День накануне Ивана Купалы. Книга первая - Талина Март

– Ещё мой дед строил. Не смотрите, что неказиста – в старину люди знали, что делали. В кирпичном доме иль пристройке днём не дыхнуть – накаляется, аж ночью жарко. А тут саман – в любое пекло прохлада. Я её побелила, убрала, как невесту. Вот войдите, – радушно предлагала хозяйка – плохого не покажу. Придёте, нажарившись, а тут…. У меня в этой хате профессор из Москвы селится. Сиеста, говорит, здесь. Он в августе, после вас, будет.

Смущённо улыбаясь, папа, мама и сын переступили высокий порог и поняли: насчёт прохлады хозяйка не обманула. Потому и остались. Постоянно задевая головой притолоку, отец в сердцах обозвал хатёнку «бункером», и название это прижилось мгновенно. А поскольку домик стоял почти по центру участка, то «посмотри за бункером», «подожди у бункера» слышалось во дворе целый день.

Это было незабываемое лето! Весь месяц стояла чудная погода. Дважды ночами случались грозы с мощными тропическими ливнями. Такими ночами казалось, что в мир больше не вернутся ни свет, ни тепло. Но утреннее солнце за час возвращало к жизни всю измотанную за грозовую непогодь зелень, сушило дорожки. А промытый воздух становился волшебно-вкусным. И дети, оценив этот воздух, тут же, начинали «гонялки». Всё утро, несмотря на грозные окрики, они шумели и бегали в диком азарте, как бывает под Новый год.

– Что вы носитесь как оглашенные? – недоумевали взрослые.

На этот вопрос даже Стасик, один из старших ребят, не мог ответить, понять свой «щенячий восторг». Лишь четырёхлетняя Наденька из Надыма, пойманная за трусики своей молодой расторопной бабушкой, объяснила за всех: «Как ты не понимаешь, ба? Это же детство, детство!» И постучала кончиками согнутых пальцев по грудке, где чуть ниже начинался часто дышащий овальный животик.

Мама была против «гонялок». Она считала; что они всегда заканчивается травмами и слезами. Поэтому звали на помощь пап. Те собирали детей и вели их на горку, которая начиналась «на задах», за огородом. За этой горушкой поднималась другая, повыше, а за ней – третья, ещё выше. Так, цепочкой, горки тянулись вдоль моря и уходили за горизонт. А на этой – первой – был запущенный сад. Говорили, что там водятся змеи, и детей одних туда не пускали. Зато здесь росли две шелковицы – белая и чёрная. Вкуснее ягод-фруктов Стаська в жизни не ел. Всё покупное казалось ему безвкусным по сравнению с шелковицей. Мальчишки забирались на деревья, девочкам наклоняли ветки, и тут впервые за утро мир наслаждался тишиной. Лишь в траве стрекотали просохшие кузнечики.

Глава III

Тем летом папа купил маме шляпку. Со шляпкой были страдания: и у бабушки, и по дороге смотрели во все глаза, но ничего не приглядели. А папа взял и купил. Но, посмотрев на супругу, понял, что зря он это сделал. Мама сказала: «Спасибо, дорогой», и лицо её стало несчастным. Хитрый папа начал загораживаться сыном: мол, Стасик сказал, что если не подойдёт, то он будет носить. Только розочки срежет. Стас, ни сном, ни духом ничего не ведавший, чуть, было, не подавился творогом, но за мужской союз был награждён колпакообразной женской шляпкой с ленточкой и цветочками. Самое приятное было то, что шляпка служила ему верой и правдой: и как сачок для ловли креветок, и как сумка под литровую банку с парным молоком. Тётя Валя, увидев шляпку в этой роли, пришла в восторг:

– Какая у тебя авоська! Такую, наверно, только в Москве можно купить!

Добрый Стасик, уезжая, подарил хозяйке эту шляпку-сачок-авоську, чем доставил ей несказанную радость.

Это было восхитительное лето! Вечерами земля отдавала накопленное тепло домам и деревьям, воздух от этого тепла становился плотнее, гуще, и казалось – подпрыгни, оттолкнись, и ты, взлетев, зависнешь в нём. Надо только собраться и правильно оттолкнуться. А воспарив, не делать резких движений.

Такие фантазии приходили Стасу под куполом чёрного, удивительно глубокого неба. Такого неба ни дома, ни у бабушки он не видел. Ночь была бархатной, пахла сладко и шумела морем. А небо казалось бездонным и близким одновременно. Оно было усеяно мириадами сияющих точек – хоть бери сачок на длинной ручке, потянись и набирай себе звёздочек, сколько хочешь. А они, перекатываясь и задевая друг друга, будут нежно звенеть.

Тем летом Стас научился плавать.

Мелководное тёплое море вызывало доверие у всех, но не у мамы Стаса. В первый день она строго ходила по берегу вслед за барахтающимся сыном. Во второй – сидела на берегу, подставив солнцу спину, время от времени вытягивала шею и зорко поводила глазами. И лишь на третий улеглась, как все, на пляже и прикрыла голову полотенцем. Иногда поднималась, отыскивала своих мужчин и снова клала голову на сложенные руки. Но уже не шумела: «Не лезь глубоко! Вылезай, ты замёрз!» Это означало – мама поверила в то, что эта большая лужа, которую здесь называют морем, не принесёт бед её семье.

Глава IV

За устройство отдыха сына родители взялись решительно и всерьёз. Была вызвана на переговоры тётя Валя. Стасик с замиранием ждал результата: к южному небу очень хотелось, тем более – по-взрослому, одному.

Но в начале случилась заминка. Взяв трубку, папа успел сказать: «Здравствуйте, Валентина Николаевна. Я надеюсь, вы нас помните…», но тут же забубнил: «Как же, как же, поздравляем. Как же, как же, очень рады». Папин взгляд молил о помощи. Мама, видя это, забрала у супруга телефон и заговорила чётко и радостно:

– Тётя Валя, голубушка, как я рада вас слышать. Мы вот по какому делу вас беспокоим.

А папа, как из проруби, зашептал настороженному Стасу:

– У неё там внук. Родился. Стала объяснять – что да чего, какого росту.

И, слушая одним ухом щебетание мамы, что уже прощалась с тётей Валей, вывел:

– Кошмар.

Вечером, засыпая, Стасик вспомнил очумелое папино лицо и то, что папа боится малышей. Когда у соседей в прошлом году родился Дениска, папа, придя с поздравлениями, даже не вошёл в комнату и на все приглашения отвечал: «Да ну вас, вдруг я на него чем не тем надышу. Пошли на кухню». Мама понимала эту боязнь: «Он же почти не нянчил Стаса». Папа то ходил в «автономку», то на учёбу ездил, то Стас болел, и они жили у бабушки, то отец снова ходил в «автономку». Эту историю сын знал хорошо. Грустная, если подумать, была история. Стаська до четырёх лет не мог понять, что папа бывает настоящий, живой, а не только на фотографии.

А ночью маме приснилась коза. Об этом она утром рассказывала папе.

– Глаза у неё грустные, словно собачьи. Смотрит, понимает и молчит.

Отец, распространяя лимонно-цветочный аромат и похлопывая себя по щекам, заглянул к сыну:

– О-орёл, подъём! «Вставай» пришёл! Слышишь, маме снилась коза. Наверно, потому что она у нас сама как козочка. Вот уйдём мы с тобой в моря, а тут объявится серый волк – зубами щёлк.

– Какой волк? Это мне тёти Валина коза приснилась, – отодвинув его, в дверях появилась мама. – Стас, ты помнишь, как её звали?

Стаська, выуживая тапки, топтался и собирался с мыслями:

– Какая коза? Какая тётя Валя?

– Ты что – забыл? У тёти Вали была коза, и ещё была внучка.

– А, да, – вклинился папа, – точно: девчонка была, на велосипеде училась.

– Нет, – поправила его мама, – кататься училась Кира из Тынды, Дина уже умела. А вот козу звали забавно. Вспоминайте – у меня гренки.

И убежала на кухню.

– Козу звали Козюля. Что б ты без меня делала, Манюнь? – вслед матери крикнул отец.

И добавил, сокрушаясь:

– Ничего ж не помнит.

– Неверно, – донеслось с кухни. – Тётя Валя звала козу Маричкой, а дядя Коля – Контрой, она его бодала. Вот и получилась – Контрамарка.

Вытянув губы, папа поводил глазами и вывел новое заключение:

– Да, способности! Напишу-ка я рапорт начальству, пусть маму в экипаж зачисляют. Она же противника без приборов вычислит, по ощущениям. Помнить, как звали козу, с которой встре-лась три года назад!

И улыбнулся Стасу:

– Кончай ночевать! Выходи строиться. Тапки, смотри, опять поругались.

Стасик поменял тапочки и пошлёпал в ванную. И, умываясь, всё вспомнил: и про поездку, и про то, что через недельку учебный год закончится, а годовые контрольные, которыми стращали всю четверть, написаны. И неплохо написаны. И понял, что он счастливый человек. Очень даже счастливый.

Глава V

Странный народ эти взрослые: после всех сборов и наставлений, перед самым выездом в аэропорт, мама строго-престрого потребовала от Стаса честного слова в том, что всё будет хорошо.

Удобно быть старшим и спрашивать с младших. Тут, поразмыслив, можно и вопрос задать: «А если я не дам этого слова? Тогда что? Вещи будем распаковывать, билет сдавать? И, главное, кто придумал, чтоб я поехал один?»

Стаська застыл – честное слово давать не хотелось. И не потому, что хочешь, чтоб всё было плохо, просто оно самому пригодиться может, слово это. Но, посмотрев на маму, он прикрыл глаза и сказал: