Едят ли покойники торты с клубникой? - Розмари Айхингер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как, например, Леонтина Гольдберг, у гроба которой она сейчас сидит. Леонтине было всего четырнадцать – немногим старше Эммы. Родилась она 12 мая 1875 года, а 13 сентября 1889 года упала с лошади и сломала себе шею. На ее надгробии есть табличка. Про шею там не написано. Но Эмма знает это от самой Леонтины.
У Эмминой Леонтины светлые кудри с голубыми лентами, белое кружевное платье по щиколотку, украшенное такими же голубыми лентами, высокие белые сапожки на шнуровке и солнцезащитный зонтик с рюшами. Дочь владельца фабрики могла позволить себе такие красивые наряды. Гольдбергам принадлежала крутильная фабрика на окраине города. Эмма тоже ее знает. Иногда она пробирается в развалины фабрики и бродит по заброшенным цехам. Потом тихо садится где-нибудь в углу и ждет. Закрывает глаза, и в ее воображении воскресают картины давно минувших времен: болтливые работницы, строгие надзиратели и бдительный взгляд Ламберта Гольдберга, следящего с балюстрады за работой.
Задумчиво покусывая авторучку, Эмма вслушивается в шаги Леонтины – они громко и отчетливо звучат у нее в голове. Довольна ли та своим последним пристанищем? Девочка из богатой семьи наверняка хотела повидать мир, но умерла, скорее всего, так ни разу и не выбравшись за пределы этого маленького городка. Сама Леонтина не высказывается на этот счет.
«У женщины, – говорит она, – должны быть секреты». – Держится она не по годам взросло.
Эмма рисует в дневнике портрет заносчивой Леонтины, которая еще при жизни смотрела на обычных соседей свысока. А теперь обречена коротать с этими заурядными людьми вечность. Хотя могла бы разгуливать с зонтиком от солнца по большому элитному кладбищу где-нибудь в Париже или Лондоне. Познакомилась бы там с интересными покойниками, в обществе которых вечность тянулась бы не так долго.
Эмма целиком погружена в историю Леонтины, как вдруг тишину разрывает скрип дверных петель. Много лет назад кто-то взломал замок, и с тех пор калитка висит криво. Эмма без труда может проскользнуть внутрь. Теперь в щель протискивается ее отец, а за ним – поток дневного света.
– Эмма, я же не разрешаю тебе сюда ходить! – мягко журит ее папа, а эхо его голоса гулко отражается от каменных стен.
А то она не знает! Эмма встает, распрямляя затекшую спину.
– Давай собирайся, пока тебя кто-нибудь здесь не застукал! То-то ведомство по делам молодежи обрадуется!
Эмма так и видит перед собой заголовок: «Девочка из склепа! Ведомству по делам молодежи пришлось вмешаться!» Над текстом – фото Эммы, двое соцработников ведут ее в приют. Отогнав от себя эту картинку, она задувает свечу и выходит за отцом на улицу, где тучи заволокли небо. Этот ритуал повторяется изо дня в день. Завтра Эмма снова пойдет в склеп Гольдбергов. Хотя воспоминание о том, как к ним нагрянула соцработница, до сих пор не дает ей покоя, как старухе Майер – ревматизм. Эмма без пререканий идет за отцом. Все равно уже пора ужинать.
У кладбищенской ограды
Эмма живет с папой в ветхом домишке, притулившемся у кладбищенской ограды с западной стороны. Домик немного покосился от ветра, штукатурка кое-где отвалилась, но крыша пока не течет.
«Это самое главное», – говорит папа.
Эмма так не считает. Главное – чтобы работало отопление. Мерзнуть никуда не годится. А если крыша прохудилась, можно подставить кастрюли или раскрыть над дыркой зонт.
Вообще папа делится житейскими мудростями по поводу и без. Эмму это иногда бесит.
«Поцелуй как знак почтенья не потерпит возраженья! – говорит он и чмокает ее в щеку. Возмутительно! Ведь ей уже двенадцать! – Постараюсь исправиться, – обещает папа, – но ты ведь знаешь: благими намерениями вымощена дорога в ад».
Да знает она все – сколько можно твердить одно и то же.
Но не это самое примечательное в Северине Блуме. И не его внушительный рост. Ему не приходится влезать на стул, чтобы поменять лампочку под потолком. Не черные как смоль волосы, карие глаза и поразительно бледная кожа. И даже не изогнутый шрам на левой щеке. А он и правда жуткий. От могильщика исходит тяжелый запах земли, будто за много лет рытья могил она проникла во все поры его кожи. Эмма всегда знает, в какой части дома сейчас отец. Его легко отыскать по запаху. А вот на кладбище он почти невидим. В свежевскопанной земле он растворяется как дождевая капля в море.
Видимо, и другие замечают его запах. За глаза его прозвали Големом. Эмма посмотрела в словаре, что это значит. Там написано, что слово «голем» заимствовано из еврейского и означает «комок». Глиняный истукан, оживающий от заклинаний ученых иудеев. Поди разберись!
Но вообще, они мало общаются с другими людьми. Только с Эвальдом Кранцем – одним из немногих избранных. Он единственный друг могильщика и работает в службе эвакуации умерших. Такая служба действительно существует. Забирают не только посылки с почты или детей из детского сада, но и тела умерших из квартир. Покойным, наверное, все равно, а вот соседям – нет.
«Ты даже не представляешь, как могут вонять трупы!» – вечно приговаривает Эвальд.
Особенно если после их смерти уже прошло время. Бывает, что человек умер, а его никто не хватился. И тогда он лежит в кухне на полу, на диване или кровати и медленно разлагается. Такое случается. Как-никак, Эмма читает газеты.
Каждую третью пятницу месяца ровно в семь часов вечера Эвальд приходит к ним в гости. На ужин они едят буйабес.
«Никто не варит такую вкусную уху, как твой папа», – говорит Эвальд Эмме.
В городе, правда, есть французский ресторан, но повар, как утверждает Эвальд, не распозна́ет хороший буйабес, даже если его в этом супе утопить. Теперь Эвальд приходит раз в месяц, съедает четыре тарелки ухи и в придачу целый багет, макая его в суп. Эмме от одного вида становится дурно!
Отец Эммы не любит говорить.
«Если дельного сказать нечего, лучше помалкивать!» – вот его девиз. Но дочь – другое дело. Ей он всегда найдет что сказать дельного. А если и не дельного, то занимательного, смешного или просто интересного.
Северин Блум не пишет истории, как Эмма: он предпочитает их рассказывать. А историй у него в запасе полно. О чем, спрашивается, может поведать могильщик? Казалось бы, мало о чем. Но Северин Блум не всю жизнь был могильщиком. Не стоит судить о нем по запаху. Некоторые вещи не то, чем кажутся! Эту фразу Эмма тоже
