Дом причта в Уитминстере - Монтегю Джеймс

И вот сентябрьским вечером юноша прибыл на новое место жительства. Выходя из доставившей его почтовой кареты, он бросил несколько слов вознице, дал ему денег и потрепал лошадь по холке. То ли из-за неловкости этого движения, то ли еще по какой-то причине, но в результате едва не произошло несчастье. Лошадь взбрыкнула, возница от неожиданности слетел с козел (и, как выяснилось потом, потерял полученные деньги), краска с кареты ободралась о столбы ворот, а по ноге принимавшего багаж слуги проехалось колесо. Когда лорд Саул поднялся по ступеням, поджидавший его на крыльце Эштон увидел в свете лампы худощавого юношу лет примерно шестнадцати с прямыми черными волосами и бледным лицом, что сопутствует такому телосложению. Весь переполох молодой человек воспринял без испуга, но не преминул выразить беспокойство за людей, которые пострадали, или могли пострадать. Голос его звучал ровно, приятно и, что любопытно, без каких-либо признаков ирландского акцента.

Вскоре он стал водить компанию с Фрэнком Сайдэлом. Хотя тот, мальчик лет одиннадцати-двенадцати, был младше, но зато мог научить нового товарища играм, неизвестным в Ирландии. Хотя дома Саул учился от случая к случаю и без особой охоты, здесь в нем обнаружился интерес к книгам. Скоро он уже пытался разбирать надписи на надгробиях в церкви и частенько обращался к доктору с такими вопросами насчет выисканных в библиотеке книг, что ответить с ходу бывало непросто. Похоже, юный лорд нравился и слугам: вскоре по прибытии они уже наперебой старались ему угодить. В то же время в доме произошли некоторые перемены: миссис оказалась перед необходимостью искать новых служанок, причем в тех городских семьях, девушки из которых по традиции служили в приходе, таковых, похоже, не нашлось. Пришлось, вопреки обыкновению, брать прислугу издалека.

Все приведенные мною, почерпнутые из писем и дневника доктора, сведения имеют общий характер, однако в конце года появляются записи куда более конкретные и содержательные. Они сопутствуют событиям, стремительно разворачивавшимся в течение всего лишь нескольких дней, и у нас нет сомнений в том, что автор запомнил случившееся во всех подробностях.

Начало череде происшествий было положено утром в пятницу, когда то ли лиса, то ли кошка утащила любимого черного петушка миссис Эштон, редкостную птицу без единого светлого перышка. Муж частенько говаривал, что из петушка выйдет прекрасная жертва Эскулапу, и жена обижалась даже на эту шутку, теперь же была просто безутешна.

Мальчики предприняли активные поиски, но с отнюдь не обнадеживающим результатом: в куче сожженного садового мусора лорд Саул нашел несколько обгорелых перьев. В тот же день, выглянув из верхнего окна, доктор Эштон увидел в уголке сада обоих мальчиков, игравших в совершенно незнакомую ему игру. Фрэнк пристально рассматривал что-то лежавшее на его ладони, тогда как Саул стоял позади, словно бы прислушиваясь. Через несколько минут юный лорд мягко возложил руки на голову Фрэнка, и тот, выронив то, что держал, закрыл глаза руками и опустился на траву. Лицо Саула исказилось от гнева: он поднял оброненный предмет, относительно которого с такого расстояния можно было установить лишь то, что он поблескивает, сунул его в карман и отвернулся, оставив товарища скрючившимся на земле. Чтобы привлечь их внимание, доктор Эштон постучал в окно… Мигом встрепенувшись, Саул вскинул глаза, рывком за руку поднял Фрэнка и увел его прочь. За обедом Саул объяснил, что они разыгрывали сцену из трагедии «Радамес», героиня которой, желая узнать судьбу отца, заглядывает в магический стеклянный шарик и, устрашенная увиденным, лишается чувств. Фрэнк при этом не проронил ни слова и на приятеля поглядывал с некоторой растерянностью. «Его никак лихорадит, сочувственно подумала миссис Эштон. — Не иначе как простудился». Состояние парнишки и впрямь походило на лихорадочное: похоже, ему очень хотелось поговорить с миссис Эштон, но дела не позволяли ей уделить ему сколько-нибудь внимания до самого вечера, когда же она, по своему обыкновению, зашла взглянуть, погашен ли в комнате мальчиков свет и пожелать им спокойной ночи, оба уже спали. Правда, лицо Фрэнка показалось ей неестественно раскрасневшимся, тогда как Саул был как всегда бледен, дремал спокойно и на губах его блуждала улыбка.

На следующее утро церковные дела не позволили доктору Эштону провести с воспитанниками урок: они получили письменное задание с указанием принести готовые работы к нему в кабинет. Фрэнк приходил самое меньшее трижды, но всякий раз, будучи занят с очередным посетителем, доктор довольно бесцеремонно (о чем впоследствии изрядно сокрушался) отсылал его прочь. За обедом в тот день присутствовали два священника, и оба (поскольку и тог, и другой имели детей) заметили, что мальчик, кажется, заболевает. Их догадка оказалась верной, и остается лишь сожалеть, что Фрэнка сразу же после обеда не уложили в постель. Часа через два, ближе к вечеру он ворвался в дом с криком «Мне страшно!», бросился к миссис Эштон, обнял ее и принялся твердить как заведенный: «Не пускайте их! Не пускайте их!» что явно свидетельствовало о серьезном недуге. Его уложили в постель (не в привычной спальне, а в особой комнате) и вызвали врача который, поставив диагноз «мозговая горячка», заявил, что если не применять прописанные им средства и не обеспечить больному полный покой, неизбежен фатальный исход.

Так мы с вами уже другим путем подошли к описанному ранее моменту. Распоряжение насчет церковных колоколов было отдано, а вскоре на пороге кабинета появился лорд Саул.

— Ну, молодой человек, что вы можете сказать мне о болезни бедного мальчика? — с ходу спросил доктор Эштон.

— Увы, сэр, не думаю, чтобы мне было известно больше, чем вам. Правда, мне следует повиниться: боюсь, я несколько напугал его вчера, когда мы разыгрывали ту глупую пьесу. Наверное, он принял все слишком близко к сердцу.

— Что именно?

— Всякий вздор… истории, слышанные мною в Ирландии насчет того, что там называют вторым зрением.

— Вторым? Что это еще за зрение?

— Видите ли, сэр, там, в глуши, невежественные люди прикидываются, будто могут увидеть будущее — кто в зеркале, кто в воздухе, кто еще где. Про одну старуху у нас в Килдонане говорили, что она обладает такой способностью. Наверное, я слишком заострил на этом внимание, но мне ведь и в голову не приходило, что Фрэнк отнесется к моим россказням так серьезно.

— Вы поступили дурно, милорд, — сурово промолвил доктор Эштон. Весьма дурно. Прежде чем заводить речь о всяческих суевериях, вам следовало подумать о том, в каком доме вы живете, и пристали ли вам подобные разговоры. Но что в пьесе, которую вы, по вашим словам, разыгрывали, могло показаться Фрэнку таким страшным?