История любви - Сигал Эрик

В мгновение ока ко мне подскочил Джеки Фэлт. И только в эту секунду я, наконец, понял, что вся правая сторона моего лица превратилась в кровавое месиво.

– Господи! – приговаривал тренер, пытаясь остановить кровотечение. – Господи Иисусе! Олли!

Я спокойно сидел и молчал, тупо уставившись вперед и стараясь не смотреть в сторону катка. Меж тем сбывались мои худшие опасения: шайба влетела в наши ворота. Фанаты Корнелла визжали, свистели и улюлюкали. Теперь, когда счет сравнялся, корнелльцы могли претендовать на победу, а значит, и на звание команды-чемпиона. Дьявольщина! А я ведь еще не отсидел даже половину штрафного времени.

Расположившиеся на трибуне напротив немногочисленные гарвардские болельщики хранили скорбное молчание. К этому моменту все уже забыли обо мне, и лишь один зритель взглядом следил за штрафной скамьей. Да, и он был здесь. «Если конференция закончится вовремя, я постараюсь успеть на ваш матч»… Среди немногочисленных фанатов Гарварда с совершенно непроницаемым выражением лица гордо восседал Оливер Барретт Третий. Все вокруг выражали свою поддержку, но только не он.

Мистер Каменное Лицо – так я называл его про себя – с абсолютно бесстрастным видом взирал, как последние капли крови на лице его единственного сына исчезают под пластырем. Интересно, какое порицание он произнес про себя на этот раз? Думаю, что-нибудь вроде: «Ай-ай-ай!»

… – Сынок, если ты так уж любишь драться, почему бы тебе не выбрать в качестве увлечения бокс?

– Папа, у Академии Филлипса нет сборной по боксу…

… – Думаю, приезжать на ваши матчи мне не обязательно.

– Ну не ради тебя же мне в них участвовать, отец!

– Не нравится мне твой тон, сынок…

Никто никогда не мог сказать, что творилось в голове у Барретта-старшего. Он всегда был сама невозмутимость, этакая ходячая гора Рашмор[8]. В общем, мистер Каменное Лицо – его идеальная характеристика.

Сейчас этот человек, скорее всего, предавался самолюбованию – смотрите, я – один из тех немногих, кто болеет за сборную Гарварда, кто приехал на игру. Я, Оливер Барретт Третий, деловой человек, несмотря на то, что у меня несколько собственных банков и куча дел, приехал аж в Корнелл – и все ради какого-то несчастного матча по хоккею! Трогательный спектакль. (Только для кого?..)

С трибун снова раздались крики – на сей раз гораздо более оглушительные: команда Корнелла забила очередной гол. А у меня оставались еще две долгих штрафных минуты! Разъяренный Дэйви Джонстон с покрасневшим от гнева лицом пронесся по льду мимо меня, даже толком не взглянув. Погодите, он что, плачет? То есть, конечно, на кону стоял чемпионский титул, но плакать из-за этого? Хотя понятно, откуда эти слезы: Дэйви ведь был, в некотором роде, легендарным игроком – семь лет в хоккее и ни одного поражения, ни в старших классах, ни в колледже. Он был на последнем курсе. И это была наша последняя большая игра…

Окончившаяся сокрушительным поражением: 3:6.

Мне сделали рентген – кости оказались не сломаны. После чего тамошний доктор по имени Ричард Сельцер наложил мне дюжину швов. Джеки Фэлт метался по кабинету, сетуя, что я неправильно питаюсь, и утверждая, что травму можно было предотвратить, если бы я принимал больше таблеток с морской солью. Сельцер, не обращая на этого сумасшедшего никакого внимания, поведал мне, что, так как нижняя стенка орбиты моего глаза (выражаясь языком медицины) чудом не пострадала, самым разумным решением будет в ближайшую неделю воздержаться от тренировок. Я его поблагодарил, и Сельцер покинул кабинет. Фэлт увязался за ним, не оставляя попыток завести с доктором дискуссию о пользе правильного питания. Наконец-то меня оставили в покое.

Я не спеша принял душ, стараясь, чтобы вода не попала на швы. Правая сторона лица начинала болеть: действие новокаина ослабевало. Я, в общем-то, был даже рад, что могу чувствовать боль – чем не наказание за то, что я так опростоволосился? Разве не из-за меня мы потеряли титул чемпиона Лиги Плюща, а репутация бедного Дэйви Джонстона, да и всех остальных, была бесповоротно разрушена? Как назло, студенты последнего курса, которые играли в нашей команде, не знали поражений до сегодняшнего дня! Конечно, нельзя сказать, что всем этим позором они обязаны были исключительно мне, но кому от этого легче?..

Раздевалка была пуста. Должно быть, ребята уже вернулись в мотель. После случившегося, думаю, они не горели желанием видеть меня. Мне было в буквальном смысле горько – на языке чувствовался горький привкус. Я тихо оделся, собрал вещи и вышел на улицу, ощутив морозное дыхание зимы. Несколько болельщиков нашей команды все еще были тут.

Дженкс, подойдя ко мне, спросил:

– Как щека, Барретт?

– Спасибо, нормально, мистер Дженкс.

И тут, откуда ни возьмись, возник еще один до боли знакомый голос:

– Сейчас, наверное, не помешал бы кусок мяса?

Ну, конечно, сэр Барретт-старший. Как типично для моего отца предложить столь «проверенное» средство для лечения фонаря под глазом.

– Не стоит, пап, врачи уже сделали все возможное! – ответил я, приподняв повязку, скрывавшую всю мою дюжину швов.

– Я имел в виду, кусок мяса не помешал бы твоему желудку.

За обедом состоялась очередная папина неудачная попытка завязать со мной полноценную беседу. Такие обычно начинались со слов: «Ну, как поживаешь?», а финальным штрихом была фраза: «Тебе ничего не нужно, сынок?»

– Ну, как поживаешь?

– Спасибо, неплохо, сэр.

– Щека болит?

– Нет, что ты.

На самом деле наркоз переставал действовать, и боль швы начинали причинять просто невыносимую.

– Я хотел бы, чтобы в понедельник ты сходил на осмотр к доктору Джеку Уэллсу.

– Это ни к чему.

– Но он – первоклассный специалист…

– Доктор из Корнелла, насколько я понял, тоже не ветеринар, – бросил я, напрасно надеясь, что этим смогу остановить очередное проявление папиного снобизма: ему всегда подавай лучших экспертов, асов своего дела… В общем, представителей высшей касты.

– Не повезло тебе сегодня, – ответил Оливер Барретт Третий, а затем предпринял (неудачную, впрочем) попытку пошутить: – Такая зверская травма.

– Да, сэр. – Интересно, он и вправду думал, что меня этим можно рассмешить?

Тут вдруг мне пришло в голову, что это «остроумное» замечание моего отца можно рассматривать как весьма тонкий упрек в том, что случилось сегодня на льду.

– Или ты имел в виду мое скотское поведение во время игры?

Мне показалось, что на папином каменном лице отразилось удовлетворение. Но вслух он произнес лишь:

– Не я начал разговор о ветеринарии.

Тогда я решил, что самое время уткнуться в меню.

Пока подавали первое блюдо, мистер Каменное Лицо, кажется, успел, хотя я отчаянно пытаюсь забыть его вечные нотации, пройтись по моим победам и поражениям. Он с важным видом заметил, что, хоть титул чемпиона мы и упустили (грубо играете, папочка!), в спорте важна не победа, а участие. Это его замечание так сильно смахивало на девиз Олимпийских игр, что я сразу понял – сейчас папа в очередной раз покажет, насколько ему до лампочки все, что имеет какое-либо отношение к спортивным титулам Лиги Плюща. Цитировать олимпийские слоганы я не собирался, поэтому ограничился лишь заготовленным заранее «Да, сэр!».

Мы пробежались по всему диапазону обычных тем для разговора, которые всегда, так или иначе, выводили на его особо излюбленную тему – мои планы на будущее.

– Кстати, Оливер, ответ из Школы права[9] еще не пришел?

– Видишь ли, папа… Я еще не определился, хочу ли я там учиться.

– Меня больше интересует, определились ли они с твоим зачислением.

Наверное, очередная шутка. Наверное, мне стоило бы улыбнуться в ответ на замысловатые риторические приемы, которыми щеголял мой папаша.

– Я мог бы позвонить Прайсу Зиммерману…