Путь русского гангстера. Легенды лихих 90-х - Михаил Орский

Хочу выразить большую благодарность Михаилу Орскому за то, что он нашел время и терпение, чтобы осуществить этот крупный проект со мной! В фильме мы много беседовали о времени, которое Михаил провел в тюрьме. Об этом он написал эту книгу. Она также рассказывает о том, как устроен мир, который, к счастью, знаком не каждому, но который хотя бы в общих чертах каждый должен понимать.

Тюремный мир, пожалуй, самое беспощадное и жестокое, что создало человечество наряду с войнами. И никто лучше, чем Михаил Орский, не подходит на роль гида по этому миру.

Кристоф Боннер (Christoph Wanner), журналист, Германия

К читателю

Сейчас, в 2016 году, когда жизнь моя перевалила далеко за экватор, появилась насущная потребность вспомнить все ее перипетии, своих друзей и врагов, людей, которые оставили в ней яркий след.

Сложность в том, что только воспоминания об этапе в Красноярск написаны по горячим следам в далеком 1988 году, там точные имена, даты, даже номера камер… Все остальное я пытаюсь восстановить в своей памяти и понимаю, что многое подзабылось, на какие-то вещи смотрю другими глазами, а о чем-то просто еще нельзя писать.

С другой стороны, события, прах которых еще не остыл, не позволяют постоять над ними в позе мыслителя, чтобы понять, что же поучительного осталось в горсти пепла. Надеюсь читатель простит мне, что в этой части своего повествования я буду не только скупо излагать факты и хронологию, но и поделюсь некоторыми мыслями, которые изредка стучатся в мою дурную голову на шестом десятке лет.

Глава 1

Первая ходка

Взлет. Падение. Снова взлет.

Устремляя свой взгляд вперед

Вижу скал и пропастей череду

Кто я? Куда и зачем иду?

Расшибаюсь и вновь встаю

Веру теряю и обретаю

Тот ли путь я избрал?

Мозг мой сомненья терзают

Урла[1] с Речного

Впервые я попал в тюрьму в 1979 году за квартирные кражи. Хочу заметить, что в те далекие застойные годы трудиться по «слесарной части» было значительно легче и выгоднее, чем сейчас. Во-первых, не было железных дверей, хитроумных запоров. Не было и охраны в подъездах.

Во-вторых, в эпоху тотального дефицита продать можно было все, что угодно. Одежду, косметику, телевизоры, магнитофоны, сервизы… только давай. Ведь магазинные полки были абсолютно пусты. К чести «самой читающей страны в мире» – моментально разбирали книги. Особым спросом пользовались альбомы живописи. Это сейчас актуальны только деньги и драгоценности. Да и те возьмут лишь за полцены.

Почему пошел на кражи? Я учился на факультете журналистики МГУ. Со мной постигали азы «второй древнейшей» дети таких акул пера, как Альберт Каверзнев, Эдуард Мнацаканов, необычайно красивая внучка испанской пассионарии Долорес Ибаррури. На параллельном курсе учился Дмитрий Воскобойников, ставший крупным чиновником в агентстве «Интерфакс».

Я с детства был испорченный ребенок.

Честно говоря, я оказался совершенно инородным телом в этой центровой компании блестящих мажоров. У них были другие интересы и разговоры, которые я не мог поддержать. Мне ни о чем не говорили названия иностранных групп. Я слушал Аркадия Северного и вокально-инструментальный ансамбль «Синяя птица». По их классификации я был типичным «country people» – человеком с окраины. Мою малую Родину они презрительно называли «Ручной Фак зал». В их общество я точно не вписывался. А носить джинсы мне хотелось такие же, как у них.

«Я пришел к тебе под кайфом

в модных джинсах «супер райфл»

Мы с тобой в кровать легли

в самых модных джинсах «Lee»»

Родители в воспитательных целях держали меня в черном теле. Карманных денег у меня практически не было. Сначала я их просто отнимал по мелочи…

А потом надумали с другом Ваней подломить пару хат. Нас никто ничему не учил. До всего доходили сами, начитавшись детективных романов Аркадия Адамова. Отчетливо помню, как на мгновенье замер перед открытой подельником дверью первой чужой квартиры. В этот короткий миг я понял, что все в моей жизни теперь пойдет по-другому, и пути назад больше нет. Порог этой хаты стал моим Рубиконом.

Приехав после первой кражи в университет, я сказал близкому мне сокурснику: «А теперь мы посмотрим, как работает советская милиция». Оказалось, что работает она хорошо. Взяли нас довольно быстро. Вальяжной походкой, помахивая модным в то время портфелем дипломат, я направлялся на факультет журналистики грызть гранит науки. Рядом резко затормозила черная «Волга» и два дюжих сыщика мгновенно закинули меня на заднее сиденье. Одним из них был будущий начальник 126-го отделения милиции Михаил Перцев, а вторым старый опер по фамилии Чумак. Он давно присматривался ко мне и не раз допрашивал за всевозможные подростковые бесчинства. В раздражении я посвятил ему стихотворение:

Ну что ж, начнем беседу, змей

Сказал Чумак мудной

И лица всех моих друзей проплыли предо мной…

Дальше не помню. Листок со стишком отшмонали при обыске. Мои вирши немало повеселили местных околоточных.

Наши дороги пересекутся вновь через долгих одиннадцать лет. А пока мне пришлось постигать совсем другие, никак не связанные с журналистикой, науки.

На суде присутствовала знаменитая в то время Ольга Чайковская, журналистка «Литературной газеты», пишущая на криминальные темы. В перерыве, вопреки правилам, погоняла чаи в комнате судебных заседателей. Не знаю, о чем уж они там калякали, но срок нам дали божеский – по два с половиной года.

Автор, Сусел, Дусик. Москва, улица Дыбенко. 1977 год.

Перед каждым, оказавшимся в местах лишения свободы, стоит выбор, какой образ жизни вести. Этот выбор обуславливается как личными качествами человека, так и условиями, в которых он находился на свободе.

Допустим, в Москве в те времена существовала система прописки, при которой ранее судимые не могли вернуться в отчий дом. Их высылали за сто первый километр, в Москве находиться они не имели права, но к семьям, женам, детям, матерям все равно тянуло. И они возвращались, нарушая паспортный режим. Если дважды их ловил участковый и выносил предупреждения, на третий раз – срок один-два года. Называли их «чердачники». Тысячи людей сидели ни за что, только за любовь к своим семьям. Так советская власть очищала Москву от судимых. И нам, молодой шпане, не от кого было узнать что-то о тюрьмах и лагерях, о Ворах и суках… Информацию о преступном мире мы черпали из детективов и блатных песен, которые слезливо, с надрывом пел Лелик, единственный судимый пацан на нашем районе. Срок за хулиганку он отбывал на малолетке, рассказывал о каких-то дурацких приколах и отбиваемых «гычах». А мое-то воображение рисовало себе таинственный и могущественный мир дерзких грабителей, неведомых бугров, седых паханов и зловещих уркаганов. Я мечтал, что они встретят меня с распростертыми объятиями: «Добро пожаловать, пацан. Ты нашей силы частица!»

Реальность оказалась гораздо прозаичнее. «Чердачники», «кухонные боксеры», тунеядцы, похитители соседских кастрюль и тому подобная шваль – вот основная масса заключенных Бутырского централа. Некому было готовить меня к лагерной жизни. Кстати, в одно время со мной сидел будущий олигарх Таранцев и я пару раз встречался с ним на сборке.

Жизненный уклад на общем режиме в городке Людиново Калужской области стал для меня абсолютным шоком. В лагере я реально ощутил на своей шкуре пословицу «человек человеку волк». Сотни активистов – здоровенных мордастых колхозников – правили бал в зоне. Впервые я столкнулся с непонятной мне по молодости ненавистью к москвичам. В Москве же не было своих лагерей, это уже много лет спустя появилась зона в Крюково. Москвичи разъезжались по всему Союзу в разные республики и области. Осужденным из других городов было легче. Сидели у себя в области, друг друга знали, ранее с кем-то учились, с кем-то работали. Словом, все тотчас находили родственников или товарищей. У них складывались тесные земляческие компании. Появилось даже понятие «местная зона». А столичных жителей встречали пословицей «Прилетели к нам грачи, педерасты-москвичи». И хотя вся юность моя прошла в драках, в лагере пришлось хапнуть горя.

Физически я подготовлен был неплохо. Пять лет занимался самбо, немного побоксировал у Сегаловича в Динамо. Гири тягал. Познакомился с каратэ. Правда, секция была пижонская – при Институте востоковедения. Ходили в основном пузатые научные сотрудники, которым нравилось носить кимоно, махать ногами по воздуху и грозно кричать «кия!»

В районе жестко хулиганили. С пятнадцати лет жизнь как протекала? В то время ведь не было ни дискотек, ни клубов, ни боулингов. Ничего не было. Собирались вечерами на лавочках, в беседках детских садов. Перелезали через забор – девчонки и ребята. Курили, играли и пели под гитару, пили всякую дрянь.