Ануш - Ованес Туманян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Яйла-джан, яйла,
Вешний день, яйла
Яйла-джан, яйла!»
Амбарцум настал,
На горах крутых
Сердцу загадал:
Кто же твой жених?
Ай, джан-пастух, ай, розы-цвет, – чей ты есть?
Нет! видит бог и видит свет, – мой ты весь!
Вот и ты берешь
Скрытый жребий свой
Будет всем хорош
Яр твой удалой!
Усы – два нежные ростка, стан красив,
Не горевать тебе – пока яр твой жив!
«Амбарцум, яйла,
Яйла-джан яйла,
Жар сердец, яйла,
Яйла-джан, яйла!»
Голоса звенят. Девушки поют,
И, храня обряд, жребий достают.
Счастье и любовь выпадут одной,
Горе на душе ляжет у другой.
XIИ жребию вновь по кругу бежать
Велит Мать Цветов, накрывшись фатой.
И все «Джан-гюлум» запели опять,
И эхо звенит вдали за горой.
«Эй, выросшая средь гор
Красавица, ночь – твой взор!
Но, милого твоего
Ждет гибель – пуля в упор!»
«Ой, горе тебе, сестрица Ануш!
Пал жребий тебе несчастий и мук!
Отсохни рука, что достала его!..» -
И смолкнул весь круг смущенных подруг.
«Сестрица, все – ложь! гаданью не верь!
Беги от тоски – от горестных дум;
Иди, не грусти – и с нами теперь,
Как прежде, играй и пой «Джан-гюлум!»
«Ах, счастья мне нет – и не суждено!
Всегда от меня бежало оно…
Не дружит оно с судьбою моей;
Проклятье на мне – с младенческих дней.
К нам нищий старик, говорят, приходил, -
А я еще малым ребенком была, -
Он песню пропел, подаянья просил,
Но мать ни куска ему не дала.
«Прочь! крикнула, прочь от наших дверей!
Покоя мне нет и от дочки моей!..»
И проклял старик жестокий меня,
Чтоб ей, мол, не знать отрадного дня.
Мой темный удел лишь богу открыт,
На сердце ж моем мрак вечный лежит,
И тьма предо мной; в ее глубине
Таится мой путь – неведомый мне!..»
«Ануш, не грусти, вот ты поглядишь,
Увидишь сама: гадания – ложь!
Какой-то старик безумный, дервиш
По злобе сболтнул, а ты – слезы льешь.
Не бойся, Ануш, знай – счастье придет!
Вся жизнь пред тобой весною цветет.
Ты так молода, – взгляни же, взгляни:
Лежат впереди счастливые дни!
Сестрица, все – ложь, гаданью не верь!
Беги от тоски – от горестных дум;
Иди, не грусти, – и с нами теперь,
Как прежде, играй и пой «Джан-гюлум!»
(Хор)
Счастливая ты -
Счастливая в любви!
Красивая ты -
Без горя живи!
Амбарцум, яйла,
Яйла-джан, яйла,
Дни любви, яйла,
Яйла-джан, яйла!
С расцветшей весной
Ты схожа, сестра.
Твой яр за тобой
Стоит, как гора.
Амбарцум, яйла,
Яйла-джан, яйла,
Горы-джан, яйла,
Яйла-джан, яйла!
Ануш (одна)
Куда судьба меня зовет?
Ах, будущее страшит…
От ледяного зова ее
Сердце мое дрожит.
Вот так и горные цветы
Болью безмолвной полны.
Слезами их глаза налиты,
Грустны сердца и черны.
Напрасно краткого весной
Томятся они на лугах
И вянут с горечью немой
В печальных черных сердцах.
Хор (издали)
«Амбарцум, яйла,
Яйла-джан, яйла,
Пламя мук, яйла,
Яйла-джан, яйла!»
ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ
XIIНа свадьбе гуляли однажды зимой.
Привольно гостям веселиться, шуметь.
Пришли пастухи молодые толпой, -
Бороться, плясать, на красавиц глядеть,
Вот – бурная пляска утихла. И вдруг
Для новой забавы расчистили круг.
И песню борьбы продудела зурна.
Толпа раздалась, любопытства полна,
«Тащи их! тащи!» – суетятся, галдят…
И вот уже друг против друга стоят
Моси – брат Ануш и Саро – наш пастух,
Насильно друзьями притащенный в круг.
Тогда на два стана село разошлось,
Сомкнулось теснее, стеной поднялось.
Себе каждый стан пахлевана избрал,
Теснясь и шумя, за спиной его стал…
Кричат, подзадоривая, все сильней:
«Эй, эй, молодцы! не робейте! смелей!»
А рядом, из-за занавесок цветных,
Невеста с подружками смотрит на них.
Стоят, горячатся борцы-пастухи,
Заправили за пояс полы чухи,
Бьют об землю крепкой ладонью; взвились
Прыжком – в свирепом порыве сплелись,
Есть в темных ущельях обычай седой…
Старинным обычаям верен всегда,
В борьбе удалец удальца пред толпой
Спиною к земле не прижмет никогда.
Саро и Моси, молчаливо сцепясь,
То кажут притворную ярость и прыть,
То хлопнутся наземь, в обнимку катясь,
Никак, мол, друг друга им не победить!
Напрасно толпа в исступленьи кричит,
И девушки с бьющимся сердцем глядят…
Ануш, изваяньем застывши, стоит,
Не в силах отвесть околдованный взгляд.
Стоит… И Саро вдруг увидел ее.
В глазах его – мгла, в голове – забытье,
В нем вспыхнуло сердце, забилось сильней,
Забыл он обычай, и мир, и друзей.
Тогда как Моси, побратима любя,
Боролся шутя и ослабив себя,
Саро его с силой внезапно схватил,
Сшиб с ног и коленом к земле придавил.
Так сделал и сам не заметил того…
Толпа заорала. В толпе торжество.
«Саро-победитель!» – И вот пастуха
С почетом подводят к тахте жениха.
И все рукоплещут, ликуют, кричат,
Качается кровля, и стены дрожат.
А рядом из-за занавесок цветных
Невеста с подружками смотрит на них.
XIIIС пола встал Моси. Мечет он и рвет;
Крикнул: «Пусть встает! схватимся мы вновь.
Иль жизнью клянусь, он так не уйдет!
Плата за позор – нечестивца кровь!
Он не победил!.. я обманут был!..
Ну – пусть он придет! очистите круг!»
Хохот загремел, хохот оглушил.
Смеются, орут все сразу и вдруг!
«Он не побежден? -
Правду молвил он!
Ха-ха-ха! – упал,
На спине лежал!
У тебя, Моси,
Вся спина в грязи!
Вот он, еще раз
Схватится сейчас!
Пусть-ка наперед
Спину отряхнет!..»
XIVСо свадьбы веселой из дома того
Уходит Моси, тяжело оскорблен:
Кипит омраченное сердце его.
Поспешно, шагами неверными он
Идет, бормоча: «Это ты ли, Моси?
Позор тебе!.. Ты ли валялся в грязи?
Еще ты земли не касался спиной…
Ты вспомни – кто ты? Погорюй над собой!
Как на землю вдруг твое тело легло,
Когда на тебя все глядело село?
Тебе… у Саро под коленом лежать
И женщинам после глаза показать?!
Нет… Горе с тобою случилось! беда!
Посмешищем будешь для всех навсегда…
Умри! Ведь такого стыда не снести!
Сиди со старухами, прялку крути!..»
XV«Ой, не убивай меня, брат, пощади!
Не буду! не буду любить я его!
Ох, сердце дрожит, как листочек в груди…
Моси, я кинжала боюсь твоего!..» -
Так брата Ануш умоляла, в слезах
Упав на колени, от страха без сил…
Свирепый Моси с исступленьем в глазах
Сестре обнаженным кинжалом грозил.
«Клянись моим именем! – брат ей кричал, -
Клянись, что Саро ты не будешь любить!
Не то – видишь мой обнаженный кинжал? -
Легко мне бесчестное сердце пронзить!»
«Моси-джан! Я – прах под твоею ногой!
Ты клясться рабу заставляешь свою?..
Вот я на коленях, в слезах пред тобой…
Я больше Саро не люблю, говорю!»
«Ты вздумала мне, обманщица, лгать?
Не любишь его?.. А что же тогда,
А что же тогда, как ложимся спать,
В ночной темноте ты плачешь всегда?
А что же тогда, как только уснешь,
«Саро-джан! Саро!..» – его ты зовешь?»
«Моси, джан-Моси! мне за это не мсти!
Сегодня меня пощади, отпусти!
Не хочешь – не буду его я любить
И звать уж не буду его я во сне…
Боюсь я… не надо кинжалом грозить…
Моси-джан, опомнись! не брат ли ты мне?..»
XVIИ непримиримой, смертельной враждой
Друзей разделил этот случай пустой.
Родные в дом из дому стали ходить, -
Мирили их, да не могли помирить.
Как мог непреклонный Моси потерпеть,
Что неотомщен он, а рядом с сестрой
Вдруг стал под венец бы обидчик Саро.
Смерть лучше, чем в доме такого иметь…
И жаждою мести горя, может быть,
Он хочет пролить сестры своей кровь,
И грудь ей готов кинжалом пронзить,
Чтоб с жизнью из сердца вырвать любовь…
Быть может, с ночи до восхода луны, -
Настойчивы в злобе, ожесточены, -
Враги друг у друга угонят овец,
Чтоб ярость свою утолить наконец?
Быть может, сегодня же ночью сгорит
Стог хлеба на кровле, – запас годовой,
И хмурые скалы окрест озарит
И вскинется к звездам язык огневой?..
ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ
XVIIРассвета лучом Чатиндаг озарен.
И, как с водопоя верблюды, на склон
Гуськом из ущелья идут облака.
В долине блестит и дымится река…
Что ж полно смятенья селенье в горах?
На кровлях толпится встревоженный люд,
И юноши, ружья сжимая в руках,
Толпою ко входу в ущелье бегут.
XVIIIК толпе возбужденных событьем людей
