За синим горизонтом событий - Фредерик Пол

— ...пыталась рассказать ему об исчезающей массе. Единственная масса, которая его интересует, — это двадцать кило сисек и задницы! Эта шлюха Дорис! Один раз посмотрел на нее — и все! Забыл о полете, забыл обо мне...

Нахмурившись, Вэн протянул руку, собираясь отключиться. Эта пятьдесят седьмая такая взбалмошная! Вэн любил с ней поболтать, ее манера говорить немного напоминала ему мать. Но от астрофизики, космических полетов и других интересных вещей пятьдесят седьмая всегда переходила к своим личным проблемам.

Вэн плюнул на то место панели, за которым, как он считал, живет пятьдесят седьмая — этой хитрости он научился у Древних, — надеясь, что она скажет что-нибудь интересное. Но она не собиралась этого делать. Пятьдесят седьмая — когда она говорит понятно, предпочитает, чтобы ее называли Генриеттой — бормотала о рослых рыжеволосых парнях и об измене Арнольда с Дорис.

—Мы могли бы быть героями, — всхлипнула она, — и получить десять миллионов, а может, и больше. Кто знает, сколько бы нам заплатили за двигатель? Но они продолжали уединяться в шлюпке и... кто тут?

—Я, Вэн, — ответил мальчик, ободрительно улыбаясь панели, хотя не был уверен, что она его видит. Казалось, у нее начинается один из периодов прозрения. Обычно пятьдесят седьмая не понимала, что он с ней разговаривает. — Пожалуйста, продолжай говорить, — попросил Вэн.

Наступила пауза, после которой Генриетта растерянно проговорила:

—NGC 1199, Стрелец А Запад.

Вэн вежливо ждал. Еще одна долгая пауза, и потом она продолжила:

— Его совсем не интересовало движение. Все его движения были к Дорис. Она вдвое моложе его! И глупая, как репа. Она никогда не попала бы в экипаж...

Вэн помотал головой, как жабомордый.

— Ты очень скучная, — строго сказал он и отключил ее. Затем Вэн подумал и набрал номер 14 — профессора.

—...хотя Элиот еще учился в Гарварде, воображение у него было, как у взрослого. И он был гений. «Я был бы острыми клешнями...» — это же самоунижение человека толпы, доведенное до символических пределов. Каким он видит себя? Всего лишь ракообразным. Даже не ракообразным, а символом ракообразного — клешнями. И притом острыми. А в следующей строке мы видим...

Вэн плюнул на панель и отключился — вся стена перед ним была испачкана знаками его неудовольствия. Ему нравилось, только когда профессор цитировал поэзию, но не когда он рассуждал о ней. С такими сумасшедшими, как четырнадцатый или пятьдесят седьмая, никогда не знаешь, чего ждать. Они редко отвечают, и ответ почти всегда не имеет отношения к вопросу. Их приходится либо покорно слушать, либо выключать.

Вэну пора было отправляться в путь, но он решил попытаться еще раз и поговорить с единственным трехзначным номером, личным другом, которого звали Крошечный Джим.

—Привет, Вэн. — Его голос прозвучал печально и в то же время настороженно, как будто Крошечный Джим был чем-то напуган. — Это ты, Вэн?

—Какой глупый вопрос. А кто еще может быть?

— Никогда не знаешь, кто тебя вызывает, Вэн. — Наступила пауза, потом Крошечный Джим неожиданно захихикал: — Я тебе рассказывал о священнике, раввине и дервише, У которых кончилась пища на планете из свинины?

— Да, Крошечный Джим, к тому же мне не хочется слушать анекдоты.

Невидимый микрофон погудел, затем Мертвец спросил:

—Тебе все то же, Вэн? Опять желаешь поговорить о сексе?

Мальчик сохранил независимое выражение, но почувствовал знакомое напряжение внизу живота.

—Пожалуй, Крошечный Джим.

—Ты настоящий дикий жеребец для твоего возраста, Вэн, — сказал Мертвец. — Хочешь, я расскажу тебе, как меня чуть не упекли в тюрьму за сексуальное оскорбление девушки? Жарко было, как в аду. Я ехал на поздней электричке к парку Розель, и в вагон вошла девушка. Она села напротив меня, задрала ноги и спокойно стала обмахиваться юбкой. Что мне оставалось делать? Я сидел и смотрел. А она, как ни в чем не бывало, продолжала размахивать своим подолом. А я, естественно, пялил на нее глаза, пока она не пожаловалась проводнику. И тот высадил меня из поезда. А знаешь, что в этом самое забавное?

Вэн был очарован.

—Нет, Крошечный Джим, не знаю, — выдохнул он.

—Забавно, что я перед этим опоздал на свой обычный поезд. Мне пришлось убивать время в городе, и я пошел на порнофильм. Два часа на экране происходило нечто невообразимое. Боже мой, в любой позе, какую можно представить. Больше увидишь только в проктоскоп. Так почему же я смотрел на эту девчонку и ее белые трусики? Но самого забавного ты еще не знаешь.

—Не знаю, Крошечный Джим, — поспешно согласился Вэн.

—Девчонка оказалась права! Я смотрел на нее во все глаза. Перед этим я видел акры грудей и промежностей, но не мог оторвать от нее взгляда! Но и это еще не самое интересное. Хочешь, я тебе расскажу, что было забавнее всего?

—Скажи, пожалуйста, Крошечный Джим.

—Она вышла из вагона со мной. Девчонка оказалась не промах. Она отвела меня к себе домой, и мы занимались любовью всю ночь, парень. Снова и снова, до самого утра. Никак не могу вспомнить ее имени. Ну, что скажешь, Вэн?

—Это правда, Крошечный Джим? Последовала пауза, а затем Мертвец проговорил:

—Нет. Зря ты докапываешься, Вэн. Так ты все портишь, делаешь неинтересным.

—Мне не нужны вымышленные истории, Крошечный Джим, — обиженно ответил Вэн. — Меня интересуют факты. — Он рассердился и даже собрался выключить Мертвеца, чтобы наказать его, но не был уверен, кто при этом пострадает больше. — Я бы хотел, чтобы ты был хорошим, Крошечный Джим, — льстивым голосом продолжил Вэн.

—Ну что ж, я попытаюсь. — Некоторое время бестелесный мозг что-то нашептывал и щелкал, сортируя свои разговорные цепи.Потом шумы прекратились и Мертвец спросил: — Хочешь знать, почему селезни насилуют своих самок?

—Нет!

—Мне почему-то кажется, что на самом деле хочешь, Вэн. Это ужасно интересно. Ты никогда не поймешь поведение приматов, если не рассмотришь весь спектр репродуктивного поведения. В том числе и самые необычные случаи. Даже поведение червей Acanthocephala. Они тоже практикуют насилие. А знаешь, что делают Moniliformis dubius? Они насилуют не только своих самок, но даже соперников-самцов. Эти сексуальные гиганты облепляют их грязью, как гипсом. Так что у червя-соперника не может встать...

— Я не хочу этого слышать, Крошечный Джим!

—Но ведь это интересно, Вэн! Наверное, поэтому их называют dubius [сомневающийся, нерешительный (лат.). — Примеч. пер.] — Мертвец механически захихикал: — А-хе! А-хе!

—Прекрати, Крошечный Джим, — не очень настойчиво потребовал Вэн. Он больше не сердился на своего друга. Вэн был очарован. Это была его любимая тема, а готовность Крошечного Джима рассказывать о сексе разнообразно и бесконечно сделала его любимцем Вэна среди Мертвецов.

Вэн развернул пищевой пакет, немного пожевал, а затем произнес:

— Я хочу услышать, как это делается, Крошечный Джим.

Если бы у Мертвеца было лицо, ему, пожалуй, не удалось бы сдержать усмешку, но Крошечный Джим добрым голосом ответил:

— Хорошо, сынок. Я знаю, что ты не оставляешь надежды. Помнишь, я учил тебя, что нужно внимательно следить за их глазами?

— Да, Крошечный Джим. Ты говорил, что если их зрачки расширяются, значит, они сексуально возбуждены.

— Верно, — по-отечески похвалил Мертвец. — А я говорил тебе о существовании сексуально диморфических структур в их мозгу?

—Я не понимаю, что это значит.

—Я тоже, но анатомически это так. Они другие, Вэн, понимаешь? И снаружи, и внутри.

—Пожалуйста, Крошечный Джим, расскажи об этих отличиях! — все более увлекаясь, попросил Вэн.

Мертвец увлеченно делился опытом, а Вэн завороженно слушал. На корабль можно было не торопиться — он никуда не денется, а Крошечный Джим сегодня был необычайно разговорчив.

У каждого Мертвеца была своя излюбленная тема, как будто тот замерз с этой мыслью в мозгу. Но даже в разговоре на любимую тему от них не всегда можно было добиться толку.

Вэн оттолкнул подальше подвижное устройство, с помощью которого его отлавливали для обследования, во весь рост растянулся на полу и положил подбородок на ладонь. А Мертвец говорил, вспоминал, подробно объяснял, что такое ухаживание, подарки, решительные шаги. Его лекция захватывала Вэна, словно Крошечный Джим рассказывал о необыкновенных приключениях. И хотя Вэн уже не раз все это слышал, он с таким же интересом внимал Мертвецу, пока Крошечный Джим не заговорил медленно. Затем рассказчик споткнулся и замолк. После этого Вэн приподнял голову и попросил:

— Поучи меня, Крошечный Джим. Я читал книгу, в которой мужчина и женщина совокуплялись. Он ударил ее по голове и потом занимался с ней сексом, пока она была без сознания. Мне это кажется эффективным способом «любви», но в других книгах все происходит гораздо дольше. Почему?