ПроЖИВАЯ. Как оставаться счастливым, проживая самые сложные моменты жизни - Савельева Ольга Васильевна

…Троллейбус № 2 курсировал от стадиона до вокзала. Папа вошел в заднюю дверь. На остановке остались грустный дедушка и заплаканная бабушка. Они подняли руки на прощание, и папа тоже махал им, глядя в заднее стекло троллейбуса. Троллейбус № 2 медленно тронулся и поехал по своему маршруту…

Но что это?

Девочка лет пяти на двухколесном велосипеде резко съехала с тротуара и помчалась за троллейбусом прямо по дороге. Машин было мало, а она так быстро, так отчаянно крутила педали, что почти догнала троллейбус.

Внутри у заднего стекла метался папа. Он жестами показывал девочке, что ей надо остановиться и вернуться домой. Очень опасно ехать прямо по шоссе, домой, Оля, домой, домой…

Троллейбусу везло со светофорами, он проскочил на зеленый целых три светофора подряд и свернул на другую улицу, где и была следующая остановка.

А девочка застряла колесом в канализационной решетке, потом светофор заставил ее пропустить машины, которые ехали наперерез, и когда она повернула за угол, троллейбуса уже не было.

Он сбежал.

На остановке стоял папа. Он был очень злой.

– Что ты делаешь?! – спросил папа слишком строго.

– Ты сказал, что пока ты рядом, я не упаду…

– Я сейчас из-за твоих капризов опоздаю на поезд! Ну что ты творишь! Ты же уже взрослая девочка!

– Я не хочу, чтобы ты уезжал.

– Нет слова «хочу», есть слово «надо».

– Есть слово «хочу»!

– Ну тогда я хочу, чтобы ты села на велосипед и немедленно поехала к дедушке и бабушке. Они, наверное, уже с ума сходят. Тут недалеко, только по тротуару. Давай, живее! Ну!

– Папа, у меня тоже есть слово «хочу», и я хочу…

– Оля, бегом! У бабушки сердечный приступ будет! А я еще успею на поезд, если на тридцать восьмой автобус сяду. Давай…

К остановке подъехал нужный автобус, папа шустро подхватил чемодан и взбежал на подножку.

Через заднее стекло он показал ей кулак и тут же превратил его в машущую ладошку. Езжай домой. Ну же, ну…

Оля смотрела, как автобус уезжает в сторону вокзала.

ПАПА ЕДЕТ ДОМОЙ, И ОЛЯ СЕЙЧАС ПОЕДЕТ ДОМОЙ. ПОЧЕМУ ИХ «ДОМОЙ» РАСПОЛОЖЕНЫ В РАЗНЫХ ГОРОДАХ? ПОЧЕМУ ОНИ НЕ ЖИВУТ В ОДНОМ ДОМЕ?

Взрослые всегда отводили глаза, отвечая на этот вопрос. Они всегда отводили глаза, когда знали, что ответ Оле не понравится.

Оле очень хотелось, чтобы папа, как тогда, когда она упала, тревожно всмотрелся в ее лицо и спросил: «Тебе не больно? Не больно?» Ей было больно, очень больно, особенно там, где невозможно помазать зеленкой, и очень хотелось кому-то об этом рассказать.

Но никто не спрашивал.

Олечка села на велосипед и поехала обратно. Не надо быть провидцем, чтобы понять: дома ей очень сильно влетит.

От бабушки, у которой разболится сердце, и от дедушки, который испугается за бабушку.

Наверное, это очень приятно, когда за тебя кто-то сильно волнуется.

Оля не знала, как объяснять бабушке и дедушке. Решила, если они что-то будут спрашивать, она просто отведет глаза. А что? У взрослых же так работает…

Дома Оля пройдет мимо бабушки и дедушки, и, не отвечая на их истерические крики: «Где ты была?», уйдет в свою комнату, ляжет в кровать, накроется одеялом и, как ни странно, крепко заснет.

Чтобы со второй попытки проснуться в этот день и снова расстроиться над диваном в большой комнате, который застелен так, будто у них нет гостей.

Нет. Не жалейте меня. Это не обо мне рассказ. У меня в детстве даже велосипеда не было…

Обогреватели

Моим финансовым коучем была тетя Оля. Я произносила это в одно слово и получалось «тетеля».

У нее что ни фраза, то тренинг личностного роста. Я жалею, что не записывала.

Например, она часто говорила: «У катафалка нет багажника». Это означало, что на тот свет денег с собой все равно не возьмешь, поэтому лучше потратить все в этой жизни и не жалеть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

А я как раз тогда копила на новую дубленку.

– Сколько накопила уже? – спрашивала теть Оля.

Я отвечала.

– О-о-о, – хохотала она. – Так ты до смерти будешь копить. И будешь или самой богатой старушкой на кладбище или в дубленке.

Я смеялась вместе с ней. Было совсем не обидно.

У теть Оли была палатка со жвачками, конфетами, сигаретами и пивом, расположенная в удачном месте: с одной стороны – завод, с другой – автосервис, до ближайшего магазина далеко.

Работяги – основной контингент покупателей.

Палатка была холодная, продуваемая всеми ветрами. Летом это было удобно, зимой – невыносимо.

Продавцом там работала моя мама, а я – на подхвате – подменяла ее, пока мама бегала оттаивать в фойе завода.

Та зима была очень теплой: и декабрь, и январь температура толклась около нуля. Для прогулок – идеально, но, когда ты весь день с девяти утра до восьми вечера сидишь в холодном жестяном коробе, все равно холодно.

Однажды тетя Оля заехала навестить нас с мамой, проболтала с нами час и сказала в качестве резюме: «Так, я все поняла, девчат, надо срочно покупать мощный обогреватель, а то такие циститы вам потом не вылечить».

То есть она поняла, что это проблема, и сразу ее стала решать. Я таких людей называю «человек – инфинитив». Они, как глагол, отвечают на вопросы «что делать?», «что сделать?» И делают. Сразу – результат. Обожаю таких людей.

Тетя Оля нашла деньги и продавца, который обещал достать два мощных обогревателя с большой скидкой.

Заплатила ему. Подождала три дня.

А он пропал. Обманул. Воришкой оказался. Тетя Оля осталась без денег, а мы – без тепла.

Она, расстроенная, приехала рассказать нам о том, что случилось, и попросить продержаться еще несколько дней.

Мы втроем сидели в палатке, грустили по поводу того, что мир населен мошенниками.

Тетя Оля хрипло спросила:

– Интересно, как с такой совестью люди спят?

– В тепле, наверное, – с сарказмом заметила я.

– Тепло обогревателя не растапливает заледеневшую совесть.

– Ну, будем считать, что им просто очень нужны были деньги.

– Нет, Оль. Им нужно было много денег, причем чужих. И как я забыла, что соперничество за ограниченное количество «всех денег мира» может стать маниакальным…

Я сразу поняла, что она имела в виду: когда ты становишься денежным маньяком и деньги для тебя получаются важнее людей, это, возможно, кратковременно делает тебя богаче, но точно не счастливее.

– А вообще, – добавила спустя минуту тетя Оля. – Это хорошая новость. В каком-то смысле. Значит, я слишком долго была окружена исключительно порядочными людьми, расслабилась.

Тем не менее нам с мамой было не до красивых фраз. Мне было ужасно обидно. За маму и за себя. В те дни, как назло, еще включились морозы, работать стало совсем невозможно.

Плюс у меня случилась личная трагедия.

Молодой человек Виктор, галантно ухаживающий за мной уже несколько месяцев при помощи свиданий, комплиментов, одиноких розочек в целлофане и модных шоколадок, был случайно замечен мною в компании другой девушки.

У нее в руках была роза в целлофане и шоколадка «Сникерс». Мне стало очевидно, что Витины комплименты она уже тоже прослушала.

Я КАТЕГОРИЧЕСКИ НЕ УМЕЮ УСТРАИВАТЬ СКАНДАЛЫ. ПОЭТОМУ Я ПРОСТО ПОБЕЖАЛА ДОМОЙ ПЛАКАТЬ И ВЫТЬ В ПОДУШКУ, А ВИКТОР ДАЖЕ НЕ ЗНАЛ, ЧТО Я ИХ ВИДЕЛА В ОБНИМКУ С СОПЕРНИЦЕЙ, ОН НЕДОУМЕВАЛ, ПОЧЕМУ Я ВДРУГ ПЕРЕСТАЛА БРАТЬ ТРУБКУ.

В семнадцать лет такие предательства переживаются масштабно. Это настоящая взрослая драма, и слезы накатывают постоянно, особенно когда взгляд натыкается на чужое счастье, и на полном серьезе рассматривается перспектива уйти в монастырь после зачета во втором семестре.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

В тот вторник я оставалась в палатке за главную.

Мама приболела, я решительно отправила ее домой, уверила, что справлюсь.