За каменной стеной - Аля Кьют

Иногда я думал, что лучше бы отсидел пару лет за стрельбу в Казани. Но отец Марата отстоял мою свободу и запихал в самолет до Парижа. Охренеть как романтично.

Правда, во Франции никакой романтики я не унюхал. Меня снова сунули в самолет, как какую-то бандероль, и велели лететь в Доминикану, а оттуда в Штаты. Не знаю, как они все это провернули. С одной стороны, меня адски раздражали любые перемещения, но одновременно я был очень признателен Марату и всем друзьям его семьи. Оказалось, это целая диаспора толстосумов в Америке. Неожиданно почти все они оказались приятными людьми.

Я жил в пустующих домах, катался на чужих машинах, смотрел на чужую страну. Чуть более приличный человек был бы счастлив провести полгода в таком изгнании. Только я скучал по России. Видимо, из мозгов невозможно выполоскать присягу родине. Травмы лечатся. Патриотизм – нет.

Меня раздражала непрошибаемая уверенность Алана. Он точно не собирался меня уговаривать и при личной встрече. Я стоял перед фактом и еще сильнее бесился, потому что факт возвращения в Россию мне нравился. Наверное, я и дьявола согласился бы сопроводить. Только дайте вернуться домой.

Ругаясь под нос, я отправился в гараж проверять машину. Надежный внедорожник Стернов не обещал мне никаких неприятных приключений по дороге.

Чтобы не жрать бургеры в пути, я завел тачку и поехал в супермаркет за более или менее приличной едой. В Москве я не готовил почти никогда, но в Штатах пришлось. Ходить по ресторанам я никогда не любил, а в забегаловках тут подавали завтраки «прощай, печень» и ланчи «привет, гастрит». Даже мой закаленный желудок слал сигналы SOS в мозг: «на таком подножном корме мы не протянем и недели».

Поэтому я приноровился варить и жарить яйца, освоил барбекю на заднем дворе и регулярно запекал мясо на углях. Старею, наверное. Помирать я бы предпочел не от какой-нибудь болючей язвы. Поэтому завел машину и поехал в магазин за продуктами в дорогу.

Жара стояла беспощадная. Вроде все время под кондиционером, но даже от быстрой перебежки до магазина, а потом от гаража до дома я все равно вспотел как мышь.

Проклятая Калифорния.

Я разобрал продукты на кухне, приготовил все для барбекю и отправился наверх, чтобы принять душ. С этими новостями даже помыться забыл после тренировки.

Усмехнувшись себе под нос, я вспомнил задания службы, когда мы неделю не могли даже умыться. Жаркие во всех смыслах горячие точки. Выстрелы. Отдача. Ракеты в воздухе. Отключенный страх. Работа такая.

Я остановился на лестнице, чтобы прогнать воспоминания. Как учил терапевт, нужно сосредоточиться на чем-то. Синий ковер. Лампа в виде колбы. Фото троицы на стене в рамке. Запах какой-то акации со двора. Деревянные перилла под ладонью. Дом красивый, уютный.

Здесь можно и нужно жить. Хотя одному это делать немного грустно.

Я скучал по своим безумным будням в Москве, когда не было времени даже пописать. Не то что возвращаться в военные дни или банально скучать. Может, я тосковал не по родине, а по ритму, который дарила мне работа.

Черт знает.

Решив, что сейчас мне нужно не думать обо всем этом, а помыться, я прошел через спальню к ванной комнате. Оказалось, что душ требовался не только мне. За стеклянными стенками под струями воды стояла девушка. Обнажённая.

Странно было бы, если бы она мылась в одежде. Инстинкты взяли верх, и я отметил, что у нее красивая круглая попка и симпатичная, хоть и небольшая грудь. Стройная фигура, светлая кожа, блондинка.

Вот и жалуйся другу, что в Силиконовой долине нет девиц. Бах, и появилась. Не подумайте, что я снова жалуюсь.

Но что, мать мою за ногу, она делает в моей спальне и в моем душе?

Выйти я не догадался. Или не успел.

Ну точно старею, теряю реакцию.

Прежде, чем в мою голову вернулись понятия о приличиях, дверцы разъехались в стороны, и на меня выпрыгнула все та же голая блондинка.

Я сразу вспомнил все, что рассказывал мне Марат о феминизме в Штатах. Американка точно засудит меня за все. В первую очередь за наличие члена в штанах и глаз на лице. Только этого не хватало.

Но она не была американкой, слава богу. Девица толкнула меня в грудь, отшатнулась и схватила полотенце, чтобы прикрыться.

– Какого хрена! – заорала она на меня. Без акцента на хорошем русском. И на том спасибо. – Ты кто такой?

Я хотел спросить ровно то же самое, но не успел. Девица замахнулась на меня какой-то деревянной палкой с намерением отлупить или хотя бы оставить добрый синяк под глазом. Пришлось отложить выяснение обстоятельств и спасать лицо.

Алекс

Я вымылась три раза, но от волос все равно пахло краской. Мне кажется, я пропиталась химозой изнутри. Вернуться в офис было плохой идеей. Оставить последний привет – еще хуже. Теперь, если меня припрут к стенке, точно не отвертеться. Но я не жалела.

Никогда ни о чем не жалеть – мой девиз по жизни.

Стоя под теплыми струями, я старалась быть смелой. Нужно было оставить знак. Даже необходимо. Отец запретил мне делать заявления публично, но он не связал мне руки. Корпорация должна быть разрушена. Великий обман лопнет быстрее, если оставить намек, который виден из космоса.

Меня трясло. Не исключено, что запах краски мне просто мерещился. Но я продолжала намыливаться с головы до ног по четвертому кругу.

Отец меня убьет. Сначала за то, что я сбежала из ЭлЭй, потом за арт. Нужно быть готовой к проповеди длиной в сто лет.

Но пока проповедь была далеко, а психоз совсем рядом. Я приказала себе прекратить спускать мыло в сток и последний раз встала под душ. Нужно выбираться из этой страны, но для начала хотя бы из ванной.

Я выключила воду, раздвинула дверцы, шагнула на пушистый коврик и почти прыгнула в объятия незнакомого мужика.

Первая мысль, конечно, была: «Все, жопа! Попалась». Но, окинув здоровяка взглядом, я поняла, что это не коп. Ни формы, ни значка на видном месте. Значит – грабитель, что тоже жопа. Однако второй вариант ануса показался мне менее ужасным. Я моментально вынырнула из оцепенелого шока, оттолкнула вора, первым делом схватила полотенце, чтобы прикрыться, и заорала не своим голосом по-русски:

– Какого хрена! Ты кто такой?

Вряд ли среднестатистический американский жулик смог бы мне ответить. В Кали русских как грязи, конечно, но все же…

Стараясь не умереть от своей эпической тупости,