Два слова - Исабель Альенде

— Что здесь написано? — спросил наконец Полковник.

— Вы не умеете читать?

— Я умею воевать.

Тогда она громко прочла написанное, прочла три раза, чтобы каждое слово врезалось ему в память. И увидела, как плакали стоявшие вокруг мужчины, и почувствовала, как желтые глаза Полковника загорелись восторгом. Он был теперь уверен, что с такой речью станет президентом.

— Эта дребедень чего-нибудь да стоит, раз наши парни три раза принимались реветь, — сказал Мулат.

— Сколько я должен тебе, женщина? — спросил Полковник.

— Один песо или сто сентаво, Полковник.

— Не дорого же ты просишь, — сказал тот, открывая висящую на груди сумку е остатками последней добычи.

— Да к тому же есть у вас право на два тайных слова, — добавила Белиса.

— Какие еще два слова?

Она объяснила, что за каждые пятьдесят сентаво, что платит покупатель, дарит одно волшебное слово, заговаривающее тоску. Пожал плечами Полковник, не увидел проку в таком подарке. Но не хотел платить неучтивостью за добрую услугу. Медленно подошла Белиса к сидевшему на крепком табурете Полковнику и наклонилась, чтобы прошептать ему на ухо заветные слова. Тогда мужчина ощутил вдруг запах дикого животного, исходивший от этой женщины, жар пламени, что излучали ее бедра, почувствовал чудное прикосновение ее волос и дыхание мяты.

— Вот они, ваши слова, Полковник, — сказала она и отошла. — Можете пользоваться ими сколько хотите.

Мулат проводил ее до дороги и все так же глядел на нее глазами заблудившейся собаки. Он хотел протянуть к ней руку, но у Белисы были готовы нужные слова, они вырвались из ее груди бурным потоком и заставили отшатнуться Мулата. Почудилось ему, что слышит он страшное проклятие.

В сентябре, октябре и ноябре столько раз произнес Полковник свою речь, что, не будь она сделана из самых прекрасных и прочных слов, давно превратилась бы в пыль. Объехал он страну из конца в конец. Побывал в самых диких местах, самых глухих деревнях, где лишь по кучам отбросов можно было узнать, что жили там люди. И пока, взобравшись на дощатый помост, произносил он свою речь, Мулат и его ребята чинили колокольни, раздавали детям анисовую карамель и писали на стенах золотистой краской имя Полковника. А потом зажигали пестрые петарды. Когда же они наконец уезжали, еще много дней в воздухе, как след кометы, кружился вихрь надежды. Очень скоро Полковник стал самым известным из всех кандидатов. И было в этом что-то колдовское: откуда взялся такой человек? Никто сказать не мог. Но его непонятная власть теплым дождем упала на страну и смутила сердца людей. О нем заговорили газеты. Ехали к нему издалека журналисты. Много появилось и врагов. А уж это ли не признак силы?

— Мы идем отлично, Полковник! — воскликнул Мулат, когда подошла к концу восьмая неделя их триумфа.

Но кандидат его не слышал. Он все повторял два своих тайных слова и с каждым днем делал это все чаще. Он произносил их, когда ему становилось грустно, шептал во сне, брал с собой, садясь на коня, думал о них, готовясь произнести знаменитую речь, и сам ловил себя на том, что наслаждался ими в часы отдыха. И всякий раз, когда приходили ему на ум подаренные слова, снова чувствовал он запах зверя, жар пламени, чудное прикосновение и аромат мяты. Он начал грезить наяву, и люди Полковника поняли, что жизнь уйдет из него раньше, чем он займет президентское кресло.

— Какой черт тебя крутит, Полковник? — много раз спрашивал Мулат, пока хозяин однажды не сказал ему, что виной всему два слова, что намертво засели у него в груди.

— Скажи их мне, может, тогда они потеряют свою силу, — попросил Мулат.

— Нет, я никому их не скажу, они принадлежат только мне, — возразил Полковник.

Надоело Мулату глядеть, как день ото дня все муторнее становилось Полковнику. Закинул он за спину винтовку и отправился на поиски той, что продавала слова. Долго он шел по ее следам, пока не увидел — все под тем же навесом, окруженную людьми. Встал Мулат перед ней, широко расставив ноги и подняв винтовку.

— Ты поедешь со мной, — приказал он.

А Белиса ждала его. Взяла чернильницу, свернула мешковину с навеса, набросила на плечи шаль и молча залезла на круп коня. Всю дорогу они ехали, не проронив ни слова, и через два дня прибыли в лагерь. На глазах у всего отряда подвел Мулат Белису к Полковнику.

— Отдай ей ее слова, Полковник. Пусть вернет тебе мужество, пусть опять сделает тебя настоящим мужчиной, — сказал он и приставил дуло винтовки к затылку пленницы.

А Полковник и Белиса Крепускуларио долго смотрели друг на друга, как бы меряясь силой. И тогда люди поняли: поздно что-то делать с проклятыми словами. Белиса шагнула вперед, взяла Полковника за руку, и все увидели, как стали совсем кроткими глаза кровожадной пумы.

Открытие 80-х: Исабель Альенде

80-e годы клонятся к закату, наступает время подведения итогов. Но насколько полно мы представляем, что произошло за этот период, скажем, в латиноамериканской литературе? Какие новые имена появились, какие направления? Что пришло на смену «буму»?[1]

Сегодня журнал знакомит читателя с автором, чьи произведения еще не печатались на русском языке. Чилийская писательница Исабель Альенде — открытие 80-х. «Наконец-то среди творцов нового латиноамериканского романа достойное место заняла представительница слабого пола!» Так или примерно так комментировала пресса ее шумный литературный дебют. Если составить таблицу рекордов литературной популярности уходящего десятилетия, Альенде окажется мировым лидером по многим позициям. Но броские рекламные определения и многозначительные цифры ничего не говорят о главном. Творчество Альенде — заметное явление в богатой яркими дарованиями литературе континента. И еще: в ее книгах на разных уровнях и очень своеобразно отразились острые проблемы сегодняшней культуры.

Она родилась в Чили в 1942 году (писательница не скрывает своего возраста). Ее отчим был дипломатом, и семья подолгу жила за границей. С 17 лет Исабель занимается журналистикой, на этом поприще добивается заметного успеха: популярный телекомментатор, затем редактор журнала «Паула», директор детского еженедельника «Мампато»... Но пусть с этих страниц зазвучит голос самой писательницы. В последние годы ее выступления, статьи, интервью привлекали такое же внимание, как и ее книги.

Часто писательницу спрашивают: кем приходился ей президент Чили Сальвадор Альенде?

— Он двоюродный брат моего отца. Однако мы поддерживали очень тесные отношения. Мои родители разошлись, когда мы, дети, были совсем маленькими, и Сальвадор — единственный из семьи Альенде — оставался рядом с нами. Летом мы обычно виделись каждое воскресенье. Он стал посаженым отцом на моей свадьбе. Его гибель 11 сентября явилась для меня большим ударом.

Вопрос: Каким он остался в вашей памяти?

Ответ: У меня сохранились исключительно семейные воспоминания. Я никогда не принадлежала ни к одной политической партии, не сотрудничала с его правительством. Только после гибели Альенде, покинув Чили, я поняла, что он был исторической фигурой. Оглядываясь назад, я могла бы сказать: его отличали, во-первых, большое мужество, во-вторых, чрезвычайная одаренность. Он мог словом воздействовать на толпу, умел в частной беседе произвести на человека такое впечатление, что тот становился его сторонником. Случилось, что в день военного переворота генералы-путчисты собирались послать кого-нибудь на переговоры с ним, чтобы убедить его уехать из страны. Но никто не отважился пойти во дворец, боялись, что Альенде переубедит любого из них. Это был человек большого личного обаяния, его дар убеждения шел, вероятно, от твердой веры в свои идеалы...

Вопрос: Как лично вы отнеслись к военному перевороту?

Ответ: Как тысячи чилийцев. Мы ожидали переворота, об этом говорилось постоянно. В последние месяцы оппозиция развернула грубую подрывную кампанию, пытаясь спровоцировать мятеж в армии. Вероятность переворота была очень велика, и кто лучше самого Альенде знал об этом?! За несколько дней до случившегося я обедала у него. Оппозиционные газеты пестрели лозунгами: пусть Альенде убирается из страны. Тут же, за столом, он сказал мне, что не подаст в отставку. Его избрал народ, и он покинет Ла Монеду либо мертвым, либо по окончании конституционного срока полномочий. Фраза показалась мне слишком торжественной для семейного обеда: она как бы предназначалась для истории. Несколько дней спустя его вынесли из Ла Монеды мертвым. Думаю, он верно оценивал возможности противника, но — только он один; остальные жили в каком-то тумане, в совершенной растерянности, питаясь слухами. Те времена были очень трудными, но и очень яркими. В день военного переворота я, как обычно, отправилась на работу рано, улицы были пустынны, я увидела военные грузовики, танкетки, это мне показалось странным, я зашла к подруге и застала ее плачущей в дверях. Именно она рассказала мне обо всем и попросила пойти в колледж, где работал ее муж (он ушел в пять утра и не вернулся). Окружными путями, буквально чудом, я добралась до центра города, где располагался колледж. И оттуда смогла увидеть, как бомбили Ла Монеду и все остальное. О смерти президента мне сообщили позднее...