Братья по крови - Саймон Скэрроу

Тот самый, в коричневой тунике, стоял не более чем в полусотне шагов, прямо за людской толчеей возле фонтана. Только теперь он уже не прятался, не пытался слиться с толпой, а смотрел на Музу открыто, с дерзкой ухмылкой. Выражение лица преследователя холодило кровь, и вместе с тем в голове молниями сверкали вопросы: как такое оказалось возможно? Как он умудрился не отстать? Как узнал, где его найти? Может, он тоже из местных? Муза запоздало клял себя за то, что недооценил противника.

Ладонь снова скользнула на рукоять ножа; стало чуть-чуть поспокойнее. Получается, ставки резко возросли. Теперь задача – не просто ускользнуть. Все становится куда более опасным, грозя перерасти в столкновение. Муза знал: от площади к улице, восходящей на Квиринал, ответвлялся укромный проулок, – и начал оттесняться к нему, внутренне напрягаясь для рывка. Все просто. Не хватило хитрости, чтобы обставить преследователя, – полагайся теперь на ноги.

Коричневая туника держалась с ним вровень: куда он, туда и она. Разгадав намерения, преследователь вновь развязно улыбнулся и погрозил пальцем. Муза впервые ощутил страх и почувствовал, как по хребту к шее поднимается неприятный холодок. Вот преследователь кивнул в сторону проулка, и Муза заметил, как из затенения по ту сторону площади выступили двое здоровяков, преграждая ему путь отхода.

– Язви вас, – буркнул вполголоса Муза.

Их трое, вполне возможно, что больше, и силой из ловушки не вырваться. Теперь все зависит от скорости. Муза снова втерся в толпу – так пока безопаснее – и еще раз оглядел площадь. По сути, отсюда ему открывались четыре выхода. Он выбрал проулок напротив тех амбалов, самый дальний от преследователя, и припомнил, что эта улочка идет параллельно дороге, ведущей на Квиринал. На каком-то ее отрезке, если изловчиться, можно будет срезать путь к дому хозяина – там безопасно. Муза напрягся и, набрав в грудь воздуха, рванулся, распихивая с дороги людей. Сзади доносились проклятия тех, кого он сшиб, но его это не волновало. Вырвавшись из толпы, он помчался по замызганным булыжникам ко входу в проулок и услышал за спиной окрик, перекрывший шум толпы:

– Эй, вы там! Держите его!

Муза в этот момент ринулся в сумрак тесной улочки. Какое-то время контраст с более ярким светом на площади ослепил его, и Муза мчался по улице почти наугад, надеясь, что не споткнется, не влетит в кого-нибудь или, чего доброго, не поскользнется на облитом какой-нибудь дрянью плитняке. Когда глаза попривыкли, он на лету стал разбирать детали – низенькие арочные входы в убогие мастерские и лавочки, хозяева которых пытались выживать на жалком доходе, остававшемся после грабительских поборов сборщиков податей и уличных банд Субуры. Горстка изможденных, состарившихся до срока женщин и мужчин в лохмотьях протянули руки за подаянием, невнятно клянча деньги или съестное, – Муза пронесся мимо, слыша, как в звонкой улочке где-то сзади раздается топот ног преследователей. Стиснув зубы, он подгонял себя со все возрастающим чувством отчаяния. Впереди в полусотне шагов блеснул луч: солнечный свет отвесно падал на соседнюю, более широкую улицу, ведущую в сторону Квиринала. В сердце затеплилась надежда. Если еще с четверть мили держаться впереди, то можно выбраться туда, где безопасно. Стык улиц становился все ближе, а с ним и ободряющие лучи света, пронзающие темный мир трущоб. От угла Музу отделял всего десяток шагов, когда вдруг что-то резко ударило его по лодыжке, от чего беглец потерял равновесие и полетел вперед, вытянув перед собой руки. Он тяжело рухнул в канавку по центру проулка, где стояли мерзкие лужи отходов. Сила удара вышибла из легких воздух, и мгновение Муза лежал, пытаясь сделать вдох, чему мешала жгучая боль в ребрах. Все вокруг, казалось, заполонил перестук бегущих ног. Еще не в силах толком вдохнуть, он потянулся к ножу, пытаясь встать, затем выпростал лезвие и стал поворачиваться в решимости нанести удар.

В это мгновение по его руке ударил башмак, выбив нож из онемевших пальцев. Еще один удар ногой угодил ему в бок, от чего Муза опять лишился воздуха и, мучительно кряхтя, опрокинулся назад. Согнувшись, он надсадно дышал и смотрел вверх, где над ним нависла фигура в коричневой тунике, по бокам которой присели на корточки двое здоровяков, держа кулаки наготове. Муза так и не понял, что сбило его с ног. Видимо, эта болезненная растерянность и вызвала у его преследователя улыбку.

– Что ж ты, Муза, такой неловкий? Старался ты, надо сказать, на славу, но свое все одно отбегал. Теперь все кончено, не так ли? – Он поднял голову и, глядя Музе куда-то поверх плеча, заулыбался: – Молодец, Петул. Выходи, не бойся.

Сзади из подворотни выступила тень, а когда она вышла на свет, Муза разглядел в ней того самого воришку-оборвыша, которому дал монетку с наказом сбить погоню со следа. В руках оборванец держал палку, которую, по всей видимости, и сунул Музе под ноги. Вот как. Оказывается, паршивец изначально был во всем задействован. Более того, все было устроено так, чтобы он, Муза, попал в ту самую улочку, где его подкарауливали. Это была хитро подстроенная ловушка. Сработано не хуже, чем обычно у него самого. Даже, пожалуй, лучше.

Он с подавленным вздохом повернулся на спину.

– Поднимите его, парни.

Грубые руки вздернули Музу на ноги. Человек в коричневой тунике, стоящий перед ним, приподнял его голову за подбородок.

– Кое-кто хочет перемолвиться с тобой словечком, Муза, – с ехидной ухмылкой произнес он.

Тот ответил строптивым взглядом. А затем, оскалив зубы, внезапно плюнул ему в лицо.

– Да пошел ты! – с чувством выдохнул он. – И твой дерьмовый грек, на которого ты работаешь!

Глаза преследователя гневно вспыхнули. А затем он презрительно улыбнулся:

– Если говорить о дерьме, друг мой, то твой хозяин состоит из него целиком.

Он кивнул, и голова Музы скрылась под темным куском мешковины, пахнущей оливками. Затем последовала ослепительная вспышка, и Муза, почувствовав резкую боль, провалился в темноту.

Глава 2

– Эк ты его приложил, – дошел до мутного сознания чей-то голос. – Мог ведь и мозги вышибить…

Муза протяжно застонал и повернул голову. Сквозь приоткрытые веки было видно, что он находится в каменном каземате, освещенном тусклым желтоватым светом. В голове тяжко пульсировало, нутро тяготила тошнота. Он лежал на спине, а пальцы соприкасались с чем-то вроде деревянной столешницы. Попытка шевельнуть рукой дала понять: та прихвачена путами. То же самое и с остальными конечностями. Муза лежал неподвижно, якобы в обмороке, а сам как мог пытался восстановить связность мысли, превозмогая тупую боль в голове. Пульсировала и лодыжка. Тот предатель-оборвыш вспоминался с некоторой обидой, а еще зрело презрение к себе за наивную доверчивость.

– Да я этого ублюдка всего раз по башке и хлопнул, – проворчал еще один голос, по которому Муза узнал своего главного преследователя. – Ничего, будет как новенький, когда очухается.

– Вон, зашевелился… Очнулся, кажется.

По полу зашаркали подошвы, и чьи-то руки, ухватив верх туники, крепко встряхнули Музу.

– Эй, ты! Хватит спать, открывай глаза. Есть разговор.

Муза решил не откликаться и притворился бездыханным. Но не тут-то было: человек снова его встряхнул, а затем отвесил смачную оплеуху.

Муза моргнул и слегка прищурился. Видно было, как склонившийся сверху довольно кивнул.

– Ну вот, ничего с ним не сделалось.

– Тогда не будем больше терять времени. Ступай за Анком.

– Уже иду.

Человек скрылся из виду, и Муза услышал, что открылась дверь и сандалии застучали куда-то наверх. Он повернул голову и впервые как следует оглядел все помещение – с низким сводом, и судя по сырости, нехватке света и тишине, явно подземное. К потолку были прикреплены два масляных светильника, тускло освещавшие пространство. Из мебели, помимо стола, была всего лишь одна скамья с набором каких-то инструментов, поблескивающих в слабом свете. Возле стола Муза заметил человека, наполовину скрытого затенением алькова, в чистой белой тунике и сафьяновых сапожках до середины голени. Какое-то время он стоял молча, а затем заговорил суховатым голосом, настолько тихим, что Муза с трудом мог его расслышать:

– Чтобы ты не питал глупых надежд, скажу сразу: твои крики и вопли не будут слышны никому за пределами этой комнаты. Мы в подвале надежного дома.

По хребту Музы пополз тревожный холодок. Была лишь одна причина, по которой они выбрали такое угрюмое место. Он снова взглянул на скамью и понял, для чего предназначались инструменты.

– Вот и славно, – перехватил его взгляд незнакомец. – Ты понимаешь, что тебя ждет. Не хочу уязвлять твою бесспорную сообразительность словами о том, что рано или поздно ты выложишь нам все. Если твой хозяин натаскивал тебя столь же усердно, как я натаскиваю своих, то с тобой придется повозиться. Но предупреждаю: Анку в ремесле дознания нет равных. При наличии времени у него заговорил бы и камень. А ты, Муза, отнюдь не камень, а всего лишь мешок плоти, крови и костей. Слабачок. Как и у всех, у тебя есть уязвимые места, и в конечном счете Анк выявит их так же неизбежно, как день сменяет ночь. Ты расскажешь нам все, что мы хотим знать. Вопрос лишь в том, сколько ты по своему глупому упорству продержишься. Но на выяснение этого у нас есть уйма времени… Впрочем, можно поступить и по-другому: ты развязываешь язык прямо сейчас и избавляешь всех нас от этих малоприятных процедур.