Тигровая шкура, или Пробуждение Грязнова - Фридрих Незнанский

Шаманин насторожился. За этот день столько всего случилось, что он уже не ждал ничего хорошего.

Поднявшись со скамейки, он вопросительно кивнул охотоведу, однако Безносов недоуменно пожал плечами. Бортмеханик между тем открыл запор, потянул на себя заскрипевшую дверцу и тут же спрыгнул на землю. Следом за ним спрыгнули Безносов, Шаманин и Кричевский.

То, что они увидели, могло сразить наповал даже привычных к смерти людей.

Под окошком деревянного вагончика, ткнувшись размозженной выстрелом головой в землю и выкинув вперед руку, которой он все еще сжимал изношенный приклад «тулки», лежал леспромхозовский сторож Тюркин. А неподалеку, неуклюже подогнув под себя перевязанную руку, уткнулся лицом в крохотный островок травы бригадир комплексной бригады Евтеев, бывший морпех, прошедший Чечню. Рядом с ним, под рукой, лежал охотничий карабин, от пули которого, судя по всему, и нашел свою смерть неугомонный Тюркин.

— Что они здесь, дуэль, что ли, устроили? — раздался басок командира машины, и тут же замолчал, видимо сообразив, что его комментарии здесь излишни.

Первым пришел в себя Безносов. Пробормотав что-то маловразумительное, он подошел к уткнувшемуся лицом в траву Евтееву, из-под которого расползалось кровавое пятно. Осторожно, двумя пальцами, прощупал на шее уже безжизненную вену и, повернувшись лицом к остановившемуся за его спиной Шаманину, развел руками.

— Но может… может, он еще жив? — нарушил сгустившуюся тишину Кричевский. — Может, ему…

— Какой, на хрен, жив! — оборвал гринписовца Безносов. — Он же в грудь его, дуплетом. И я… я еще удивляюсь, как это у Евтеева сил хватило карабин вскинуть.

Поднявшись с корточек, он подошел к мертвому Тюркину, на запястье левой руки которого висел брючный ремень, и матерно выругался, проклиная себя за то, что не затянул петлю потуже.

— Может, связаться со Стожарами? — как бы советуясь с Шаманиным, спросил командир машины.

— Да, конечно! Пускай срочно милицию присылают.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 4

Если сказать, что Грязнов никогда не пожалел о своем скоропалительном и, скорее, импульсивном, нежели продуманном решении написать рапорт на имя министра внутренних дел и уйти с генеральской должности в отставку, распрощавшись при этом с Москвой, значит сказать неправду. И пожалел не единожды, кукуя в одиночестве долгими зимними вечерами в своей избе у подножия сопки Восточной, и порывался не единожды рвануть в родной для него город, чтобы вновь почувствовать его импульс, его страшной скорости кровоток, однако мешала собственная гордыня и то всепожирающее чувство вины за гибель Дениса, которое не отпускало все время, заставляя его вновь и вновь заниматься самокопанием. Порой, когда ему приходилось в одиночку уходить в занесенную снегом тайгу, отслеживая накрученные тропы браконьеров, которым, казалось, не было ни конца ни края, он вдруг стал замечать за собой некую раздвоенность, и от этого впору было запить по-черному. Однако он брал себя в руки и вновь улетал или шел на лыжах в тайгу, где, оказывается, было ничуть не спокойнее, нежели в той же Москве. Где кипели не менее жестокие страсти, где были собственные правила игры и где, оказывается, было не менее опасно, нежели ночью в московской подворотне или в глухом переулке.

Невольно отдалившись от своих друзей и сослуживцев, многие из которых при упоминании о бывшем начальнике скептически пожимали плечами, а то и просто покручивали пальцем у виска, он поддерживал связь только с Турецким, который, даже выкарабкавшись из госпиталя, продолжал оставаться для него самым верным другом, уговаривая не казнить себя за гибель племянника. И когда вдруг на ожившем мобильнике высветился номер Турецкого, Вячеслав Иванович поначалу даже глазам своим не поверил.

Где та Москва и где то зажатое сопками Пятигорье, куда порой легче на вертолете долететь или доехать на отечественной «Ниве», чем дозвониться по мобильному телефону.

— Саня! Уж не глюки ли это? И тебя ли я слышу?

— Успокойся и можешь попивать дальше, — хмыкнул явно довольный Турецкий. — Я!

— В таком случае, назови пароль, — принял игру расплывшийся от улыбки Грязнов.

— Прежний пароль или новый?

— Можно и прежним обойтись.

Турецкий помолчал немного:

— Господин-товарищ-барин, у вас, случаем, опохмелиться не найдется?

— Найдется! Но всего лишь двести граммов осталось!

— Годится и двести. Мне хватит. — Замолчал и рассмеялся раскатисто. — Ну что, отшельник хренов, найдется у тебя грамм двести для старого товарища?

Вячеслав Иванович вдруг почувствовал, как у него радостно екнуло под ложечкой, и он не удержался, чтобы не спросить с затаенной надеждой в голосе:

— Насколько я догадываюсь, ты… ты не из Москвы звонишь?

— Вот что я в тебе всегда ценил, так это ментовскую сообразительность, — подколол Грязнова Турецкий. — Считай, что угадал. Не из Москвы.

Это уже был не первый случай, когда, выезжая в командировки в ту же Сибирь или на Урал, Турецкий звонил из какого-нибудь города в Пятигорье, но те звонки были заказные, по привычной телефонной сети, а здесь…

— И где же ты сейчас? Не томи душу, говори!

— Считай, что в двух шагах от тебя. В Хабаровске.

В памяти Грязнова скользнули отголоски недавнего сна, который можно было бы истолковать, как радостную встречу с близким человеком, и он уже не мог сдерживать своих чувств:

— Но ведь это же действительно в двух шагах от меня! Надеюсь, ты в самом Хабаровске не очень-то задержишься?

— Пожалуй, к вечеру освобожусь.

— А когда прилетел?

— Сегодня утром.

— А чего же не позвонил сразу?

— Надо было прояснить кое-что.

— В краевом управлении? В прокуратуре?

Вячеслав Иванович вдруг почувствовал, как где-то глубоко в сознании ожил червячок непонятной, казалось бы, ревности, и он нарочито громко откашлялся, чтобы скрыть от Турецкого тот ревностный оттенок, который мог звучать в его словах. Умница Турецкий сделал вид, что ничего не понял.

— В общем-то, по обоим адресам придется побывать.

— Что, настолько сложное дело?

— Увидимся, расскажу.

— Ладно, черт с ними, с твоими делами! Ты в какой гостинице остановился?

— Пока что ни в какой.

— Вот и ладненько. Значит, сразу же, как освободишься, берешь машину — и ко мне. Если что — звони, я на связи.

Они сидели за скромным холостяцким столом, закусывали запеченным в духовке глухарем, жареной картошкой с маслятами, свежим балычком, зернистой икрой-пятиминуткой и заливали водку брусничным морсом, который спасал в тайге от всех болезней. Турецкий рассказывал о столичных новостях, о том еще, чем живет «Глория», у истоков которой стоял некогда сам Грязнов, однако Вячеслав Иванович почти не вникал в суть московских передряг, слухов и сплетен, шокированный истинной целью командировки Турецкого в столь отдаленные края.

Оказывается, первый телефонный звонок-предупреждение относительно шкуры уссурийского тигра пошел не в Стожары и не в Пятигорье, а в Москву, в российское отделение «Гринписа». Причем, если то сообщение, которое получил Грязнов, было довольно лаконичным, сухим и скомканным, то в «Гринписе» поимели полную расшифровку «тигриного» заказа. Выяснилось, что кто-то из хабаровских олигархов захотел преподнести эту шкуру российскому президенту, который должен был посетить Дальний Восток нынешней осенью. Правда, непонятным оставалось, как бы он преподнес тигровую шкуру и как воспримет подобный подарок президент, но не в этом суть.

Был этот телефонный звонок из Хабаровска, правда, гринписовцы не очень-то ему поверили, но на Дальний Восток уже давно рвался московский эколог Евгений Кричевский, и тогда гринписовцы решили совместить приятное с полезным. Вроде бы и на звонок отреагировать, и сделать плановую командировку с соответствующими выводами по хабаровским пожарам, площади которых увеличивались в геометрической прогрессии.

Прилетев в Хабаровск, где он так и не встретился с доброхотом-информатором, Кричевский выехал в Стожары, где полыхала тайга, и пробыл несколько суток на пожаре. Далее начинался сплошной кровавый триллер, в основе которого и лежала заказанная для подарка шкура уссурийского тигра.

После того как бригадира лесорубов Евтеева и сторожа Тюркина доставили в морг стожаровской больницы, Шаманина с Безносовым допросили в прокуратуре, и командир стожаровской команды парашютистов поехал к себе домой. Вечером этого же дня он встретился в поселковой гостинице с Кричевским, где они, видимо, под разговор распили бутылку коньяка, и уже ближе к ночи Шаманин отправился домой. Почему его пошел провожать Кричевский, можно было только гадать.

Однако, по словам Турецкого, все это не столь принципиально. Важно то, что когда они углубились в небольшой кедровник, отделявший «городскую» часть Стожар от «пригорода», выстрелом из пистолета был убит Шаманин и тяжело ранен Кричевский.