Кое-что о Васюковых - Самуил Шатров

— Думаю, что не видел! — ответила мама.

— Не хочешь ли ты приготовить утку по рецепту «Книги о здоровой и вкусной пище»? Учти, что эта книга издана миллионным тиражом!

— Рецепт мне дал старик Бедросов, — ответила мама. — А он работал кулинаром в ресторане.

«— Бедросов неприятный тип, но в этом деле кое-что кумекает, — сказал папа и согласился на утку.

Папа надел фартук, совсем как наш сосед Бедросов, когда он готовит обед на кухне, и начал помогать маме резать огурцы для салата. Они все время разговаривали между собой. Они ломали голову, почему Ваганьков вдруг решил прийти к нам в гости. Он никогда не приходил, и его «мадам» (так мама называла жену Ваганькова) тоже «не приходила, а теперь, ни с того ни с сего они сами напросились.

— Я думаю, — сказал папа, — что это неспроста. Не такой мужик Ваганьков, чтобы ходить спроста. Он хочет что-то мне предложить.

.— Неужто стать его заместителем?

— А почему бы и нет? Лучшей кандидатуры он не найдет! На меня ведь можно опереться!

— Если ты станешь заместителем, — сказала мама, — мы обобьем нашу мебель чехословацким репсом.

— Ему ничего не стоит сделать меня замом, — продолжал папа. — Крепче работника он в нашей конторе не найдет!

— Если ты станешь замом, — сказала мама, — я куплю румынский сервант.

— Он меня уважает, а я берегу его авторитет, — говорил папа. — Ей-богу, я его люблю. Он головастый мужик и крепкий руководитель. Он меня тоже ценит. Недаром мы работаем вместе уже во втором учреждении. Он может запросто сделать меня своим замом.

— Если ты станешь замом, надо будет настроить пианино. Семнадцать лет его не настраивали, и я боюсь, что сукно на молоточках уже съела моль.

Так они переговаривались между собой, пока не наступило время одеваться. Мне надели вельветовую кщугочку и длинные штаны, и мама сказала, чтобы я хорошо вел себя за столом и не болтал лишнего. Я не глупый парень, когда иду шагом. Но стоит мне пуститься вскачь, как меня сразу же заносит и я начинаю молоть дикую чепуху, от которой у мамы волосы становятся дыбом!

Вечером пришел Ваганьков. У него было четыре подбородка: два спереди и два сзади. Лицо у него было желтое, как у груши «бере», которую папа привез из командировки, а глаза какие-то грустные, будто он получил двойку. Жена его маленькая, худенькая, и волосы у нее были редкие и гладко причесанные, словно прилипшие к голове. Она походила на канарейку, которую только что облили водой.

Папа страшно обрадовался, когда увидел Ваганькова, и даже сам начал снимать с «его пальто. Мама тоже обрадовалась и уже называла жену Ваганькова не «мадам», а Дарья Павловна. «Дорогая Дарья Павловна, как я хотела с вами познакомиться», «Дорогая Дарья Павловна, возьмите пирожок с маком», «Дорогая Дарья Павловна, видели ли вы «Клопа»?» Целый вечер она только и говорила!! «Дорогая Дарья Павловна». И когда Ваганькова жена спросила меня, учусь ли я в школе, я ответил:

— Дорогая Дарья Павловна, я учусь в школе. Ваганьков рассмеялся, а мама сделала мне

страшные глаза. Но папа налил в рюмки вино, а мне немножко шипучки и весело закричал:

— За здоровье Дарьи Павловны, дай бог, дай бог, чтобы не в последний раз! — Папа выпил свою водку, понюхал кусочек хлеба, налил еще и сказал: — Я пью за здоровье быка, которого убили, а из его шкуры сделали подметки, а подметки пришили к туфлям, а туфли купил наш дорогой Петр Трофимович и пришел в них к нам в гости.

Папа опять выпил, и все сказали, что это очень остроумно. Только моя сестра Лялька молчала. Потом папа начал рассказывать про знаменитого баскетболиста дядю Васю, у которого рост два метра тридцать два сантиметра. Такого высокого игрока еще не было на свете.

Тут Дарья Павловна спросила, какого номера туфли он носит. Папа не знал, и все начали думать и гадать, какие туфли может носить такой высокий человек. Один только Ваганьков не гадал. Он тихо сидел за столом. Он ничего не ел, не пил вина и даже не глотал водку, как земснаряд. А когда мама принесла свою знаменитую утку, он не хотел брать ни крылышко, ни «ножку, а попросил пупок. Он съел пупок и больше уже ничего не брал со стола. Так он просидел целый вечер, слушал папу и смотрел на него ^ласковыми глазами. Он, наверно, и в самом деле очень любил моего папу. Дарья Павловна — желтая канарейка, облитая водой, — так сказала маме:

— Петр Трофимович любит вашего мужа.

— Они друг в друге души не чают, — ответила мама.

Поздно вечером Ваганьков начал прощаться.

— Я очень приятно провел у вас время, — сказал о^.— Я рад, что мне удалось лроститься с вами в домашней обстановке.

— В каком это смысле проститься? — спросил папа.

— Я ухожу от вас, дорогой Васюков, — сказал Ваганьков. — Меня переводят в другое место.

— Ну-ну-ну, не разыгрывайте меня!

— Нет, вполне серьезно. Приказ уже подписан.

— Вот это новость! Вы просто меня огорошили!..

— Не огорчайтесь, — похлопал Ваганьков по папиному плечу. — Мы с вами хорошо по^ботали. У меня останутся о вас самые лучшие воспоминания.

Ваганьков помог жене надеть боты, он еще раз попрощался с нами, и они вышли из дому,

— Вот это номер, — сказал папа. — Оказывается, нашему Ваганькову дали по шапке!

— Почему же по шапке? — спросила мама. — Может быть, он получил повышение?

— Плохо ты знаешь людей, — ответил папа. — Если бы ему дали повышение, он не мямлил бы о своем уходе в передней. Он бы трепался о своем назначении целый вечер и не жевал бы пупок, как бедный родственник, а умял всю утку!

— Что же теперь будет? — спросила мама.

— А что бывает в таких случаях? Теперь ударят по его квосту!

—¦ Возможно, не ударят.

— Еще как ударят. Только искры полетят!

— Этого еще нам не хватало, — ^ сказала мама. Наверно, папе было очень жалко Ваганькова. Он

все время боялся, что его ударят по хвосту. Целую неделю он с мамой только об этом и говорил. Из-за несчастного хвоста папа даже не поехал в отпуск. Честное „слово, я никогда не думал, что у людей могут расти такие вещи! Я спросил у папы, видел ли он у Ваганькова хвост. Папа рассердился и закричал, что я задаю идиотские вопросы. Тогда я спросил у Клавдии Николаевны, нашей учительницы, какие у людей бывают хвосты.

— У людей хвостов не бывает, — ответила она. — Правда, иногда попадаются так называемые рудиментарные отростки. Это такие небольшие, недоразвитые хвостики, которые нам остались еще от обезьян.

Бедный Ваганьков! Разве он виноват, что у него есть маленький, наверно, тоже желтенький, как лимонная корка, хвостик!

Прошла еще неделя. Ваганьков уже не приходил в папину контору. Он нигде не работал. А папа все думал о хвосте. И мама думала. И они ходили грустные и злые. В субботу папа сказал маме:

— Угадай, кто придет к нам в воскресенье? Мама начала гадать.

— Ни за что не угадаешь!.. Ваганьков! Со своей женой! Он опять сам напросился!

— Что же ему еще нужно?

— Он воспылал ко мне любовью. Он жить без меня не может!

— Веселая будет история, если об этом уз «нает новое начальство!

— Еще бы! Оно подумает, что против него здесь плетутся интриги!

Мама сказала, что на этот раз она не будет зажаривать утку.

— Никаких уток! Никаких парадов! — предупредил папа. — Метнешь на стол пачку печенья — и точка!

— Ну, знаете, это нехорошо, даже как-то неприлично, — сказала Лялька.

— Что неприлично? — спросил папа.

— А то, что это сразу бросится в глаза, — ответила Лялька.

— Как ты думаешь, — спросил папа у мамы, — не лучше ли ей готовиться к зачетам и «не ставить под удар свою стипендию?

— Я думаю, что лучше готовиться, — ответила мама.

Когда вечером пришел Ваганьков, Лялька даже не вышла из своей комнаты. Мама поставила на стол вазочку с вареньем из айвы и немного печенья. За столом было скучно. Папа не пил вина и не рассказывал про быка и подошвы. Все молчали, часто вздыхали, у всех были сердитые глаза. Только Ва-гавд>ков ласково глядел на папу,

:.- Ну, что нового в конторе? — спросил он.

— Скрипим помаленьку, — ответил папа. — Дело постепенно выправляется.

— Оно, кажется, и раньше не особенно хромало, — улыбнулся Ваганьков.

— Как сказать. Откровенно говоря, вы немного того… наломали дров.

— Я наломал?

— Ну да, вы!

— Это без шуток? — спросил Ваганьков.

— Мне не до шуток, — ответил папа.

— Вы что-то говорите не то, — сказал Ваганьков. — Ну, признайтесь, что вы хотели сказать другое…

Но папа не признался, И они опять начали говорить о дровах. Оказывается, у папы на службе лежали дрова, и Ваганьков потихоньку ломал их в своем кабинете. v

— Мне очень больно, что вы так думаете! ~ сказал Ваганьков,

— Хоть вы и гость, — ответил папа, — а критика и самокритика мне дороже. Чего греха таить, вы кое-чего наворотили, дали работенку новому руководству…