Дети вечного марта. Книга 2 - Вера Огнева

— Слышь, господин Александр, ты зла на моих ребят не держи.

— С чего бы?

— Наболтали они тебе вчера лишнего. Поди, клянут теперь свои языки-то. Князь наш…

Сане было трудно смотреть на то, как умудренный годами, не обиженный силой и отвагой мужик, мучительно подбирает слова.

— Суров, да?

— Ты тут недавно. Князь железной рукой держит приграничье. Под ним вроде не так страшно жить… только и с ним…

— На конюшню, что ли отправит? — попробовал Санька смять трагичность Горютиных страданий.

— На конюшню? Если бы. В донжон…

Кот вдруг всей шкурой ощутил сложность и трудность существования этого, понравившегося ему без всяких околичностей, простого человека.

Остальные воины нет-нет да посматривали в их сторону. Значит, Горюта — выборный. Старшина — ему и ответ держать, и шапкой оземь за своих биться, и униженно просить безродного, случайно забежавшего и попавшего в княжеский фавор кота, о снисхождении.

— Отряд! — рявкнул Санька, поднимаясь с нагретого задницей камня. — Слушай меня. За вчерашний треп вы не в ответе. Я вас сам разговорил. А кто лишнее в крепости сболтнет, это тебя касается, — в сторону языкатого племянника, — так и знайте: голову откушу. Есть, которые не верят? Нет. Будем считать, договорились.

И только у самой крепости он задал Горюте вопрос, который мучил его всю дорогу:

— Что у князя в донжоне?

Старшина долго молчал. Зубчатая стена загородила полнеба. Заскрипел, опускаясь, поднятый по ночному времени, замковый мост. Еще немного и они разъедутся. Санька пойдет в княжеские покои, Горюта — в казарму. Кто знает, придется ли еще когда откровенно поговорить.

— Отряд! По одному, шагом, в ворота пошли! — скомандовал старшина, встал в сторонке и слегка придержал Саньку за рукав.

— Тут, видишь ли, господин кот, народ собрался по большей части вольный. Я князя не виню, что он в замке завел крутые порядки. Есть людишки, которых другими-то не удержишь. Только…

— Что в донжоне? — жестко перебил Санька.

— Яма с медведями-людоедами.

Крепость встретила шуршанием. Когда в первый раз въезжал в эти ворота, пряча когти за бортиком Шаковой телеги, встречала изумлением, настороженностью и топорами наголо. Сегодня — тихим заспинным шорохом. К старшине, к воинам подходили, заговаривали, уводили коней и самих отрядников. Саню людской поток обтекал. С ним здоровались, даже улыбались, только как-то вскользь. Мелькнет знакомый, поклонится — здоровья, княжич — и канет, не дожидаясь ответа.

Санька на заплетающихся ногах дошел только до середины лестницы в княжеские покои, когда дверь с грохотом распахнулась, и на порог вывалился сам хозяин.

— Нелегкая их разбери! Не разбудили! О! Да ты едва на ногах держишься. Давай, давай, проходи. Бера! Александр вернулся. Топи баню.

— Не надо, — отговорился Санька. — Я только умоюсь и — спать. С утра в седле.

— Как там? Граница как?

— Нормально. Никакого шевеления. Тишина, покой, порядок. Проехались туда сюда без происшествий.

Санька говорил, ощущая ненужность своего отчета. Князь внимательно слушал, кивая в такт словам. Но кот-то чуял, что господин хранитель границы также кивал бы, расскажи ему о прошлогоднем снегопаде в Камишере. Кивал бы и поддакивал: ага, ага, я так и думал. Другое дело, что спросить владетельного синьора в лоб, что, мол, происходит? недоставало душевных сил. Физических тоже почти не осталось. Засомневавшись уже во всем, Санька решил поспать, а завтра на свежую голову разбираться с предчувствиями и непонятками. Спросил еще только:

— Шак с Эдом вернулись?

— Нет, — твердо ответил Пелинор.

Налетела, одетая в свободное домашнее платье, Бера приветливо загудела, затормошила:

— Наконец-то. Может все-таки баню?

Санька отрицательно замотал головой.

— Тогда пойдем. Эрика тебе комнату приготовила. Там помоешься и — спать.

Вдвоем они проводили усталого кота до его новой спальни и только на пороге отвязались. Комната оказалась пуста. Отвернутым одеялом подманивала кровать. В дверь тихонько постучали. Санька, помедлив, разрешил войти. Но это оказалась не Эрика. Двое слуг принесли лохань с водой. За ними вошел третий с подносом в руках. Кот потянул носом. Пахло вкусно, беда только — аппетита не было никакого. Пока он стаскивал запыленную, кое-где порванную одежду, приготовили ванну.

Он поплескался, смыл пот и, не дожидаясь пока вода остынет, вылез из лохани. Полотенце, просторный мохнатый халат, ужин холодным мясом и вином…

Его мутило, как с памятного похмелья. Хотелось швырнуть кувшин с вином о стену, вообще перевернуть стол.

Случилось, ведь что-то! Случилось! Он это чуял. Хрен с ним, что пограничье. Пробившееся сквозь пелену нечувствия ощущение беды, скребло кожу и зудило когти.

Саня так глубоко задумался, что не заметил, как в комнату вошла Эрика. Очнулся только, когда она тихонько положила ему на плечи руки. Саня вскочил от неожиданности.

Девушка была бледна как приведение. Веснушки рассыпались по восковому лицу коричневым горохом. По щекам тянулись непрерывные дорожки слез.

— Я боялась, что ты не вернешься. — Эрика уткнулась ему в грудь. Плечи задрожали.

Да что же это такое?! Наваждение, не иначе. Даже в ее неподдельных слезах Сане чудилась фальшь. Граница, мать ее! В жизни все перепуталось, в голове все перепуталось…

Он решил плюнуть. Это все ночь, усталость, боль в непривычном к длительным верховым переходам теле. Надо выспаться. Не то, еще чуть-чуть и он устроит погром во дворце. А на утро окажется, что опять кругом не прав.

Отбросив всяческие мысли и предчувствия, Саня обнял ее, погладил по голове и попросил:

— Иди к себе… сегодня… ладно? Я устал.

— Я знаю, — тихо отозвалась девушка. Я только полежу рядом. Не прогоняй меня.

Ну, как он мог ее прогнать? Но уступал трудно. Останется? Пусть. Он будет спать!

Санька сбросил халат, забрался под одеяло и закрыл глаза. Голова и все тело гудели. Волнами накатывала тошнота. Эрика осторожно улеглась на краешек, потом тихонько придвинулась, положила руку ему на грудь. Санька машинально погладил. Эрика вдруг вся подалась, припала головой к его виску и разрыдалась в голос.

Что я могу с собой поделать? — думал кот. Я ее не люблю. Она будет плакать, кричать, молить, а я ее, все равно, не полюблю. Но почему так горько плачет? Или действительно боялась, что уже не увидимся?

Опять явились подозрения. Чтобы как-то избавиться от внутренней смуты, Саня потянулся к Эрике. Провались оно все! Рядом женщина, которая его всегда хотела. Будь, что будет.

Эрика вдруг неосознанно отстранилась. Чувствительный Санька заметил… однако усталость уже брала свое: еще немного помучившись, он провалился в тяжелый сон.

Когда Саня проснулся, было светло. Значит утро или совсем день. Проснулся и лежал с закрытыми глазами. Рядом стыло пустое место. Женщина встала раньше и ушла. Должно быть по делам. Сейчас придет Бера. Саня плотнее зажмурил глаза. Медведица так часто будила его в этом доме, что наверняка не избежать…

Он не хотел просыпаться, а уже проснулся. Что дальше? Завтрак. Потом разговор с Пелинором. Потом обед, потом ужин. Потом Эрика. Потом утро взбудоражит Бера… потом сто раз и еще сто раз. Зачем он только учился счету? Зачем знать цифры? Много и немножко — достаточно, чтобы жить.

Кто-то вошел в комнату. Кот уже знал кто… Бера стояла молча. Только когда миновал длинный, длинный миг, Саня тревожно вскинулся:

— Что случилось?

— Тебя Пелинор зовет.

Кот вскочил, как только вышла медведица. Всего несколько дней назад его смущал вид нарядной рубашки сервезского сукна и тонких кружев. Сегодня и рубашка и кружева не имели ровно никакого значения. Натянул, тряхнул руками, сверху надел и застегнул на все пуговицы вишневую бархатную куртку, пригладил пятерней волосы. Они все равно торчали, убрал их с лица и завязал в хвост. Зеркало послушно отразило мощный лоб, скулы подбородок. Санька пристальнее глянул в почти незнакомое лицо. Было странно, но некогда… внутри все свербело, в сердце тыкались мелкие иголочки. Он знал, что случилась беда, и уже предполагал, какая. Осталось, получить подтверждение у хозяина и господина этих мест. А дальше? Уже шагнув к выходу, он задержался, и присел на край кровати, как перед трудной дорогой, внутренне собрался, встал и, тяжело топая, двинулся на встречу с судьбой.

Пелинор сидел в парадной зале. Рядом ни Беры, ни племянницы, даже из стражи никого. Медведище задумался лбом в кулак, не сразу оторвался от своей думки, и только, когда Александр дошел до середины залы, поднял тяжелые глаза.

Санька остановился. Вспомнил, как впервые прикатили в крепость, как с перепугу хотелось кинуться на спину, подставляя мягкий живот, чтобы медведь не задрал ненароком. Как пытался унять непонятный внутренний бунт. Тогда Пелинор казался великаном. Сегодня, как будто, стал меньше ростом.