спросилъ, что сдѣлала имъ желѣзная дорога: поднялась ли торговля отъ чугунки? — „Да, кажись, другъ любезный, ни поднялась, ни опустилась; какъ была, такъ и есть. Вотъ только овесъ пошелъ шибче, прошлый годъ со всѣхъ мѣстовъ къ Волочку потянули, и сухопутьемъ — и на судахъ, а отсюда на чугунку, да и въ Питеръ; особливо зимой сильно овесъ идетъ“.

— Да отъ чего же по водѣ не отправляютъ овса въ Питеръ? здѣсь есть пароходы?

— „И по водъ отправляютъ, только пароходовъ здѣсь нѣтъ. Да и на что они, отъ нихъ проку никакого: вотъ нынче развелись пароходы въ Твери, стерляди были ни по чемъ!“

— Ты говоришь: рыбу распугали; какъ же такъ всю рыбу распугали, — этимъ лѣтомъ въ Твери стерляди-то были ни по чемъ?

— „А вотъ видишь ты: рыбу распугали изъ своихъ мѣстовъ, она и бросилась вся врозь; теперь-то ее много, да воду-то ей больше не будетъ.“