Тигровая шкура, или Пробуждение Грязнова - Фридрих Незнанский

— Ну-у, это, положим, в прошлом, — уточнил Грязнов.

— Не имеет значения, — отмахнулся Полуэктов. — Милицейский генерал он и в Африке — генерал. И если это действительно так, то генерал, по его мнению, всенепременно должен отреагировать на такой звонок. И он, должен тебе сказать, попал в самое яблочко. Ты всполошился и уже готов поднять на ноги весь регион, бросив его в тайгу на защиту тигриной семьи. А это, должен тебе признаться, уже несколько меняет характер и направленность твоего звонка.

— Ну, во-первых, не моего звонка, а этого хмыря из Хабаровска, а во-вторых… Ты меня окончательно запутал своими выкладками, и я уже ничего не могу понять.

— А ты раскинь своими милицейскими мозгами и сразу все поймешь, — полушутя-полусерьезно посоветовал Полуэктов. — Сейчас самый что ни на есть проход кеты: Браконьерами все протоки по Амуру забиты, и вся милиция с рыбоохраной и охотоведами брошены на это дело. А у хабаровского инкогнито, судя по всему, большой интерес в нашем районе, и он…

— Не добившись желаемого успеха от телефонного звонка Безносову, — подхватив полуэктовскую догадку, развил ее Грязнов, — звонит бывшему начальнику МУРа, зная, что тот должен, просто обязан отреагировать на это предупреждение?

— Вот именно, обязан отреагировать. И он, видимо, хорошо знает, что именно тебе, генералу Грязнову, пойдут на помощь, сняв для этой цели милицейские посты с реки и бросив их на несколько дней, а возможно и на недельку-другую, в тайгу. Так что, дорогой мой, наплюй и забудь.

Грязнов «наплевал» и «забыл», благо надо было составлять карту промысловых точек на осенний заброс в тайгу. И вспомнил он об утреннем звонке из Хабаровска уже поздним вечером, вернувшись домой и заваривая душистый чай на успокоительных травках. Вспомнил, и снова что-то неприятное зашевелилось в его груди. Впрочем, если говорить честно, не давал покоя даже не сам тигр, за шкуру которого было кому-то проплачено полнокровной валютой, а тот факт, что «инкогнито», как нарек добровольного информатора Полуэктов, звонил не столько охотоведу Грязнову, сколько генералу милиции Грязнову, который по своей прежней работе был завязан на организованном криминальном мире России.

Глава 2

Это был подарок судьбы.

К вечеру, когда парашютисты из команды Шаманина уже с ног валились, забивая уходящий по распадку пожар, над сопками загустились тучи, в верховье Дальнего урочища громыхнули первые раскаты грома, почерневшее небо прорезали длиннющие стрелы молний, и на тайгу обрушился страшной силы ливень, окончательно забивший расползающиеся очажки огня.

Ближе к утру потянуло свежим ветерком, дождь прекратился, и Шаманин наконец-то выбрался из палатки, которую едва успели натянуть, опередив ливень.

Над сопками еще лохматились разбегающиеся тучи, однако в белесые прорехи уже пытались пробиться солнечные лучи, высвечивающие вершинки деревьев на сопках. Сергей сладко потянулся, на глаз определив, что денек будет погожим. И если их сегодня вывезут с этого пожара, то можно будет покайфовать пару дней в поселке.

Отыскав глазами бочажок с дождевой водой, где можно было бы и руки сполоснуть, и лицо умыть, он уже направился было к ложбинке, как вдруг услышал за спиной шорох и увидел выбирающегося из-под опущенного полога Кричевского, который все эти дни провел вместе с командой парашютистов на пожаре и даже умудрился сдружиться с ребятами.

— Господи, вот уж, право, кому не спится!.. — беззлобно пробормотал Шаманин, догадываясь, с чего это вдруг столичный эколог, командированный российским отделением «Гринписа» в Хабаровский край, поменял комфорт теплого спального мешка на выжженный, черный горельник, пропитанный прогорклой вонью пожарища. Тот хотел буквально все потрогать собственными руками, хотел узнать, что такое экология Дальневосточной тайги, и, будучи таким же молодым, как парашютисты, желал на собственной шкуре прочувствовать не только «романтику» и «героику» работы парашютиста-пожарного, но и увидеть воочию все последствия, которые несет в себе глубинный таежный пожар. Он не стеснялся расспрашивать, казалось бы, о самых элементарных вещах, и когда укладывались ночью спать, разложив под спальники нарубленный лапник, попросил, чтобы его взяли на обход пожара. «Оно тебе надо — ноги ломать?» — отозвался кто-то из парней, однако Кричевский настаивал.

— Сергей! — позвал он, наконец-то выбравшись из палатки. — Ты же обещал.

— Прости, Женька, не могу, — качнул головой Шаманин.

— Но ты же обещал!

— Ну, во-первых, не обещал, а сказал, что утро вечера мудренее, а потом это даже не обход, а пробежка по краю горельника.

— Думаешь, в ногах мешаться буду? — Кричевский насупился, понимая в то же время, что ему, москвичу «повышенной упитанности», не угнаться за жилистым парашютистом, который при росте метр восемьдесят весил не более семидесяти килограммов и мог сутки не спать на пожаре, прокладывая минерализованные полосы и разваливая тяжеленной бензопилой «Дружба» вековые кедры.

— Господи, да о чем ты! Ноги… мешаться… Просто у меня действительно ни одной лишней минуты нет. Летнаб уже сидит в Стожарах на рации, а я…

Он, видимо, хотел сказать: «А я здесь с тобой лясы точу», но только рукой махнул и добавил устало:

— Еще набегаешься по горельнику. Обещаю.

Развернулся и спорым широким шагом зашагал вверх по утоптанной траве, которой не коснулся огонь. Буквально через сотню метров он заглубился в горельник, в лицо дохнул напоенный дождевой влагой теплый воздух, и только здесь, в задымленном горельнике, он смог оценить ту опасность, которая грозила Дальнему урочищу и окружающим сопкам, не случись обрушившегося на тайгу ливня. Он и сбил верховой огонь, а последующий ночной дождь притушил тлеющие головешки и полуобгоревшие пни, наполняя черной от сажи, прогорклой водой травяную и хвойную подстилку.

С осторожностью пробираясь в буреломных завалах, Шаманин прошел горельник и спорым шагом поднялся на пологую вершинку невысокой сопки. Надо было уточнить площадь пожара и наметить опорные полосы для встречного отжига, случись вдруг сильный низовой ветер, который способен раздуть едва тлеющие головешки.

Здесь еще жила нетронутая огнем тайга, и он не мог надышаться подогретым смолистым воздухом.

Моля Бога, чтобы только не было ветра, спустился в седловину и уже хотел было идти обратно к табору, как вдруг что-то его остановило. Под корневищем вывороченной старой ели лежали останки задранного изюбря, от которого тянулась по зеленой траве кровяная полоса.

Невольно насторожившись, он положил руку на висевший у пояса нож, сделал шаг назад и, только когда прислонился к стволу ели, проследил взглядом кровяную полосу, которая уходила к двум корявым березам.

Деревья словно срослись, стоя подле друг друга, были обвиты густыми зарослями лимонника, и поэтому Сергей поначалу не заметил то, отчего затем инстинктивно пригнулся и отпрянул в сторону…

Тигр!

Поднял, защищаясь, руку с ножом, и только мгновение спустя до него дошло, что тигр этот мертв и висит на коротких веревках, подтянутый за лапы к мощным сучьям размашистой березы.

— Мать твою!.. — выругался Сергей, не понимая, что все это могло значить.

Присел на корточки, автоматически потянувшись рукой к лимоннику, сорвал несколько листочков, и только после того, как мозги прочистились от остро-лимонной горечи, засунул нож в чехольчик и подошел к вытянувшемуся во всю длину тигру.

Подтянутый к сучьям за лапы, полосатый зверюга казался еще больше и страшнее, нежели в жизни. И красивее. Даже кровь, запекшаяся на его шкуре, не смогла изуродовать эту красоту.

Шаманин качнул тушу тигра и удивленно поцокал языком. На глаз было видно, что весил этот зверь не менее центнера, и надо быть не просто сильным, а очень сильным и сноровистым мужиком, чтобы суметь так вот, за лапы, подвесить его на березе.

— Аккуратный, гад! — Сергей выругался, внимательно осматривая теперь уже никому не страшного зверя. — За шкурой, видать, охотился, сволочь!

Он раздвинул у основания шейного позвонка спекшуюся от крови шерсть и увидел входное пулевое отверстие. Судя по всему, браконьер, стрелявший в тигра, человеком был опытным и хладнокровным, если сумел одним прицельным выстрелом из карабина завалить такую махину.

Стараясь не смотреть на подвешенного за ноги тигра — зрелище было не из приятных, Шаманин обошел по периметру полянку. Напротив вывернутого корневища, под которым лежал задранный изюбрь, что-то ему показалось подозрительным, и он подошел поближе, всмотрелся в крону ближайших деревьев.

На шикарной разлапистой березе была сделана засидка, откуда, видимо, и стреляли в занятого трапезой тигра.

— Вот, значит, как он тебя, — пробормотал Сергей. — Специально караулил, гад. Около лежки. Да, видать, спугнуло что-то, не успел шкуру снять.