Стихотворения (1884 г.) - Владимир Бенедиктов

Авдотье Павловне Гартонг

(На память прогулки в Парголове 8-го августа 1840 г.)

Наш край и хладен и суров,Покрыто небо мглой ненастной,И вместо солнца шар чуть ясныйМеж серых бродит облаков.Но иногда – вослед деннице, –Хоть редко, хоть однажды в год,Восстанет утро в багрянице,И день весь в золоте взойдет,И, пропылав в лазурных безднах,Утонет в пурпурной заре,И выйдет ночь в алмазах звездныхИ в чистом лунном серебре.Счастлив, кого хоть проблеск счастьяВ печальной жизни озарил!Счастлив, кто в сумраке ненастьяУлыбку солнца захватил!

Суров наш край. Кругом всё плоско.В сырой равнине он лежит.В нем эхо мертвое молчитИ нет на клики отголоска.Без обольщения окрестСкользят блуждающие взгляды.Но посреди сих скудных местЕсть угол воли и отрады.Там рощи скинулись шатромИ отразились озерами,И дол, взволнованный холмами,Широким стелется ковром;Под светлым именем ПарнасаПригорок стал среди холмов,И тут же сельского ПегасаХребет оседланный готов.Блажен, кто там хотя однаждыС своею музою леталИ бурный жар высокой жаждыСтихом гремучим заливал!

Суров наш край, повит снегами, –И часто, вскормлены зимой,В нем девы с ясными очамиБлестят безжизненной красой.Но есть одна… зеницу окаПрирода жизнью ей зажглаИ ей от Юга и ВостокаДары на Север принесла.Блажен, кто мог ей, полн смиренья,Главой поникшею предстатьИ гром и пламя вдохновеньяПред ней как жертву разметать!Счастлив и тот, кто, полн смущенья,Покорно голову склоня,Принес ей бедное твореньеНа память золотого дня,Когда, в пучину светлой далиИз-под клубящейся вуалиЛетучий погружая взорИ рассекая воздух звонкой,Она летала амазонкойПо высям парголовских гор, –И как на темени Парнаса,В прохладе сумрачного часаСама собой озарена,Под темным зелени навесомОна стояла – и за лесомСтыдливо пряталась луна!

Дружба

Любовь отвергла ты… но ты мне объявила,Что дружбу мне даришь; благодарю, Людмила!Отныне мы друзья. Освобожден от мук,Я руку жму твою: благодарю, мой друг!С тобой беседуя свободно, откровенно,Я тихо приклонюсь главою утомленнойНа дружескую грудь… Но что я вижу? ТыКраснеешь… Вижу стыд и робость красоты…Оставь их! Я в тебе уже не властелинку,Но друга признаю………..…………………В любви – остерегись: для ней нужна ограда;А мы, второй пример Ореста и Пилада,Должны быть запросто. Условий светских грузНе должен бременить наш искренний союз.Прочь робкие мечты! Судя и мысля здраво,Должны любовникам мы предоставить правоСмущаться и краснеть, бледнеть и трепетать;А мы… Да осенит нас дружбы благодать!На долю нам даны лишь пыл рукопожатий,…………………Да, как бы ни было, при солнце иль луне,Беседы долгие… в тиши… наедине.

К товарищам детства

В краю, где природа свой лик величавыйВенчает суровым сосновым венцомИ, снегом напудрив столетни дубравы,Льдом землю грунтует, а небо свинцом;В краю, где, касаясь творений начала,Рассевшийся камень, прохваченный мхом,Торчит над разинутой пастью провалаОскаленным зубом иль голым ребром;Где – в скудной оправе, во впадине темной,Средь камней простых и нахмуренных горСверкает наш яхонт прозрачный, огромный –Одно из великих родимых озер;Где лирой Державин бряцал златострунной,Где воет Кивача «алмазна гора»,Где вызваны громы работы чугунной,Как молотом божьим – десницей Петра;Где след он свой врезал под дубом и сосной,Когда он Россию плотил и ковал –Державный наш плотник, кузнец венценосный,Что в деле творенья творцу помогал, –Там, други, по милости к нам провиденья,Нам было блаженное детство даноИ пало нам в душу зерно просвещеньяИ правды сердечной святое зерно.С тех пор не однажды весна распахнуласьИ снова зима пролегла на Руси!Не раз вокруг Солнца Земля повернуласьИ сколько вращалась кругом на оси!И сколько мы с ней и на ней перемчалисьВ сугубом движенье, по жизни – вперед!Иные уж с пылкими днями расстались,И к осени дело! И жатва идет.Представим же колос от нивы янтарной,Который дороже весенних цветов, –Признательность, други, души благодарной –Один из прекрасных, чистейших плодов.Пред нами единый из сеявших семя;На миг пред своими питомцами он;Созрелые дети! Захватим же времяВоздать ему вкупе усердный поклон!И вместе с глубоким приветом рассудкаЕму наш сердечный привет принестиВ златую минуту сего промежуткаМеж радостным «здравствуй» и тихим «прости»И родине нашей поклон и почтенье,Где ныне, по стройному ходу годов,За нами другое встает поколеньеИ свежая зреет семья земляков, –Да здравствует севера угол суровый,Пока в нем онежские волны шумят,Потомками вторится имя ПетровоИ бардом воспетый ревет водопад!

Ты холодна

Авдотье Павловне Гартонг

Тебе не нужно звонких слов,Ни гимнов жертвенных поэта,Ни звуков лестного привета –Нет! И клянусь огнем стихов, –С тех пор, как я тебя завиделИ петь и славить возлюбил, –Тебя я лестью не обидел,Пустой хвалой не оскорбил!Чуждаясь неги бесполезной,Тебе был внятен и не дикМой тяжкий ямб, мой стих железныйИ правды кованый язык.Я не хотел к тебе приблизитьЛюбви лукавую мечтуИ вялой нежностью унизитьСуровой думы высоту.Небес заветных в край лазурныйСебе полет я воспретилИ стон – порою слишком бурный –Не раз в груди остановил.

Ты жизнь уму, а сердцу – кара, –Знать, так назначено судьбой!Ты холодна… но холод твойМилей полуденного жара.Устав от душной суеты,Отрадно горю и томленьюНайти приют под свежей теньюТвоей разумной красоты.Тому, кто вырвется из адаЖитейских дел, где тяжелоПроклятьем сдавлено чело, –Сладка эдемская прохлада!Но если – к раю приведен –Проникнуть вдаль помыслит он,Отколь блаженства воздух пашет, –Твой острый взор тогда над нимПодъят, как меч, которым машетПривратник рая – херувим!Спасен, кто в сфере испытанья,Испив твой взор, вкусивши речь,Успел от вечного страданьяОстаток сердца уберечь!Ты холодна… Так видит око!Ты вся как мраморный кумир,Но сердце женщины глубоко, –В нем можно спрятать целый мир.Трудна извитая дорогаК тому, что скрыто в этой мгле.Тайн много на небе у бога,Но тайны есть – и на земле!

Подражание персидскому

Не мечи из-под ресницыСтрел разящих на меня!Под огнем твоей зеницыУж и так повержен я.Ты красою всемогущейВсех богаче в сей стране –Я убогий, неимущий, –Дай же милостину мне!

Маленькой Женин

Вместо куклы в модном платье,Женни, вот тебе занятье:Я принес мои стишки!Ждать ли мне за это ласки?Рада ль ты? Горят ли глазки?Шевелятся ли ушки?Лепечи пока, малютка,Рифмы легкие шутя!Скоро будешь институтка,Скоро вырастешь, дитя!Расцветешь, как цвет махровый.И к тебе – не знаю кто –Уж поэт напишет новый,И напишет уж не то!Ты успеешь в той поэмеТайну милую постичь;Вспомни, Женни, в это времяЯ уж буду старый хрычИль косой саженью глубжеБуду тлеть в земле сырой.Не забудь же – приголубь жеХоть надгробный камень мой.Пусть над ним головку склонитЖенни резвая слегкаИ приветная рукаВетку зелени уронитНа могилу старика!

Калиф и Раб

Ум свой в думы погрузив,За столом сидел калиф.Пред владыкой величавымРаб трепещущий егоБлюдо с пышущим пилавомОпрокинул на него.

Грозен, страшен, как судьба,Посмотрел он на раба;Тот, готов расстаться с светом,Прошептал полуживой:«Рай обещан МагометомТем, кто гнев смиряет свой».

«Не сержусь», – сказал калиф,Укрощая свой порыв.Ободряясь, отираетРаб холодный пот с чела.«Рай – и тем, – он продолжает, –Кто не памятует зла».

«Забываю». – ВеселейСтал калиф, а раб смелей:«Надо в светлый рай для входаИ за зло платить добром».– «Раб! Дарю тебя свободойИ осыплю серебром».

От восторга раб едваМог опомниться сперва,Пораженный этим чудом, –А калиф смотрел, признавСамым вкусным сердцу блюдомОпрокинутый пилав.

На кончину А. Т. Корсаковой 11 декабря 1842 года