История любви - Сигал Эрик

– Просто мне нравится твоя фигура.

Одним из качеств, определяющих настоящего победителя, является, как ни странно, умение проигрывать. Талант истинного студента Гарварда – уметь из поражения сделать настоящую победу.

«Да, потрепали вас сегодня, Барретт. Но вы так хорошо сыграли!»

«Я так рад, что победа за вами, ребята, она же так вам была нужна!»

Безусловно, окончательная и бесповоротная победа достойна любых жертв. То есть если у вас есть шанс забить гол в самый последний момент, стоит им воспользоваться. Так что, провожая Дженни до общежития, я все еще надеялся одержать победу над этой чертовкой из Рэдклиффа.

– Послушай, гадкая девчонка, в пятницу вечером будет хоккейный матч. Дартмут играет.

– И?

– И я хочу, чтобы ты пришла.

Дженни ответила с обычным для студентки Рэдклиффа уважением к спорту:

– С какого перепугу я должна прийти на какой-то дурацкий хоккейный матч?

Я выжал из себя всю небрежность, на которую только был способен:

– Потому что играть буду я.

На несколько мгновений наступила тишина. Мне кажется, слышно было даже, как падает снег.

– За какую команду? – поинтересовалась Дженни.

2

Оливер Барретт IV

Ипсвич, штат Массачусетс

Возраст – 20 лет.

Специальность – общественные науки.

Деканский список[6]: 1961, 1962, 1963.

Член хоккейной команды – победителя чемпионатов Лиги Плюща[7]: 1962, 1963.

Будущая карьера – юриспруденция.

Учится на последнем курсе.

Выпускник Академии Филлипса в Эксетере.

Рост – 5 футов 11 дюймов.

Вес – 185 фунтов.

Конечно, Дженни уже прочитала в программке всю информацию обо мне. Я трижды осведомлялся у нашего менеджера Вика Клэмана, досталась ли ей программка.

– Боже мой, Барретт, это что, твое первое свидание?

– Заткнись, Вик, а то будешь свои зубы с пола собирать.

Разминаясь на льду, я ни разу ей не помахал (ай-ай-ай, какой я нехороший!), даже не смотрел в ее сторону. И все же, уверен, Дженни думала, что я на нее глазею. Ну не из благоговения же к флагу Соединенных Штатов она сняла очки, когда зазвучал гимн?..

К середине второго периода мы шли с Дартмутом ноздря в ноздрю: 0:0. Противостояние было настолько ожесточенным, что мы с Дэйви Джонстоном несколько раз чуть не продырявили сетку их ворот. Зеленые ублюдки почуяли настрой и стали играть жестче, возможно, намереваясь сломать пару костей, прежде чем мы до них доберемся. Зрители на трибунах верещали, одолеваемые жаждой крови. В хоккее это значит либо в самом деле кровавое побоище, либо забитый гол. Так как мое положение обязывало повиноваться желаниям публики, я был не против ни первого, ни второго.

Центральный нападающий команды противника Эл Рэддинг приблизился к синей отметке, и мы сцепились. Я выбил у него шайбу и погнал к воротам. Гул трибун становился все громче. Слева от меня находился Дэйви Джонстон, но я решил, что справлюсь с ситуацией сам: вратарь дартмутцев, не отличавшийся особой храбростью, боялся меня еще с тех времен, когда играл в команде Дирфилда. Однако, прежде чем я успел увернуться, оба их защитника устремились в погоню за мной, и мне пришлось намотать пару кругов вокруг сетки, чтобы не дать им перехватить шайбу. И вот теперь мы трое отступали к бортику. Обычно в подобной ситуации я придерживаюсь тактики яростно лупить любого из команды противника, кто под руку подвернется. Где-то под ногами болталась шайба, но в этот момент наши мысли гораздо больше занимало, как бы побольнее друг друга отделать.

Свисток судьи прогремел, как гром среди ясного неба:

– Удаление на две минуты!

Я поднял голову. Рефери указывал на меня. Меня?! А я-то что нарушил?

– Да ладно вам, судья, что я такого сделал?

Видимо, развивать дискуссию он был не намерен, так как крикнул в сторону судейского столика: «Номер седьмой – удаление, две минуты!» – и подтвердил это соответствующими жестами…

Я, естественно, выразил протест, но скорее из вежливости: зритель всегда на стороне своего героя, как бы неправильно тот ни поступил. Судья дал мне отмашку. Сгорая от недовольства, я медленно покатил в сторону штрафной скамьи. Перемахивая через бортик, сквозь скрежет лезвий коньков по деревянному полу я услышал, как громкоговоритель прорычал:

«Удаление с поля. Игрок Барретт. Команда Гарварда. Время – две минуты».

С трибун раздался неодобрительный ропот. Некоторые студенты Гарварда выразили сомнения по поводу остроты зрения судей и их непредвзятости. Тем временем я сидел на скамье, судорожно пытаясь отдышаться и не смотреть вверх, а тем более на лед – туда, где сейчас у дартмутцев оказалось численное превосходство.

– Почему ты сидишь здесь? Все твои друзья там, на поле, играют!

Голос принадлежал Дженни. Вместо того чтобы ей ответить, я принялся громко подбадривать наших.

– Ну, давай, Гарвард! Шайбу, шайбу!

– Что ты натворил?

Я повернулся – только ради приличия, это ведь я ее сюда пригласил:

– Перестарался!

И снова стал наблюдать за тем, как мои соратники мужественно пытались свести на нет все решительные попытки Эла Рэддинга перехватить инициативу на поле.

– Это что, так позорно? – продолжила донимать меня Дженни.

– Не мешай мне, а? Я пытаюсь сосредоточиться!

– Сосредоточиться на чем?

– На том, как я урою этого ублюдка Эла Рэддинга!

С этими словами я повернулся в сторону катка, чтобы морально поддержать товарищей по команде.

– Ты любишь «грязную» игру?

Мой взгляд был прикован к шайбе, вокруг которой роились подонки из команды противника. Я считал секунды до того момента, когда смогу вновь выйти на лед. Но Дженни никак не отставала:

– А меня ты тоже можешь «урыть»?

Не поворачивая головы, я процедил ей сквозь зубы:

– Если ты не заткнешься, то узнаешь это прямо сейчас!

– Ну, я пошла. Пока.

Когда я обернулся, ее уже не было. Только я собрался встать, чтобы найти ее в толпе, как мне сообщили, что мое время на штрафной скамье истекло. Я перемахнул через барьер, и полозья коньков заскользили по льду.

Трибуны разразились радостными возгласами. Ведь теперь Барретт был в команде, а значит, все шло как надо. Так что, где бы Дженни ни находилась, энтузиазм по поводу моего возвращения на поле не останется для нее незамеченным. И плевать, куда она там подевалась.

Кстати, а куда она подевалась?..

Тем временем Рэддинг произвел мощный бросок, но наш вратарь отбил шайбу. Джин Кеннауэй, к которому она теперь попала, направил ее так, что сейчас шайба была в пределах моей досягаемости. Рванув к ней, я подумал, что у меня есть доля секунды, чтобы взглянуть на трибуны и найти глазами Дженни. Я увидел ее, она была там.

В следующую секунду я оказался на собственной заднице. Двое «зеленых» атаковали меня, и я загремел прямо на лед. Возмутительно недостойная ситуация! Барретт шлепнулся на пятую точку! Мои верные фанаты застонали, когда я поскользнулся. А жадные до кровавой бойни болельщики Дартмута свистели и улюлюкали от радости, скандируя: «Бей! Бей!»

Бог мой, что подумала обо всем этом Дженни?..

Дартмутцы снова атаковали наши ворота, и снова наш вратарь спас положение. Шайба перекочевала к Кеннауэю, тот передал ее Джонстону, а последний – мне (к этому моменту я уже смог подняться). На трибунах начало твориться что-то совершенно невообразимое. Зрители требовали гола. Я завладел шайбой и повел ее через все поле к линии дартмутцев. Двое их защитников катили прямо на меня.

«Вперед, Оливер! Жми! Порви их всех!»

Среди мощного рева толпы я расслышал пронзительный визг Дженни. Ее голос был полон изысканной ярости. Я обманул одного защитника, а во второго въехал с такой силой, что тот отключился. А затем, вместо того чтобы бить по воротам самому, перебросил шайбу Дэйви Джонстону, который находился справа от меня. А тот уже послал ее точно в ворота. Гарвард открыл счет!