Зора (СИ) - Mazurenko

что в таких ленгерадах раскрывается предрасположенность к нашей магии. Но это ни в коем случае не означает, что твоя дочь принадлежит нам» — «Но ведь существует закон» — «Да, закон. Придуман он А́рхом, основателем нашей башни, но лишь с одной целью — чтобы всё происходило честно» Тут заговорил беломаг: «Вашу башню основал какой-то человек. А мы, приверженцы света, подчинены самой предтечи О́зин’Ва́ллу» — «Что ж, тогда мы ждём прихода бога из Пустоты. У всех у нас есть владыки» Представитель белой башни хотел что-то ответить ей, но обратился к нам с женой: «Гони их прочь, алхимик. А иначе тебе не будет чести от белой башни» Его слова поддержала Морэ и попросила, чтобы я разрешил Эларду прикоснуться к моей малышке. Я взял из её рук мою дочь. Ещё такая маленькая и беззащитная, а вокруг неё уже стоят такие великие люди. Из-за неё уже сражаются чародеи. Глянув в глаза своей жены, я отвечал: «Прости, дорогая, но я не могу поступить иначе. В этом мире все башни равны. И каждый имеет…» Беломаг не стал дослушивать мои слова и попытался без моего разрешения прикоснуться к дочери, чтобы дать ей своё благословение. Однако Лукас показал мгновенную реакцию. Не успела рука дотянуться до малютки, как его конечность тут же высохла. Чародей метнул яростный взор на двоих чернокнижников, а после исчез, как будто и не бывало его тут. Я поинтересовался: «А вы потом исправите это с его рукой?» — «Они в том числе и целители. Должны справиться сами. Если нет, то пусть приходят в нашу башню — расколдуем. Итак, Флавий, означает ли это, что ты избрал нас даровать благословение твоему ребёнку?» — «Скажи, Лукреция, что с ней станет? Она будет такой же мрачной, как и вы?» — «Это решать только ей. Сколько знаний нашей магии она впустит в себя, столь сильны будут изменения в ней. Знай, Флавий, что мы лишь укажем ей путь. Если она его не выберет, мы не будем навязывать ей ничего. Но если она примет наш дар, мы не откажем ей ни в чём» — «Спасибо за честность. Тогда я принял решение — моя дочь будет принадлежать вам» И я протянул её к Лукреции, чтобы чародейка даровала ей своё тёмное благословение. Морэ, пряча слёзы, спросила: «Ты уверен, что это правильный выбор?» — «Конечно. Дитя, рождённое в полнолунье, принадлежит чёрной башне. Кажется, сама судьба предрешила ей такой путь» И лёгкие пальцы Лукреции коснулись лба моей дочери. Я видел зелёную вспышку зра́зе, что означало лишь одно — тёмное благословение было передано. И теперь лишь время покажет, как сложатся дальнейшие события. Перед тем, как уйти, некроманты спросили, как мы назвали свою дочь? Я ответил: «Алиса».

Да, меня зовут Флавий. И я — скромный алхимик, проживающий в простой деревушке У́ра, что расположена южнее города Па’нокти́кума, куда позднее я перебрался. Но эта история будет не обо мне. Я расскажу, с чего всё началось, откуда взялся этот самый бессмертный марш и как разворачивались события в эпоху безбожия. Мне выпала великая честь начать это веретено историй, эту летопись великих.

С той самой ночи, когда родилась моя Алиса, произошли очень масштабные изменения. Великий и всеми любимый вира́н Ло́рингер погиб в сражении за Эн’суте́лин в попытке прогнать из тех руин нежить. Место управителя страны занял его сын, который не сумел справиться с горечью потери и принялся обвинять башню чернокнижников в том, что это её адепты убили его отца, дескать, нежить — это по их части, но Эн’сутелин, Ик’ха́лим и Н’окту́с, а также крепость Мо́рата говорят о том, что некроманты либо бездействуют и не борются с напастью по своей части, либо это входит в их планы. Белые маги, кажется, извечно враждовавшие с чернокнижниками, объединили усилия с воинством вирана и двинулись в поход против чёрных магов, в результате чего башня чернокнижников была разрушена, и о некромантах стали говорить как о преступниках. После этого произошло одно из самых жутких нарушений закона — белая башня объединилась с дворцом вирана, и все беломаги стали представителями власти. А сам виран прислушивался к их советам, как к своим. Потом заговорили о смерти руководителя Белой башни. Поговаривают, что он руководил ею с самого основания, и теперь старость настигла его. Это удивило многих, ведь все люди думали, что чародеи вечны. Но, оказывается, от судьбы не убежать. Следом за этим событием по всем землям начали распространяться жуткие звери, напоминающие смесь медведя с тигром: такие же огромные и с таим же ярким окрасом. Их назвали мо́ги. Они стали столь же опасны, сколь и нежить, что заселила руины трёх фортов. Но только если порождения некромантии не совершают каких-то открытых нападений, а лишь сидят на своих местах и уничтожают любого, кто посмел сунуться к ним, то эти самые моги рыщут везде и даже заходят в поселения, отчего деревни начали обноситься частоколом, а города — самыми настоящими крепостными стенами. Каждое поселение патрулирует несколько стражников. А в каждом городе проживает как минимум один беломаг. Поговаривают также, что тени из крепости Мората стали забредать дальше пустошей Акхалла, так что их видели даже в Па’ноктикуме. Казалось бы, башни чернокнижников больше нет, а всякие существа продолжают являться на свет и тревожить простых людей. Но вот только с уничтожением чёрной башни ремесло некромантии не было забыто. Пять представителей этой гильдии всё ещё продолжают существовать и развивать своё тёмное дело. И среди них была, конечно же, моя любимая дочь Алиса. Гибель чёрной башни её нисколько не тревожила, а даже наоборот, побудила с ещё большим усердием взяться за изучение тёмного искусства, ведь гибель для некроманта — это своего рода благословение. Некроманты говорят, что каждый зразер, умерев, попадает в Некрополис — царство смерти, где они будут всю вечность познавать глубины своей жуткой магии. А ещё от меня ушла жена, после того как Алиса решила последовать за Лукрецией. И вот, когда я остался один, то продал своё имение в Уре, прибавил то, что успел заработать за всю свою жизнь, и переселился в Па’ноктикум, туда, где было безопаснее, потому что даже частоколы не спасали от нашествия могов.

На новом месте было гораздо лучше. В городе я чувствовал себя в безопасности. Утром ворота отпирались, и стражники стояли на часах, ночью запирались, так что никто не мог ни войти, ни выйти. Тем более вести торговлю в черте города было очень