Тремориада (сборник) - Валерий Еремеев

Она закурила, спросив:

– И всё же?

– Ты ж меня работать наняла. За еду. Точно, всё забываешь.

– А-а. Но ты ж вроде признался, что делать ничего не умеешь.

– Зато я – мастер!

– Ну, а кран починишь, мастер?

– Башенный? В лёгкую!

– Нет, – засмеялась Катя. – Кухонный кран.

– Те же гайки, только меньше. Да я его с закрытыми глазами!

– И такие спецы на улице валяются!

– Я ещё не валялся. Спецы после пары пива не валяются. Кстати, а что ты забыла в центре занятости? Думала, что это такой «бутик»?

– А я безработная.

– Неужто трудоустраивалась?

– Звучит, как диагноз на латыни. Мне субсидия нужна, чтоб за квартиру меньше платить.

Утро следующего дня я встретил в Катиной постели с бокалом вина и сигаретой в зубах. Хозяйка в накинутом халатике, присев у видеомагнитофона, меняла кассету «METALLIKA» на запись фестиваля в Тушино.

В полдень Катя ставила клипы, а я, голый, сказал, что гусарам штопоры не нужны. И, приложив к стене книгу, с трёх ударов наполовину выбил из бутылки вина пробку. Затем, вырвав её зубами, отпил из горла под музыку «OFSPRING». Протянул вино Кате, и та тоже приложилась к горлышку.

Вечером, когда с экрана солист «H-BLOCKX» пел в мегафон, мы лежали на смятой постели, запятнанной красным, словно кровью, вином. Мои волосы были все в пуху от разорванной подушки. А Катя отшвырнула вторую половину халатика к первой, валяющейся на полу. Мы смеялись, как истеричные.

А когда через тюль багряное ночное солнце залило комнату, мы лежали, обнявшись, в тишине.

Для безработной Катя жила очень неплохо. Да и для работной, впрочем, тоже. По-любому не на пособие. Она всегда была рада моему визиту, но о нём мы обязательно предварительно договаривались. Катя настаивала. Часто она отклоняла наши встречи, умалчивая о причинах. В конце концов, я прямо спросил: в чём дело?

– Помнишь, я говорила тогда, в машине, про проигранное мной желание? Проигравшая должна была узнать адресок у первого встречного мужика. Проиграла я. Он оказался состоятельным человеком. Всё просто. Он женат, а меня содержит как любовницу.

И что же… Я продолжил приходить к ней в качестве любовника чьей-то любовницы. И деньки те были обалденнейшими. Но всё обалденнейшее быстро заканчивается. Или превращается в будничное.

Катя была застрелена на пороге собственной квартиры женой состоятельного любовника. Пистолетная пуля вошла в Катин глаз (какого ж цвета эти глаза?.. Обалденного). О произошедшем убийстве мне рассказала пожилая соседка. Заставшая меня недели через две после убийства, звонящим в Катину квартиру. Перемкнутая от ревности жена застрелила открывшую ей дверь Катю. Затем, переступив через труп, прошла в квартиру и выпустила четыре пули в мужа, только и успевшего – вскочить с постели голым. Откуда всё это соседка знала – мне не интересно. Важен факт. Катя убита. Подробности, причины, следствие не имеют теперь значения. Хотя удивительно – мужа не задела ни одна пуля. Шестой выстрел жена произвела себе в голову. И к моменту приезда «скорой» все еще оставалась жива.

Быть может, стрелявшая себе в голову выжила и всё еще живёт со своим мужем? Сейчас рядом со мной совсем другая Катя. Эта не нажмёт на газ, закрыв глаза. Наоборот, её глаза всегда открыты. Свое завтра она готовит с вечера: ежедневно записывает аккуратным подчерком в блокнот подобие плана будущего дня. Примерно это выглядит так: в 7.00 дзынь-дзынь будильник. Завтрак. Работа. Сказать Петровне, что она дура. С работы в магазин за хлебом (хочу мороженого). Изнасиловать Славного!!!…

На нынешнее утро Катя написала: во всём виноват Славный и пиво…

Забавная привычка.

– А я хочу вместо ванны душевую кабинку, – сказала Ольга.

– М-м-м, не знаю, – замялся Длинный.

– Я б тоже хотела кабинку, – сказала Катя.

– И чем они лучше ванны? – пожал я плечами.

Сначала мы выяснили, что женщины предпочитают душ. Затем обсудили плюсы и минусы ламината. А после восторгались евро-окнами, наконец установленными у Лысого.

И всё это под музыку «унц-унц». Я – трафарет зануды. Наложите меня на этот благоустроенный, радужный мир «унц-унц». Промокните меня серой краской. Я динозавр на Северном полюсе, меня никогда не должно было быть здесь!

Ерунда какая-то. Это мои друзья. И Катька, едва их знавшая, была как золотая рыбка в воде. А тебе что не так, серое ископаемое? Древний инстинкт позвал в болото?

Чмяк, и мой башмак, продавив мох, черпанул болотной жижи образца лета 1994 года.

– А! Пограничник хренов! – выкрикнул я Лысому. Это была его идея сойти с трассы в сопки. Он заявил, что, как отслуживший на далёкой заставе, знает толк в подножном корме.

– Что-то ни одной кормушки под ногами так и не вижу, – возмутился я.

– Не неси ерунды, – сказал Лысый. – Два метра отошли.

– Да в натуре не вижу! А ещё тревожно мне. Свернули в царство карликовых берёзок. Звучит, как быстро прогрессирующая болезнь: карликовая берёзка. Пропащие места.

– Да тут полно признаков человека! – Лысый пнул пивную баклажку.

– Призраков тут полно, – сказал я и сплющил рифлёной подошвой банку «PEPSI». – Мы как сталкеры. И впереди – только мхи коварные.

– Как-то зловеще, – сказал Лысый. – Вот рассказать сказку: ступил молодец в лес еловый… И чё? Подумаешь. И совсем другое дело: ступил молодец во мхи пропащие…

– Вот именно, ступил молодец. Никогда умом не отличался.

– От кого?

– От канарейки своей.

– Той канарейкой его Любка-молочница наградила.

– На день здоровья, – сказал я, уклоняясь от ветки.

– О, здоровье поминается всем селом у молодца! Горькую хлебушком закусывают. Первый стакан всегда за упокой печени.

Мы отошли уже так, что дороги не было видно, но шли параллельно ей. То – прыгая с кочки на кочку, через мокрый как пропитанная губка мох, то – обходя заросли кустарника, поднявшись на возвышенность.

– В какую жопу ты меня затянул? – спросил я.

– В редкую. Тут светло и берёзками пахнет.

– Может, зубы тебе выбить? К потешным речам – потешная дикция.

– Да не парься. Я нас сюда затащил, я нас отсюда и вытащу.

– Однако уж полдня я сам себя тащу! – серчал я на Лысого. Сошли с трассы, я промочил одну из своих любимых ног. А ею ещё топать и топать. И вообще – это Лысый завёл меня туда.

Надежда на то, что, вернувшись на дорогу, нам удастся остановить попутку, у меня пропала. Семь часов мы протопали, и ни одна машина не стопорнулась на наши оживлённые, а после всё более вялые голосования. Как нас занесло туда? Да самым нелепым образом.

Поздним вечером мы с Лысым сидели у него дома, попивали пиво. Вдруг – телефонный звонок.

– Это ж безумие, меня сейчас тревожить, – сказал Лысый телефону, снял трубку и вдруг очень обрадовался. Это оказался – ой-ё! – армейский дружок. Буквально Братуха. Который вскорости будет проклят мной во мхах заполярных. Кстати, жил он в городе Заполярный.

Этот «ой-ё» позвал Лысого в гости. Н у, и меня заодно. Сказал, что денег у него полно, и главное тут – чтобы у нас хватило на дорогу туда. А там всё будет. Волшебная фраза. Редкий человек устоит. Потому как редко у кого всё есть.

С деньгами у нас был напряг, поэтому, когда пиво закончилось, в магазин мы не побежали. На билеты в одну сторону хватило бы. Лысый выделил мне диван, и я заночевал у него. Показалось – едва успел закрыть глаза, как друг уж затормошил меня за плечо.

– Оставьте меня, я живой, – пробурчал я, натягивая одеялко на голову.

– Ту-ту-ру-дуу! – притворился Лысый горнистом.

– Чего ты мне: ту? Чего: ру-дуу на ухо спящее?

– Просыпайся, ухо спящее, буди остальной организм. Пора собираться.

– Вот, ты, блин! Вот, ты, нафиг! Ну, нельзя ж так с божьей тварью обращаться. Вот так вот брать за плечо и тормошить, тормошить. Что я, тормашки какие-то?

– А как мне Вашу Милость будить прикажете-с?

О, тут я, прикрыв глаза на мечтательной физиономии, сказал:

– В полдень, под плеск шампанского, наливаемого в бокал грудастой горничной Луизой.

– А в шесть утра, под плеск «утки», меняемой грудастой санитаркой бабой Клавой, ты просыпаться не хочешь?

– Ну, вот, ты, блин. Ну, вот, ты, нафиг, – опять забурчал я и сел на диване. – Сколько сейчас времени-то?

– Полшестого.

– Типун тебе на язык! – простонал я и вновь упал на подушку.

– Да вставай же! Мы ж собирались к моему корешу.

– Мы… Какие вы быстрые.

– Кончай придуриваться, вставай. Я пошёл себе чай наливать.

– Вот мне нравится это «себе»! А как насчёт того, что мы в ответе за того, кого разбудили? – Оттягивал я момент расставания с удобным диванчиком.

Когда я со всклокоченными волосами зашёл на кухню, Лысый уж вовсю хлебал чаёк.

– Умылся б сходил, – хохотнул он и откусил полпеченюшки.

Я глянул на оставшиеся четыре печеньки и сказал:

– Сначала чай.

– Думаешь, все хотят тебя объесть?