Созвездие Овна, или Смерть в сто карат - Диана Кирсанова

– Генка, ты бы побрился, что ли, – недовольно сказала я. – Все было бы занятие. Лучше, чем за порядочными девушками подсматривать!

– Порядочные девушки так не выражаются. – Волынкин бесцеремонно вытянул из моей пачки последнюю сигарету и, со смаком затянувшись, уселся на подоконник. – Порядочные девушки дома за вышиванием сидят, в грязные редакционные окна посторонних мужчин не разглядывают.

Я дернула плечом:

– Нет, ну ты скажи, за что мне такое счастье в начале недели? Сначала утром по радио мне пообещали крупные неприятности, потом главный разнос устроил, а тут еще этот тип привязался! Генка, он третий день за мной как приклеенный ходит! Провожает от дома до редакции и обратно. И днем дежурит. Сидит вон на лавочке и газету читает. Я выйду – он за мной. И в троллейбусе в затылок дышит. Псих, что ли?

– Скорее, маньяк, – Волынкин сделал страшные глаза. – Или уж-ж-жасный упырь, отбившийся от стаи разнузданных вурдалаков. Хочет отнять у тебя душу, веру в прекрасное и твой знаменитый клетчатый зонтик.

– Иди ты к черту, – проворчала я, сосредоточенно засовывая за батарею недокуренный «бычок». – С тобой как с человеком…

Генка зевнул и спрыгнул с подоконника.

– Ладно, он – заколдованный принц, которого ты допекла своей загадочностью и неземною красой, – сказал он равнодушно.

Коллега с хрустом потянулся и почесал через свитер свой огромный пивной живот, служивший предметом насмешек и ехидных карикатур не у одного поколения корреспондентов «Стобойки».

– А что, – спросил он со вновь проснувшимся интересом, – начинающим корреспонденткам стали обещать крупные неприятности прямо по радио? До чего техника дошла!

– Да-а, – злобно махнула я рукой, – включила утром какую-то волну, пока яичница жарилась – и на тебе… Выступает какая-то стерва, знаешь, из этих, что выдают себя за больших специалистов по гороскопам и всякой прочей ереси…

– Ты что, ее видела?

– Необязательно мне видеть бабу, чтобы понять, что она – стерва… По голосу чувствуется! Такой с хрипотцой голос, в расчете на сексуальность… Так вот, Овнам – а я Овен…

– Ты веришь в гороскопы?

– Ни на йоту не верю, я что – дур-ра?! Ты меня еще про филиппинскую медицину спроси или про вуду! Но эта стерва предсказала Овнам, а я, как ты знаешь, Овен… предсказала крупные неприятности, связанные с риском для жизни. Потому что на этой неделе мы, Овны, видите ли, возьмемся за осуществление некой весьма рискованной затеи!

– Так ты же не веришь!

– Ну и что?

– А раз не веришь, так чего тогда психуешь-то?

Я развернулась и хотела было впечатать еще несколько ругательств, на этот раз прямо в твердый Генкин лоб – но спортивный корреспондент Волынкин уже шел по коридору, вяло переставляя вслед своему брюшку коротенькие ножки в весьма потертых на одном месте штанах. Никто, решительно никто не пытался разделить со мной хотя бы малую толику несчастий, свалившихся на мою голову непосредственно вслед за тем, как сегодня утром стерва из радиоприемника пообещала мне, что я вот-вот открою ящик Пандоры, в котором, как известно, веками хранятся аккуратно разобранные по категориям горести и несчастья всего человечества.

…Итак, я – а зовут меня Юлия Воробейчикова – стояла у окна редакционной курилки газеты «С тобой», в которой трудилась на ниве криминального репортерства, и раздумывала о том, за что на меня так обозлилась судьбина.

Во-первых (это не считая уже перечисленного), на мне опять перестали сходиться юбки и джинсы – собираясь сегодня на работу, я напрасно провертелась у зеркала, втягивая живот и задерживая дыхание почти до посинения: молния на моих любимых «Левайсах» упорно не сходилась. Уже четвертый раз за год.

Во всем были виноваты минувшие выходные, прошедшие под знаком бесцельного валяния на диване с книжкой в руках, калорийных ужинов у телевизора и шоколадки на ночь. Да и вообще, я никогда не могла похвастаться не то чтобы идеальной, а хотя бы просто стройной фигурой. Нет, у меня прекрасные тонкие ноги, осиная талия и впалый живот – только все это тщательно скрыто под десятисантиметровым слоем жира, отчего настроение портится каждый раз, как только я встаю у зеркала. Зеркало я ненавиж-ж-жу!

Во-вторых, эти выходные я провела так бездарно потому, что мой старинный друг и поклонник Антон бросил меня на произвол судьбы. В нем проснулась и заколбасилась новая страсть: он решил воспитать в себе характер и стать «настоящим мачо» – и в поисках средств для достижения этой цели он стал пропадать в спортзале и бассейне, где, по его собственным уверениям, собиралась «чисто мужская компания». Пусть так, но никто меня не убедит, что в таких компаниях говорят не о бабах, а о чем-нибудь другом! А кроме того, на мой телефон стали поступать некие таинственные звоночки… Но об этом чуть позже.

Ну и в-третьих, вот уже который день вокруг меня витало Лихо Одноглазое – его олицетворял собою некий загадочный тип, повадившийся ходить за мной по пятам с утра до вечера без перерывов на обед и личную жизнь. Это было невыносимо!

Впервые я заметила его широкополую шляпу на троллейбусной остановке, когда, нырнув под гофрированный козырек и отряхнувшись, рассеянно повела взглядом поверх голов толпившихся рядом таких же, как и я, жертв неудачного расписания общественного транспорта. Шляпа этого одноглазого сразу бросилась мне в глаза – собственно, то, что он одноглазый, я увидела позже, а сначала хохотнула про себя над стоявшим ко мне спиной чудаком в большой шляпе, с полей которой тонкими и, надо думать, холодными струйками стекала октябрьская вода – я забыла сказать, что день был дождливый.

Помимо шляпы на нем было черное пальто, размера на два больше необходимого: полы почти касались асфальта, а кончики пальцев совсем скрывались в широких раструбах рукавов. Впрочем, когда он поднял руку, чтобы снять наконец шляпу и вылить из нее накопившуюся между тульей и полями лужицу, я заметила еще и вязаную перчатку. Этой же рукой в перчатке мое будущее наваждение откинуло со лба длинные седоватые пряди, вновь надело шляпу (я поежилась, представив, как неприятно натягивать на голову промокший фетр), неторопливо повернулось ко мне лицом и спокойно и пристально глянуло прямо мне в глаза.

У него был один-единственный глаз, и этим глазом он смотрел на меня в упор.

И это было не очень-то славно: ощущать, что твою ни в чем не виновную личность буравит, как коловоротом, какой-то совершенно тебе незнакомый одноглазый господин. Я потопталась немного, отвернулась, делая вид, что меня страшно интересует ассортимент обшарпанных киосков, выстроившихся напротив остановки, затем вновь осторожно покосилась в сторону одноглазого в шляпе.

Все так же засунув руки в карманы и слегка приподняв плечи, от чего шляпа, подпираемая сзади поднятым воротником, съехала ему на лоб, он продолжал сверлить во мне визуальную дыру. Я перешла на другую сторону остановки – результат остался прежним. Спряталась за широкую спину одышливого мужчины с двумя битком набитыми хозяйственными сумками, постояла немного, выглянула – циклоп все так же, не мигая, фиксировал каждое мое движение.

«Спокойно! Это городской сумасшедший, не обращай внимания!» – сказала я себе. Но тревога продолжала грызть мой позвоночник. Особенно когда я убедилась, что пират не просто положил на меня глаз на остановке – он вообще следил за мной, абсолютно не таясь и не пытаясь даже ради приличия замаскировать свое намерение идти след в след – сначала в троллейбус, потом по маршруту от моей высадки до редакции. А самое странное, и от этого – страшное, что когда семь-восемь часов спустя я вышла из стеклянных дверей «Стобойки», то вновь заметила ту же самую темную фигуру в шляпе, которая неторопливо поднялась с лавочки мне навстречу и, пропустив меня вперед, пошаркала следом на расстоянии нескольких шагов.

Раздражение на эту непонятную ситуацию пульсировало во мне так, что совсем скоро переросло в нервную дрожь. Я зажмурилась, набрала в грудь воздуху, резко развернулась на каблуках и грубо спросила у одноглазого севшим от страха голосом:

– Ну? Чего вам надо?

Тип спокойно смотрел на меня, не отводя взгляда, и неторопливо пожевывал блеклыми губами. Теперь, когда я видела его так близко, можно было сказать, что ему лет пятьдесят – пятьдесят пять, что у него правильное, пожалуй, где-то породистое лицо – этого впечатления не отнимала даже жуткая рвано-розовая канавка старого шрама, взбороздившая часть лба, пустую глазницу левого глаза, часть носа и захватившая правый уголок рта. От этого и без того страшное лицо приобретало к тому же и брюзгливое выражение. Стоило мне разглядеть этого типа как следует, как тревога моя сменилась паническим трепетом.

А главное, он молчал! Когда я, почувствовав предательскую дрожь в коленях, совсем уже сиплым голосом повторила свой вопрос и, затравленно бросив взгляд в сторону пустой улицы, приготовилась было по-заячьи запетлять по вечернему бульвару, незнакомец только еще глубже засунул руки в карманы и продолжил смотреть мне прямо в лицо своим единственным, почти неподвижным глазом с точкой зрачка в выцветшем сером круге радужной оболочки. Он был абсолютно спокоен.