Дары зингарцев - Торн Стюарт

Пользуясь тем, что незнакомец, похоже, не заметил гостя, ибо даже не обернулся на шум в кустах, зингарец с жадностью разглядывал его, пытаясь понять, что за человек перед ним, а еще больше - принюхиваясь к доносящимся от костра восхитительным запахам жаркого. Римьерос невольно сглотнул слюну. Кем бы ни был этот человек, он не откажет в приюте почти соотечественнику... От костра внезапно донесся смешок. - Если хочешь есть - подходи и садись, а не бурчи животом в зарослях бамбука, словно двуцветный медведь пан-да, - услышал Римьерос веселый низкий голос, говоривший по-аквилонски. Справившись с первоначальным изумлением, принц недовольно нахмурился: мало того, что его появление заметили, незнакомец каким-то образом тут же вычислил, что его гость - не кхитаец, раз заговорил с ним на самом распространенном на западе языке. Между тем чужак не только не вскочил на ноги, но даже не обернулся, по-прежнему сидя к принцу спиной. Римьерос горделиво выпрямился и подошел к костру с достоинством, какое присуще всем истинным царедворцам. Обидные слова о медведе он решил пропустить мимо ушей. - Да пребудет с тобой милость Митры Жизнеподателя, незнакомец, - церемонно произнес он с кивком, означающем приветствие. - Я и в самом деле пробродил в лесу весь день и проголодался. И если... Хозяин костра поднял на него смеющиеся синие глаза. - Ну конечно, зингарец, Кром меня разбери! Кто же еще будет так многословно отвечать на простое приглашение поесть! Садись, садись, не криви губы. Кто ты таков и как здесь оказался? Говоря все это, он нагнулся вперед и принялся поворачивать над жаркими угольями несколько тонких вертелов с насаженными частями какой-то дичи. - Ты ведь не побрезгуешь козлятиной? Малыш был еще совсем сосунок, мать его завалило камнями, он мыкался вокруг, так что пришлось их добить... Знай я, что нынче у меня будут гости, зажарил бы обоих. Римьерос, несколько шокированный в первый миг таким запанибратским приемом, оправился и, усмехаясь, проговорил: - Сойдет и козлятина. Незванному гостю не пристало привередничать. Хотя, конечно, будь я во дворце моего отца, покойного короля Зингары, я велел бы выпороть на конюшне того, кто предложил бы мне отведать этой пищи черни. Он ожидал немедленной смены тона, быть может, даже смущенных извинений, но черноволосый синеглазый гигант только ввдернул брови. - Ого, да ты важная птица? Нынешнего короля Зингары, Кратиоса, я знаю; ты, верно, его брат? Который же из трех? - Я - принц Римьерос, герцог Лара, - веско сказал Римьерос и наконец сел, решив, что после объявления его титула ему уж вовсе не пристало стоять в присутствии этого человека. - А-а, Римьерос Безземельный! - отозвался хозяин со смехом. - Что ж, а я - Конан из Киммерии, и земли у меня еще меньше, чем у тебя, принц. Вот этот кусок, пожалуй, уже готов... Бери, не стесняйся. Здесь на всех хватит! Принц вспыхнул, залившись краской до самых корней волос, рука его метнулась к кинжалу у бедра. Прозвище Безземельный он получил за то, что был четвертым ребенком в семье. До тех пор самое большее количество наследников мужского пола в семьях королей Зингары исчерпывалось тремя детьми, и то обычно двое из них не доживали до совершеннолетия - либо в силу частых болезней, либо благодаря клинку и яду, на кои не скупились придворные доброхоты. И потому когда родился четвертый сын, принц Римьерос, король был вынужден откупить у своих баронов хотя бы небольшой домен, ибо владения короны были уже распределены между тремя старшими братьями. Майоратами поступились только двое - дела их были так плачевны, что легче было продать отчие земли, чем содержать их. То, что получилось в результате объединения этих двух поместий, могло именоваться герцогством только в указе короля. Вскоре, однако, отважный Родерго, третий брат, погиб в стычке с аргосскими пиратами, и Римьерос уже предвкушал, что будет отныне именоваться "герцог Каррьяло", но нашлась девица, причем знатного рода, которая утверждала, что беременна от погибшего принца. И в результате долгого разбирательства герцогство, не уступавшее домену Гурралид, которым наделялся при рождении наследный принц, отошло какому-то трехмесячному младенцу и его ловкой матери. Она стала богатейшей женщиной в Зингаре, ибо старый король не мог нарадоваться на внука и всячески отмечал и задаривал невестку. И даже после смерти отца Кратиос, воссев на золоченый трон в Верхнем дворце Кордавы, отказался оспаривать решение Единого Духовного и Светского суда. Над Римьеросом, упустившем земли брата, потешалась вся страна... И стоило проехать тысячи бесконечных лиг, чтобы первый встречный у костра бросил тебе в лицо обидную кличку! Принц был уже готов затеять ссору, но тут вдруг расслышал имя, которым назвался его обидчик. - Конан из Киммерии? - повторил он и наконец пригляделся к незнакомцу. На вид хозяину ночного костра было лет двадцать семь - двадцать восемь, но прищуренные синие глаза могли принадлежать и сорокалетнему мужчине, и семнадцатилетнему юноше, в зависимости от того, смеялись они или смотрели с пристальным вниманием. Густые черные волосы беспорядочной копной лежали на плечах, лицо и руки гиганта пестрели старыми шрамами, что говорило об опыте многих сражений. Мышцы под загорелой кожей были так выпуклы, что казалось, будто шевелятся клубки змей. Сопоставив все увиденное с произнесенным именем, Римьерос от любопытства вмиг забыл о нанесенной обиде и выпалил: - Не тот ли ты Конан, что под именем Амры-Льва держал в страхе все южное побережье Материка? Помнится, за голову этого разбойника была назначена изрядная сумма... - Пять полных мер золотых песет, - не без удовольствия кивнул означенный разбойник. - Но, как видишь, голова моя все еще при мне, хотя с годами иные назначают за нее все больше и больше. - Уж не от рвения ли жаждущих таких наград бежал ты на восток? - усмехнулся Римьерос. - Но здесь нет морей, где бы мог ты проявить свой гений разбойника и мародера. Синие глаза на миг недобро сощурились, изучающе глядя на принца. Римьерос уже решил, что вот теперь ссоры не миновать, но варвар широко и дружелюбно ухмыльнулся. - Когда я был таким же мальчишкой, как ты, молодой петушок, я тоже готов был вцепиться в глотку всякому, кто избирал меня мишенью для насмешек, - миролюбиво заметил Конан. - Таких, впрочем со временем находилось все меньше. Поворошив уголья, он снял с костра один из вертелов и принялся за дымящееся, ароматное мясо. Видя, что Римьерос сидит неподвижно, напряженно выпрямив спину и уставив голодные злые глаза в землю, он с хорошо разыгранным недоумением поинтересовался: - Ты не хочешь есть? Хочешь? Тогда почему не ешь? - Благодарю, - сдержанно отозвался Римьерос и потянул к себе другой вертел. Мясо оказалось мягким и сочным, хоть и с душком, как показалось принцу, никогда раньше не пробовавшему козлятины, но знавшему с чужих слов, что это - еда самой низкой черни. Впрочем, неприятный запах почти перебивался запахом дыма и смолы, шипящей на полусырых дровах. Конан украдкой следил за тем, как зингарец, стараясь сохранять на лице маску равнодушия, жадно кусает мясо, обжигая язык и губы. Киммериец искренне забавлялся, поддразнивая молодого задиру. И в то же время был рад увидеть на другом краю света человека из своего мира. Он был уже по горло сыт круглыми лицами с кожей всех оттенков желтого цвета. Утолив первый голод, зингарец, видимо из чувства благодарности, стал чуть менее спесив и более словоохотлив. На вопрос Конана, что же все-таки делает зингарский принц крови в этих оставленных Митрой землях, Римьерос, кривя губы, ответил: - Везу драгоценный дар повелителю сказочного Кхитая. Если ты бродишь здесь поблизости, то уже слышал, наверное, о моем посольстве: отряд из трехсот человек не может пройти незамеченным. - Это тот, что стоит нынче ночью выше по реке? - отозвался Конан. - Так это твои воины? Не слишком ли много мечей у вас для мирного посольства? Едва в голосе ночного хозяина снова послышалась насмешка, Римьерос выпрямился и сделался надменен. - Если ты не долетел сюда по воздуху, варвар, то должен знать, что путь через пустыни, степи и горы небезопасен. Я потерял в дороге всего пятнадцать человек, но мог потерять гораздо больше. - Не сомневаюсь, - весело кивнул Конан. - Мне самому приходится постоянно одергивать своих приятелей, чтобы не лезли на рожон. Особенно Силлу - девчонку строптивую, вроде тебя. Сагратиусу же все море по колено - особенно, если полна его фляга. Мы уж всякого тут перевидали - и змей, и хищных цветов, и черного лотоса. Римьерос обеспокоенно огляделся. - Мы? А мне показалось, что ты один? Ты упомянул по меньшей мере двоих - где же они? - Я их как раз здесь дожидаюсь, - отозвался, зевая, Конан. Мы разминулись у горного озера, и я их, похоже, немного опередил. Он встал, потянулся всем телом, прогнав волну по затекшим мышцам. В жестах его была естественность большой дикой кошки, он не менял позу, а словно перетекал из одного положения в другое. - Не пора ли нам устраиваться на ночь? Или ты предпочтешь добраться до своих? - спросил Конан принца. - Здесь не слишком далеко, не успеет сесть луна, как ты уже будешь в своем шатре нежиться на шелковых пуховиках. Не добившись внятного ответа, он потянулся к сумкам и принялся вытаскивать из самой дальней плотно скатанное одеяло из верблюжьей шерсти - стояла та ранняя весна, когда солнце уже припекает, но земля еще не прогрелась и ночью становится холоднее льда. В Римьеросе волной вскипала злоба. У него выдался неудачный день. Этот неожиданный ужин у костра - вонючая козлятина, запитая домашним некрепким вином - казался принцу самой большой из всех неудач, выпавших ему сегодня. Мало того, что к нему отнеслись как к бродячему псу: сунули кость и снисходительно потрепали по загривку. За одно это гораздо более знатные люди лишились бы жизни если не на плахе, то в поединке. Но больше снисходительнодобродушного отношения язвили зингарца насмешки, язвили тем горше, что произносились с уверенным спокойствием. Неужели этот дикарь и в самом деле думает, что если рядом с ним на земле лежит длиный меч, он может безнаказанно глумиться над принцем крови? - Нет, благодарю, - ответил Римьерос, вставая. - Я лучше вернусь в лагерь, не то они обеспокоятся и вышлют на поиски солдат. Он потянулся к поясному кошелю, словно за деньгами. - Козлятина была превосходна, хоть и попахивала. Добрый ужин стоит добрых денег. Конан, уже улегшийся у костра, приподнялся на локте. - Прах и пепел! - сплюнул он. - Можешь съесть свои деньги на сладкое, Римьерос Гордец. Или ты задумал принести-таки в Кордаву мою голову, что платишь золотом за гостепреимство? Римьерос промолчал, поджав губы и радуясь, что в темноте не видно, как он краснеет - уже второй раз за очень недолгое время, что ему было совсем не свойственно. "И за это ты мне заплатишь," - подумал он, а вслух сказал: - Прощай. Еще раз благодарю. Конан буркнул что-то невнятное. Похоже, он уже спал. Поднявшись на сотню шагов вверх по реке, принц ополоснул в воде пылающее лицо. Ярости его не было предела. Никто еще никогда не смел разговаривать с ним таким тоном - даже его венценосный братец! На ум ему снова пришло сравнение с заблудившейся собакой, которую, накормив, гонят прочь, и он разозлился еще больше. - Меч его лежит рядом с ним в ножнах, - бормотал принц, щуря на полную луну темные глаза. - Если тихонько подкрасться, отшвырнуть ножны пинком, и одновременно ударить... Принести в Кордаву голову Конана-киммерийца! Хо! Римьерос победитель Амры! Того самого Амры, что держал в непрестанном страхе все Черное побережье! Ола, Йерро, ты сумасшедший, разве не слышал ты, что он может ударом кулака свалить буйвола? Но ведь у страха глаза велики... У страха глаза велики, но втрое велик был соблазн вернуться на родину победителем легендарного короля разбойников. Вольно ж ему было насмехаться над принцем крови! Конечно, убийство во сне это не совсем по законам чести, но разве не был он приговорен к смерти еще отцом Римьероса? И варвары спят ночами, и, как говорят, спят крепко. Не так уж сложно было бы убить его, лишь бы ударить прежде, чем он доберется до меча. Задача осложнялась тем, что иного оружия, кроме длинного кинжала, при Римьеросе не было, потому что стрелы он растратил, преследуя белую оленуху. "Но ведь тебе случалось выходить и на волка с одним только кинжалом, - ободрил он себя. - Этот здоровяк не страшнее вожака-ветерана, которого вы, сударь, уложили прошлой зимой под испуганный визг, а затем рукоплескание дам." Римьерос и в самом деле справился тогда в одиночку с матерым хищником, но совершенно забыл, что до того этого волка егеря трое суток гоняли по лесу, не давая ему прилечь ни на миг, - чтобы под конец выгнать по туннелю, огороженному сеткой и красными флажками, на большую арену, где поджидал его принц - в кольчуге и при оружии. Шкуру этого волка он потом преподнес домье Ревглене, и ее прелестное личико стало еще прелестнее от густого румянца, залившего щеки... Он решил подобраться к Конану по воде, рассудив, что даже чуткий слух варвара обманет непрестанное журчание струй и шорох ветра в густых зарослях тростника. Римьерос выждал, пока луна не скрылась за вершинами деревьев, а затем начал осторожно спускаться. ...Следуя правилу всех ночующих в лесу, Конан, прежде чем ложиться, сунул в костер огромное полено - половину ствола упавшего дерева. Ствол горел медленно, от середины к концам, и бесформенная глыба, какой казался киммериец, завернувшийся с головой в одеяло, была хорошо видна в свете угольев. Принц подобрался ближе и замер в тростнике, вытянувшись, словно выпь. Проверяя, крепок ли сон варвара, Римьерос кинул в тростник несколько камешков, они прошуршали юркими зверьками в прошлогодних высохших стеблях. Но бурое одеяло даже не вздрогнуло. Рукоять меча и край ножен, высовывавшиеся из-под него, красновато облескивали в свете костра. Крадучись, как кот по черепичной крыше, шаг за шагом, Римьерос подходил все ближе и ближе к костру. Ему не впервой приходилось вот так подбираться к добыче, словно сливаясь с травой, землей и кустами. Это был тяжкий труд, но принц знал по опыту, что продвигаясь незаметными шажками, можно провести самую пугливую дичь. А варвар, услышавший его еще в бамбуках, был, несомненно, пугливой дичью. Склонившись над спящим, Римьерос сосчитал до десяти, чтобы унять азартную дрожь в руках. Киммериец спал. Даже посапывал тихонько. Принц правой рукой бесшумно вытащил из ножен кинжал, а левую руку протянул к мечу варвара. Нашарив, не глядя, холодную рукоять меча, он одним жестом отшвырнул его прочь, одновременно замахиваясь. Кинжал его целил киммерийцу прямо под левую лопатку. С быстротой вскидывающейся вверх змеи, да что там - с быстротой белой молнии Митры метнулась из-под одеяла рука и двумя пальцами сжала правое запястье зингарца. Римьерос, взвыв от нечеловеческой боли, выпустил кинжал. Миг - и рука его была уже завернута за спину, а сам он, завывая, словно на дыбе, клонился лицом к земле, едва не касаясь ее губами.