Месть еврея - Вера Крыжановская-Рочестер

– Вы поранились при падении? – спросил я взволнованно.

Она подняла на меня испуганные глаза, но ничего не ответила. Полагая, что от испуга она не может говорить, я нашел необходимым освежить ей голову и перевязать ее рану. Неподалеку был ручей; я поспешил к нему и, смочив в воде мой платок, бегом вернулся обратно, но нашел молодую девушку без чувств. Я смочил ей виски, перевязал рану, которая, впрочем, была незначительной, но ничто не помогало: она не приходила в себя, и это ставило меня в большое затруднение. Я не знал, кто она и где живет, а оставить ее одну боялся. Наконец, подняв ее на руки, я бережно понес ее к нашему дому и не мог налюбоваться прелестным созданием. Когда я, запыхавшись, подошел к дому, и прислуга наша увидела в моих руках бесчувственную девушку, мне помогли положить ее на диван. Вдруг мой камердинер Стефан, принесший подушку, сказал:

– Да это молодая графиня Маркош, сестра графа Рудольфа; я знаю ее камеристку Марту, да не раз видел и графиню.

– Если так, – сказал я ему, – то пошли скорей верхового известить графа, что сестра его спасена и находится здесь.

– Граф Рудольф не гусарский ли офицер, который часто бывает у тебя? – спросил старый Мейер. – Его отец камергер двора?

– Да, это он.

– А ты даже не знал, что у него есть сестра? – сказал Авраам с насмешливой улыбкой. – Ты, может, тоже не знаешь, что оба запутались в долгах, и в моем портфеле немало векселей отца и сына. Но продолжай.

– Наконец Валерия, так зовут графиню, открыла глаза и искренне благодарила меня за спасение жизни.

– Вы преувеличиваете, графиня, – сказал я смеясь. – Вся моя заслуга заключается в том, что я пришел вовремя.

Узнав, что я уведомил домашних, она протянула мне руку с такой добротой, улыбаясь, что я совсем был очарован. Затем она приняла мое предложение выпить что-нибудь прохладительное и рассказала, что получила образование в Швейцарии, провела затем целый год в Италии, недавно приехала в деревню и надеется, что мы будем добрыми соседями. Я с восторгом слушал ее, и когда ее лазурные глаза, ясные и радостные, взглянули на меня, то сердце мое забилось тревожно: я был околдован.

Приезд графа Рудольфа прервал нашу беседу. Он поцеловал сестру, дружески поблагодарил меня за оказанную помощь и присланное мною уведомление, которое их успокоило, так как лошадь Валерии прибежала вся в пене и с окровавленными коленями. Затем он сказал, что надо скорей успокоить отца, и подал руку сестре. Я проводил их до крыльца, и Валерия, прощаясь со мной, сказала:

– Надеюсь, мы будем часто видеться с вами. Папа будет счастлив, выразить вам свою благодарность; без вашей помощи я разбила бы себе голову о камни и корни деревьев.

Тут я заметил, что граф с удивлением посмотрел на сестру и ни одним словом не подтвердил ее приглашения.

– Валерия! – сказал он, покручивая усы. – Вероятно, ты еще не знаешь, кто был твоим спасителем. Так позволь же мне представить тебе Самуила Мейера.

Тон был спокойный и равнодушный, а между тем, в нем звучало нечто, поразившее и меня, и молодую девушку. Она пристально взглянула на брата и, не сказав больше ни слова, прыгнула в экипаж. Рудольф сел проворно вслед за нею, приложив руку к козырьку и хлестнув лошадей. Я вернулся домой унылый: я понял тонкое внушение брата и угадал его результат. Рассудок и гордость заставили меня забыть этот случай, но воспоминание о Валерии лишило меня покоя; день и ночь мне виделось ее прелестное лицо, ее очаровательная улыбка. Движимый неодолимой силой влечения, я отправился на виллу Маркош. Мне сказали, что оба графа уехали в город, а графиня никого не принимает, так как не совсем здорова, что, впрочем, не мешало ей в тот же вечер поехать на прогулку. Было ясно, что меня не хотят принять, но я решился поехать еще раз, и… опять не был принят. Мне ничего более не оставалось, как молча снести незаслуженное оскорбление.

Но, знаешь ли, отец, несмотря на обиду, я не мог побороть овладевшее мною чувство, с жадностью искал случая видеть Валерию и часто встречал ее на катании, прогулках или в театре. Рудольф бывал у меня иногда, как ни в чем не бывало, но никогда не говорил о сестре. Вчера вечером у барона Кирхберга мы неожиданно встретились. Она покраснела и избегала моего взгляда, но я не хотел упустить случая объясниться. Воспользовавшись минутой, когда она была одна в зимнем саду, я подошел к ней.

– Простите, графиня, что я вас беспокою, – сказал я, кланяясь ей, – но мне бы хотелось знать причину вашей перемены ко мне. Почему, после того, как вы отнеслись так приветливо ко мне и пригласили к себе, меня не принимают, когда я к вам являюсь.

Она побледнела и смерила меня презрительным взглядом.

– Вы желаете объяснения, хотя было бы лучше избежать его, – сказала она таким надменным, ледяным голосом, которого я не предполагал даже возможным в ее устах. – Я ценю оказанную вами услугу и, уважая ее, извиняю, что вы позволили тогда себе фамильярное обращение со мной, которое заставило меня предположить, что вы один из наших соседей-дворян. Узнав, что я ошиблась, я поступила, как должна была поступить. Круг нашего общества отличается строгой замкнутостью, господин Мейер; я обязана щадить щепетильность тех, кто посещает дом моего отца, и не могу заставить их встречаться с лицами, с которыми их разделяют расовые предрассудки.

При этих словах, на которых она сделала ударение, ясно доказывавших мне, что я не был ей парой в глазах боготворимой мной девушки и всей ее гордой касты, вся кровь бросилась мне в голову, и потемнело в глазах. Она, конечно, заметила, так как, изменив тотчас тон, дотронулась до моей руки и сказала с участием!

– Как вы бледны, господин Мейер, не больны ли вы?

Я отступил как ужаленный змеей.

– Вы увлеклись, графиня, и замарали себя прикосновением к человеку, который так неизмеримо ниже вас. Позвольте мне извиниться и выразить вам сожаление в том, что я спас вас из-под копыт лошади, не подумав, что человек моей расы оскорбляет людей высшего сословия, оказывая им услугу. Это послужит мне уроком, который я никогда не забуду. Еще один вопрос, и я вас оставлю в покое, – сказал я, заметив ее досаду. – Вы от вашего брата узнали о щепетильности вашего общества и о различии между людьми, создаваемом предрассудками расы?

– Да, Рудольф заметил мне, что я поступила бестактно.

– А известно ли вам, в каких отношениях он сам находится со мной?

Валерия покраснела и бросила на меня негодующий взгляд.

– Брат сказал мне, что знает вас и ездит к вам потому, что имеет дела с вашим банком, и что мужчине вообще можно не быть столь требовательным, как женщине, в своих знакомствах.

Между тем, я вынул из бумажника письмо, полученное от Рудольфа недели две тому назад, в котором он просил у меня крупную сумму денег для уплаты карточного долга, умоляя вытащить его из этого критического положения, и называл меня своим другом.