Стихотворения (1884 г.) - Владимир Бенедиктов

Выпущенная птичка

Еще зеленеющей веткиНе видно, – а птичка летит.«Откуда ты, птичка?» – «Из клетки», –Порхая, она говорит.

«Пустили, как видно, на волю.Ты рада? – с вопросом я к ней. –Чай, скучную, грустную долюТерпела ты в клетке своей!»

«Нимало, – щебечет мне птичка, –Там было отрадно, тепло;Меня спеленала привычка,И весело время текло.

Летучих подруг было многоВ той клетке, мы вместе росли.Хоть нас и держали там строго,Да строго зато берегли.

Учились мы петь там согласноИ крылышком ловко махать,И можем теперь безопасноПо целому свету порхать».

«Ох, птичка, боюсь – с непогодойТебе нелегко совладать,Иль снова простишься с свободой, –Ловец тебя может поймать».

«От бурь под приветною кровлейСпасусь я, – летунья в ответ, –А буду застигнута ловлей,Так в этом беды еще нет.

Ловец меня, верно, не сгубит,Поймав меня в сети свои, –Ведь ловит, так, стало, он любит,А я создана для любви».

Любовь музыканта

Посвящено А. Г. Рубинштейну

Царь я, – все звуки – мне слуги покорные,Войско державы моей.Будь мне царицей! Глаза твои черныеЦарских алмазов светлей.Полный мечтами и думами гордыми,В бурном порыве любвиЯ всколыхну громовыми аккордамиЖаркие перси твои.Весь я проникнут восторгом и муками, –Созданный весь из огня,Я упою тебя чудными звуками, –В них ты прочувствуй меня!В страстном огне, перерывы дыханияВыразит струн моих звон,Шепот «люблю», и печатью лобзанияЗнойно подавленный стон.Я облекусь в торжество триумфальное, –И, как волну к берегам,Разом всё царство мое музыкальноеБрошу к твоим я ногам.

Рашель

(Написано после появлений ее в ролях Федры и Гермионы)

От берегов тревожных Сены,Предвозвещенная молвой,Верховной жрицей МельпоменыОна явилась над Невой.Старик Расин взрывает недраСвоей могилы и глядит, –Его истерзанная ФедраВ венце бессмертия стоит,Гнетома грузом украшений,Преступной страстью сожжена,И средь неистовых движенийАнтичной прелести полна.То, мнится, мрамор в изваяньеПигмалионовски живойТомится в страстном истязаньеПред изумленною толпой.Из жарких уст волной певучейТечет речей волшебный склад,То, металлически гремучий,Он, раздробленный в прах летучий,Кипит и бьет, как водопад,То, просекаясь знойным криком,Клокочет он в избытке сил,То замирает в гуле дикомИ веет таинством могил.

Вот дивный образ Гермионы!Как отголоски бурь в глуши,Широкозвучны эти стоныПронзенной ревностью души,Один лишь раз, и то ошибкой,Надежда вспыхнула на миг,И гордой греческой улыбкойПрекрасный озарился лик, –И вновь ударом тяжкой вестиЕлены дщерь поражена –Вся пламенеет жаждой мести, –Троянка ей предпочтена.Как вид подрытого утеса.Что в бездну моря смотрит косо,Чело громадное склоня,Спокойно страшен звук вопроса:«Орест! Ты любишь ли меня?»Под скорбным сердцем сжаты слезы:«Отмсти! Восстань за свой кумир!Лети! Рази! Разрушь весь мир!»Взор блещет молнией угрозы –Дрожи, дрожи, несчастный Пирр!В глухих раскатах голос гневаМрет, адской гибелью гудя;Ужасна царственная дева,Как Эвменида… Уходя,Она, в последнем вихре муки,Исполнясь мощи роковой,Змеисто взброшенные рукиВзвила над гневной головой –И мчится – с полотна текущейКартиной – статуей бегущей –Богиней кары громовой.

И при захваченных дыханьяхТеатра, полного огнем,При громовых рукоплесканьяхВсего, что жизнью дышит в нем,Зашевелился мир могильный,Отверзлась гробовая сень…Рашель! Твоей игрой всесильнойМне зрится вызванная тень:Наш трагик, раннею кончинойОт нас оторванный, воссталИ, устремив свой взор орлиныйНа твой триумф, вострепетал.Он близ тебя заметил место,Где б ты могла узреть егоВ лице Тезея, иль Ореста,Иль Ипполита твоего.

Благодарю вас за цветы

Посвящено М. Ф. Штакеншнейдер

Устранив высокопарностьПоэтической мечты,Проще самой простотыПриношу вам благодарностьЗа роскошные цветы,В виде ноши ароматной,Усладительной вполне,С вашей дачи благодатнойПрилетевшие ко мне.

Здесь, средь красок дивной смеси,Ярко блещет горицвет,Под названьем «барской спеси»Нам известный с давних лет.Вот вербена – цвет волшебный, –Он у древних славен был,Чудодейственно целебный,На пирах он их живил,Кипятил их дух весельем,Дряхлых старцев молодил,И подчас любовным зельемВ кровь он римскую входил.Чудный цвет! В нем дышит древность,Жгуч как пламя, ал как кровь,Пламенеет он, как ревность,И сверкает, как любовь.Полны прелести и ласкиНе анютины ли глазкиЗдесь я вижу? – Хороши.Сколько неги и души!Вот голубенькая крошка –Незабудка! Как я рад!Незабвенье – сердца клад.Вот душистого горошкаВеет райский аромат!Между флоксов, роз и лилийЗдесь и ты, полей цветок, –Здравствуй, добрый мой Василий,Милый Вася – василек!Сколько венчиков махровых!Сколько звездочек цветных!И созвездие меж нихГеоргин пышноголовых,Переброшенных давноВ европейское окноМежду множеством гигантскихВзятых за морем чудес,Из-под светлых мексиканскихНегой дышащих небес.Я любуюсь, упиваюсьИ признательным стихомЗа цветы вам поклоняюсь –И хотел бы, чтоб цветкомХоть единым распустилсяЭтот стих и вам явилсяХоть радушным васильком;Но – перерван робким вздохом –

Он боится, чуть живой,Вам предстать чертополохомИль негодною травой.

Мелочи жизни

Есть муки непрерывные: не видно,Не слышно их, о них не говорят.Скрывать их трудно, открывать их стыдно,Их люди терпят, жмутся и молчат.

Зарыты в мрак душевного ненастья,Они не входят в песнь твою, певец.Их благородным именем несчастьяНазвать нельзя, – несчастие – венец,

Венец святой, надетый под грозою,По приговору божьего суда.Несчастье – терн, обрызнутый слезоюИль кровию, но грязью – никогда.

Оно идет как буря – в тучах грозных,С величьем, – тут его и тени нет.Тут – пошлость зол и бед мелкозанозных,Вседневных зол и ежечасных бед.

Житейский сор! – Едва лишь пережиты, –Одни ушли, те сыплют пылью вновь, –А на душе осадок ядовитыйОт них растет и проникает в кровь;

Они язвят, подобно насекомым,И с ними тщетна всякая борьба, –Лишь вихрем бурным, молнией и громомРазносит их могучая судьба.

Малое слово о великом

На Руси, немножко дикой,И не то чтоб очень встарь,Был на царстве Царь Великой:Ух, какой громадный царь!

Так же духом он являлся,Как и телом, – исполин,Чудо – царь! – Петром он звался,Алексеев был он сын.

Мнится, бог изрек, державуДав гиганту: «Петр еси –И на камени сем славуЯ созижду на Руси».

Много дел, зело успешных,Тем царем совершено.Им заложено в «потешных»Войска дивного зерно.

Взял топор – и первый ботикОн устроил, сколотил,И родил тот ботик – флотик,Этот флотик – флот родил.

Он за истину прямуюДерзость дерзкому прощал,А за ложь, неправду злуюЖивота весьма лишал, –

А иному напоминкиКой о чем, начистоту,Делал с помощью дубинкиДома, в дружеском быту.

Пред законом исполинаВсе стояли на ряду;Сын преступен – он и сынаПредал смертному суду.

А под совести порукойПравдой тычь не в бровь, а в глаз,И, как Яков Долгорукой,Смело рви царев указ!

Царь вспылит, но вмиг почуетСилу истины живой, –И тебя он расцелуетЗа порыв правдивый твой.

И близ жаркой царской грудиБыли люди хороши,Люди правды, чести люди,Люди сердца и души:

Друг – Лефорт, чей гроб заветныйСпрыснут царской был слезой,Шереметев – муж советный,Князь Голицын – боевой, –

Князь Голицын – друг победам,Личный недруг Репнину,Пред царем за дело с шведомТяжко впавшему в вину.

Левенгаупта без пощадыБьет Голицын, весь – война.«Князь! Проси себе награды!»– «Царь, помилуй Репнина!»

Царь с Данилычем вел дружбу,А по службе – всё в строку,Спуску нет, – сам начал службуБарабанщиком в полку.

Под протекциею женскойНе проскочишь в верхний сан!Царь и сам ПреображенскойСтал недаром капитан.

Нет! – Он бился под Азовом,Рыскал в поле с казакомИ с тяжелым и суровымБытом воина знаком.

Поли воинственной стихии,Он велел о той пореТолько думать о РоссииИ не думать о Петре.

И лишь только отвоюет –Свежим лавром осенен,Чинно князю рапортуетРомодановскому он.

И, вступая постепенноВ чин за чином, говорил:«Князь-де милостив отменно,Право, я не заслужил».

В это время Русь родная,Средь неведения тьмы,Чернокнижье проклиная,Книг боялась, как чумы,

Не давалась просвещенью,Проживала как пришлосьИ с славянской доброй леньюВсё спускала на авось, –

И смотрела из пеленок,Отметаема людьми,Как подкинутый ребенокУ Европы за дверьми.

«Как бы к ней толкнуться в двериИ сказать ей не шутя,Что и мы, дескать, не звери, –Русь – законное дитя!

Как бы в мудрость иноземнееНам проникнуть? – думал он. –Дай поучимся у немцев!Только первый шаг мудрен».

Сердце бойко застучало –Встал он, время не губя:«На Руси всему начало –Царь, – начну же я с себя!»

И с ремесленной наукиНачал он, и, в деле скор,Крепко в царственные рукиВзял он плотничий топор.

С бодрым духом в бодром телаСлавно плотничает царь;Там успел в столярном деле,Там – глядишь – уж и токарь.

К мужику придет: «Бог помочь!»Тот трудится, лоб в поту.«Что ты делаешь, Пахомыч?»– «Лапти, батюшка, плету,

Только дело плоховато, –Ковыряю как могу,Через пятое в десято».– «Дай-ка, я те помогу!»

Сел. Продернет, стянет дырку, –Знает, где и как продеть,И плетет в частоковырку,Так, что любо поглядеть.

В поле к праздному владельцуВыйдет он, найдет досуг,И исправит земледельцу.Борону его и плуг.

А на труд свой с недоверьемСам всё смотрит. «Нет, пораПерестать быть подмастерьем!Время выйти в мастера».

И, покинув царедворскийШтат, и чин, и скипетр свой,Он поехал в край заморский.«Человек-де я простой –

Петр Михайлов, плотник, слесарь,Подмастерье», – говорит.А на царстве там князь-кесарьРомодановский сидит,

Федор Юрьич. – Он ведь спроситОт Петра и то и се, –И рапортом он доноситКнязю-кесарю про всё.

«Вот, – он пишет, – дело нашеПодвигается, тружусь,И о здравье Вашем, ВашеЯ Величество, молюсь».

И припишет вдруг: «ОднакоВсё я знаю, не дури!Не грызи людей, собака!Худо будет, князь, смотри!»

Навострившись у голландцев,Заглянув и в Альбион,У цесарцев, итальянцевПоучился также он.

Стал он мастер корабельный,И на всё горазд притом:Он и врач довольно дельный,И хирург, и анатом,

Физик, химик понемногу,И механик неплохой, –И в обратную дорогуСнарядился он домой.

Для уроков же изустных,Что он Руси дать желал,Он учителей искусныхЕй из-за моря прислал.

Полно втуне волочиться!Дворянин! Сади сынкаБукве, цифири учиться,Землемерию слегка!

Только все успехи плохиИ ученье ни к чему.Русский смотрит: скоморохиВ немцах видятся ему, –

И учителям не хочетВерить, что ни говори,Немец, думает, морочит:Все фигляры! штукари!

Всё в них странно, не по-русски.Некрещеный всё народ!Нос табачный, платья узки,Да и ходят без бород.

Как им верить? Кто порука?И – не к ночи говоря –Козни беса – их наука!Изурочили царя.

И державный наш работникПосмотрел, похмурил взор,Снова вспомнил, что он плотник,Да и взялся за топор.

Надо меру взять иную!Русь пригнул он… быть беде!И хватил ее, родную,Топором по бороде:

Отскочила! – Брякнул, звякнулТот удар… легко ль снести?Русский крякнул, русский всплакнул:Эх, бородушка, прости!

Кое-где и закричали:«Как? Да видано ль вовек?»Тсс… молчать! – И замолчали –Что тут делать? – Царь отсек.

И давай рубить он с корня:Роскошь прочь! Кафтан с плеча!Прочь хоромы, пышность, дворня!Прочь и бархат и парча!

Раззолоченные тряпки,Блестки – прочь! Всё в печь вались!Скидывай собольи шапки!Просто – немцем нарядись!

Царь велел. Слова коротки.Простоты ж пример в глазах;Сам, подкинув он подметки,Ходит в старых сапогах.

Из заветных, тайных горниц,Из неведомых светлицВывесть велено затворниц –И девиц, и молодиц.

В ассамблею! – ДушегрейкиС плеч долой! Таков приказ.Страх подумать: белы шейки,Белы плечи напоказ!

Да чего? – Полгруди видно,Так и в танец выходи!Идут, жмурятся… так стыдно!Ручки к глазкам – не гляди!

А приказу всё послушно.Женки слезы трут платком,Царь же потчует радушноМуженьков их табаком.

Табакерки! Трубки! – В глоткуХоть не лезет, а тяни!Порошку возьми щепотку –В нос пихни, нюхни, чихни!

Тянут, нюхают. Ну, зелье!Просто одурь от него.Эко знатное веселье! –А привыкнешь – ничего –

Сам попросишь. – В пляс голландский,Хоть не хочется, иди!Эй ты там, сынок дворянский!Выходи-ка, выходи!

«Lieber Augustin» – по звукуНа немецкий лад кружи!Откружил – ступай в науку!А научишься – служи!

Мало дома школьных храмин –За границу поезжай!А воротишься – экзаменЦарь задаст, не оплошай!

Сам допросит, выложь знанья –Цифирь, линии, круги!А не сдержишь испытанья –И жениться не моги!

Не позволит! – Оглянулся:Он уж там – и снова весьМысль и дело, – покачнулся,Задремал ты – он уж здесь.

Там нашел он ключ целебный,Там – серебряный рудник,Там устроил дом учебный,Там богатств открыл родник,

Там взрывает камней груду,Там дворян зовет на смотр, –А меж тем наука всюду,И в науке всюду Петр –

Рыщет взглядом, сводит брови…Там – под Нарвой храбрый шведУчит нас ценою кровиТрудной алгебре побед.

Научились. Под ПолтавойВот он грозен и могуч!Голос – гром, глаза – кровавыйВыблеск молнии из туч.

Враг разбит. Победа наша!И сподвижник близ него –Князь Данилыч Алексаша,Славный Меншиков его.

От добра пришлось и к худу:Смелый царь вступил на Прут,И – беда случись: отвсюдуЗлые турки так и прут.

Окружили. Дело круто.Торжествует сопостат, –И Великий пишет с ПрутаВ свой встревоженный Сенат:

«Не робеть! – Дела плохие.Жизнь Петру недорога.Что тут Петр? Важна Россия.Петр ей так, как вы, слуга.

Только б чести не нарушить!Против чести что коль самСкажет Петр – Петра не слушать!То не царь уж скажет вам.

Плен грозит. За выкуп многоКоль потребуют враги –Не давать! Держаться строго!Деньгу крепко береги!»

Но спасает властелинаИ супруга своегоЧерна бровь – Екатерина,Катя чудная его.

Хитрый путь она находит,Клонит к миру визиряИ из злой беды выводитИзумленного царя.

Гнев ли царский на раската,Царь Данилычем взбешен, –Казнь ему! Данилыч к Кате,Та к царю – и князь прощен.

Раз, заметив захолустье,Лес, болотный уголок,Глушь кругом, – при невском устьеЗаложил он городок.

Шаток грунт, да сбоку море,Расхлестнем к Европе путь!Эта дверь не на затворе.Дело сладим как-нибудь.

Нынче сказана граница,Завтра – срублены леса,Чрез десяток лет – столица,Через сотню – чудеса!

Смерть смежила царски очи,Но бессмертные дела,Но следы гигантской мочиРусь в наследье приняла.

И в тот век лишь взор попятишь –Всё оттоль глядит добром,И доселе что ни схватишь –Откликается Петром, –

И петровскую стихиюНосим в русской мы кровиТак, что матушку РоссиюХоть «Петровией» зови!

А по имени любовноДа по батюшке назвать,Так и выйдет: «Русь Петровна», –Так извольте величать!

Всюду дум его рассадник, –И прекрасен над рекойЭтот славный «Медный всадник»С указующей рукой.

Так державно, так престольноОн глядит на бег Невы,Что подходишь – и невольноРвется шапка с головы.

Под стопами исполинаЗолотые письменаЗри: «Петру – Екатерина» –И пойми: Ему – Она!

И, на лик его взирая,С сладким трепетом в груди,Кончи: «Первому – Вторая» –И без шапки проходи!

Христианские мысли перед битвами (в дни св. Пасхи 1855 г.)