Дети вечного марта. Книга 2 - Вера Огнева

— Упрела, упрела.

— Слышь, господин Александр, что-то ты не больно важный?

— Да с какого бы кваса? Я в деревне вырос. В Камишере.

— А у нас говорят, ты княжеского рода. Зря, что ли, Пелинор тебя своей племяннице в женихи определил?

Они его стрекали вопросами. А Санька и не думал уворачиваться. Они были почти свои. Почти, как дома. И одновременно в чем-то похожи на арлекинов. Когда вспомнил товарищей, тоскливо засосало под ложечкой.

— Тебе как в наше приграничье пробраться удалось? — перебил общий гомон Горюта. — У нас всяк знает, сюда особо хода нет. Клим, ты с той стороны прибег, расскажи господину Александру, как добирался.

Мосластый, кадыкастый Клим пустился в пространное повествование. Выходило, вообще чудом жив остался.

— А ты, господин Александр?

Санька понял, они его пытали не ради пустого любопытства. Вроде и смеются, а в лицах — настороженность. Хотя, оно и понятно: не сегодня-завтра кот может стать им законным господином. Стало быть, тут прямой интерес: кто таков, чем жив, как вообще сюда попал? Есть и другая сторона: надобно мужикам узнать, нет ли какой лазейки в обход Пелиноровых кордонов? Вдруг господин кот нашел потайную тропку, по которой они, случись нужда, утекут от князя с его медведями. Потому и разговор с Камишера начали. Случись лихое время, они отсюда, с непростой пограничной земли, которая встряла между двух огней, переметнутся прямиком в чисто людской Камишер. Что там жизнь потруднее станется, то им — безразлично. Зато в Камишере над ними не будет ни подлой герцогской власти, ни терпимой, но тяжкой, как медвежья лапа — Пелиноровой.

И еще он понял — прав Горюта — эти не выдадут. Почему понял? А леший его знает. Раньше бы сто раз перевернул собственную думку, и так и эдак на нее посмотрел, да и бросил бы за невозможностью решить. Душа к ним лежала. К иным с опаской, а к этим — со всем нашим удовольствием.

— У меня особая дорожка, — начал Саня. — Никому другому по ней не пройти.

— Где один проскочил, там и другой пролезет, — возразили ему вежливо, но настойчиво.

— Не веришь? Спроси Шака, или собаку.

— Так они мне и ответили! Конь еще туда-сюда, а собака твой круче нашего князя смотрит. Я когда мимо него иду, поротая задница саднит, — хмыкнул один из мужиков.

— А правда, что арлекины детей воруют? — спросил племянник Горюты, ходивший в свой первый рейд, и тут же огреб от дяди длинного леща.

— Ты че? Ты че дерешься?

— Думай, что говоришь, — рявкнул дядя.

— Господин Александр, а ты прямо из Камишера к нам, или как? — задал вопрос по существу, кто-то невидимый, закрытый костром.

— Я из дому три года как ушел. Свет хотелось повидать. Да и вообще… — Санька не желал вдаваться в подробности. Они им нужны? Нет. Значит, пропустим. — На юге не понравилось. В западных землях — не ахти, но жить можно… было до недавнего времени. Раньше-то там свои порядки были. Люди и не люди жили бок о бок, даже несмотря на всеобщее герцогское уложение. Кое-где, правда, в города аллари без особого разрешения не пускали. Я такие места обходил. Работал. В Кленяках…

— Знаю Кленяки, — перебил его один из воинов. — Сахар там еще варят?

— Варят. Раньше варили, — поправился Саня. — Сейчас туда герцогская армия пришла.

— Ого! С чего бы?

— Камишер границы закрыл. Решили, значит, жить сами по себе, а герцогу — кукиш. Я как раз к арлекинам прибился. Мы на фест собирались…

— Это что?

— Каждые пять лет арлекины собираются в герцогском дворце, показать свое искусство. Герцог выбирает победителей. Они до следующего феста живут в столице при дворе.

— Везет кому-то, — вякнул племянник. За что схлопотал еще одного леща.

— Мы к тракту вышли, — продолжал Саня, — там армия. Еще чистюки.

— А это кто? — спросил молодой воин по имени Друз.

— Бандиты, которые на аллари охотятся.

— Ну, это уже совсем не знаю что… не врешь, господин Александр? — врезался в разговор, родившийся в пограничье и не знавший иных законов, Горюта.

— Не врет он, — подтвердил Клим. — Они еще лет пятнадцать назад объявились. Сначала в столице, как бы не в самом герцогском дворце. И вроде — вне закона, а с другой стороны, никто их особо не ловит. Поганое семя… — Клим замолчал, сжимая и разжимая кулаки.

— Ты с ними встречался? — спросил Горюта у Сани.

— Было.

Теперь пришло время, коту уставиться в огонь. Не мог смотреть людям в глаза. И давно вроде было, и забываться уже стало, а все равно — человека убил. Не просто убил — растерзал. Объясняться — лишнее. Не их это дело.

— Это ты от чистюков так удирал, что не помнишь, как в Невье очутился? — У Клима сделалось злое лицо. Блики и тени кривили вспотевший лоб и щеки.

— Ага. — Саня вовремя спрятал руки. Когти начали зудить, вот-вот полезут. Спрятал и спохватился, что зря сторожится. Он тут почти уже господин. Пусть бы привыкали. А с другой стороны, покажи он сейчас людям свои руки, удиви, напугай, и замкнутся, отойдут на почтительное расстояние, дескать, спокойной вам ночи, господин княжич, почивайте на перинах, мы уж тут сами…

— У нас в Маке, — городок такой к северу от столицы, — была слобода, — заговорил Клим, глядя в огонь. — Аллари жили. Овраг обойдешь, за ним пригорок. Заборчик невысокий вокруг слободы. Мы мальчишками туда каждый день бегали, играли с тамошней пацанвой. Взрослые тоже: то скотина заболела, то птица, то огородная какая надобность — все в слободу. Потом у аллари девушка пропала. Девчушка совсем. Ее в лесу нашли… далеко. Мы искали, кто мог ребенка…

Не нашли. А потом в овраге наша девушка обнаружилась… тоже истерзанная. Тут, откуда ни возьмись, пришел целый отряд герцогских егерей и всю слободу — под корень. До единого.

Я тогда ушел из Мака. Люди как с ума посходили. Никто разбираться не стал. А некоторые егерям помогать кинулись. Я пытался отговаривать, дураку ведь ясно — обе смерти подстроены. Мы же с этими мальчишками росли вместе. Меня не слушали. Самого чуть ни прибили.

Ушел я, а через год в другом княжестве наткнулся в трактире на компанию чистюков. Они там перепились, разодрались, орали друг на друга. Слышу, наш городишко поминают. Это они — девушек… и так подстроили, чтобы все свалить на аллари.

— Стало быть, они и на западе хозяйничают? — спросил Горюта.

— Я два раза их встречал, — Саня твердо посмотрел в глаза Климу. — Первый раз отогнал, а второй…

— Они тебя?

— Что от них осталось, птички давно склевали! — зло выпалил кот.

Не хотел ведь говорить. Само вылетело. Им что теперь и про девку рассказывать, которая на него Законного колдуна натравила, и про рескрипт, по которому всем западным провинциям вменялось искать беглого кота-людоеда, и про то как его в коробе через границу везли, как цыгане к себе звали, про изодранный задок телеги…

— А потом вы, значит, на армию выскочили? — перешагнул старшина трудную тишину.

— Ага. И так от нее рванули, что в Невье очутились. У нас Шак свои тропинки знает. Хочешь, у него спроси.

— Ну, нет! Я к вашему коню и подходить-то боюсь. Посмотрит исподлобья, улыбнется — душа сама в пятки летит. Вроде обычный конь…

— Он из вольных кланов, — подал голос Клим.

— Откуда знаешь?

— Сам сказывал.

— То-то я смотрю, он в броне — как родился. Воин! — В словах Горюты звучало профессиональное уважение.

— А собака?

— Ха! — Опять влез в разговор племянник. — Болтают, что он вровень с нашим князем когда-то летал. Только — фьюить! — и улетел.

— Последний раз я тебя с собой беру, ботало коровье! — озлился старшина.

— А что я? Оно и так видно.

— Видно ему… язык придержи!

— А правду говорят, что арлекины своих девочек по кругу пускают? — спросил кто-то.

— О еще один языкатый! — Горюта полез с кошмы. Сейчас дотянется до дурака и примерно его накажет. Но старшина, качнув котелок, глянул на дно:

— Кто недоел, недопил — поздно! Кончай вечерять. Спать пора.

Саня испытал даже некоторое облегчение. Отвечать на последний вопрос не хотелось и… не моглось. Как им объяснишь про Сольку?

Все знают, дриады — вольные женщины. Живут сами по себе, семей не заводят. Да и кто такую возьмет? Боязно. Сегодня она тебе улыбается, песни поет, а завтра понравился проезжий молодец, и поминай, как звали. С Цыпой — вообще мрак. В глубине души Санька ее побаивался. И жалел. И сторонился. И, не смотря ни на что, понимал — другой такой на свете нет.

На другой день поднялись, едва забрезжило и пошли без остановок. Саньку будто в спину подгоняло. Он замкнулся, даже по сторонам особо не глядел. Горюта не дергал, тоже замолчал и только на коротком обеденном привале подсел, к державшемуся наособицу коту, и немного виновато попросил:

— Слышь, господин Александр, ты зла на моих ребят не держи.