Антирусская красная смута - Владимир Михайлович Лавров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Когда бы вы были военным юнкерочком али гусариком молоденьким, вы бы не так говорили. А саблю бы вынули и всю Россию стали бы защищать.
- Я не только не желаю быть военным гусариком, Марья Кондратьевна, но желаю, напротив, уничтожения всех сол-дат-с.
- А когда неприятель придёт, кто же нас защищать будет?
- Да и не надо вовсе-с. В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, отца нынешнему, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глу-пую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки-с.
- Да будто они там у себя так уж лучше наших? Я иного нашего щеголёчка на трёх молодых самых англичан не променяю, - нежно проговорила Марья Кондратьевна, должно быть сопровождая в эту минуту слова свои самыми томными глазками.
- Это как кто обожает-с.
- А вы и сами точно иностранец, точно благородный самый иностранец, уж это я вам чрез стыд говорю.
- Если вы желаете знать, то по разврату и тамошние и наши все похожи. Все шельмы-с, но с тем, что тамошний в лакированных сапогах ходит, а наш подлец в своей нищете смердит и ничего в этом дурного не находит. Русский народ надо пороть-с, как правильно говорил вчера Фёдор Павлович...»
Прервём поротого «пролетария» и послушаем Петра Ми-усова, являющегося родственником Ф. Карамазова и рассказывающего о его сыне Иване: «Не далее как дней пять тому назад, в одном здешнем, по преимуществу дамском, обществе он торжественно заявил в споре, что... для каждого частного лица, например, как мы теперь, не верующего ни в Бога, ни в бессмертие своё, нравственный закон природы должен немедленно измениться в полную противоположность прежнему, религиозному, и что эгоизм даже до злодейства не только должен быть дозволен человеку, но даже признан необходимым, самым разумным и чуть ли не благороднейшим исходом в его положении». Или тоже самое в пересказе брата Дмитрия Карамазова: «Злодейство не только должно быть дозволено, но даже признано самым необходимым и самым умным выходом из положения всякого безбожника». Причём примечательна реакция старца Зосимы, выслушавшего такое и обратившегося к Ивану: «Блаженны вы, коли так веруете, или очень несчастны!»
Достоевский предсказал и победу социалистической революции в России, и миллионные жертвы при этом, и банкротство социализма. А ведь Фёдор Михайлович не был ни историком, ни экономистом. Но был знатоком русской души и чувствовал, перед каким искушением и соблазном не устоит русский человек.
Карл Маркс и Фридрих Энгельс свою теорию представили как итог и окончательное слово в развитии всемирной науки, написали столько томов... и эти «тома» попали в русскую почву, были прочитаны способными, неравнодушными и честными Иванами Карамазовыми и в их пересказе стали известны Смердяковым, готовым за тридцать серебряников убить отца и продать Отечество. Марксизм трансформировался в России в марксизм-ленинизм, в большевизм во главе с Лениным - неглупым, способным, по-своему честным и жаждущим пойти на всё во имя своей псевдоверы.
В разгар брежневского застоя я на первом курсе прочёл впервые Библию. Прочёл - и верующим не стал тогда, но был поражён: нас по Марксу и Ленину учат, что человек меняется, преобразуется и совершенствуется вместе с преобразованием и совершенствованием материальных производительных сил и производственных отношений... только при сравнении современности с изложенным в Библии выходит, что по своей природе человек не изменился за тысячи лет. И в библейские времена, и сейчас человек обуреваем все теми же страстями. Имеет все те же слабости, желания и черты характера. Происходит все та же схватка добра и зла. И следовательно, совершенное общество - коммунизм - невозможно!
Наконец, нельзя умолчать о «крови». Ведь В.И. Ленин был преимущественно не русским, но именно по русской составляющей он унаследовал склонность к максимализму, по немецкой - тягу и уважение к германской организованности и профессиональности, по еврейской - природные умственные способности и способность успешно действовать в своих интересах, исходя из складывающейся ситуации. Кроме того, были калмыцкая и шведская составляющие.
У Ульянова-Ленина есть весьма пренебрежительные высказывания о русских и хвалебные о немцах и евреях. При всём этом он по своему мировосприятию был прежде всего интернационалистом, космополитом и гражданином мира.
А что читал и ценил Ленин и, соответственно, каков его внутренний мир? На первом месте в нём был Чернышевский с его скучнейшим и примитивным «Что делать?» Однако не литературное мастерство и философская глубина вдохновляли Ленина, а политический максимализм. Ленин с восторгом писал, что «ещё Чернышевский сказал: «Кто боится испачкать себе руки, пусть не берётся за политическую деятельность».3Так же за взгляды ценил Ленин Некрасова, Белинского, Герцена, Добролюбова и Писарева.
Писательский авторитет Льва Толстого Ленин признавал, но считал, что взгляды графа подобны «патриархальному, наивному крестьянину, а не европейски-образованному писателю».4 Ленин не любил удивительно русских и православных по духу Достоевского и Лескова; причём в первом писателе почувствовал угрозу и называл его «архискверным».5 Владимир Ильич оказался совершенно неспособным воспринять русскую религиозную философию - живую и творческую, однако высоко оценивал едва читаемую и схоластическую немецкую.
Ленин интересовался западноевропейской историей и не столько историей России, сколько историей бунтов и восстаний против царской власти. Сочетание материалистических и революционных взглядов вылилось в Ленине в звериную ненависть к тысячелетней, православной и единой России. Он не идентифицировал себя с великой русской классической культурой, возросшей в православии, поэтому и не чувствовал себя русским (православным).
В.И. Ленин создал свой главный мировоззренческий, философский и богоборческий труд «Материализм и эмпириокритицизм» (1908-1909 годы) с целью отстоять материалистическую системность и целостность марксизма. Если сравнить его труд с русской философией, то он не философский. Схоластические примитивные построения и такая же полемика с никому не известными, но опасными марксизму-ленинизму Махом, Авенариусом и др. Для Ленина не существовало вечных и глубоких вопросов человеческой жизни.
Он не чувствовал их, он
