Рассказы - Мери Вейо

Однажды хозяйка игриво спросила Куяла, с кем это он проводит вечера, на что тот скупо ответил, что друзей у него хватает. Вообще, если б хозяйка не задавала ему вопросов, разговор бы у них так и не завязывался, потому что Куяла отличался исконно финской молчаливостью.

И теперь, в магазине, он бережно, точно ребенка, снял манекен с витрины и молча подал его хозяйке. Та ловко раздела его. Кукла была до умопомрачения похожа на голую женщину. Не будь рядом хозяйки, Куяла разглядел бы ее получше, но тут он лишь потупил взор. Куклу завернули в одеяло, из-под которого высовывались голые до колен, соблазнительные ножки. Они пешком протащились по Питкясилта, и он готов был сбросить ее вниз, так тяжело оказалось ее нести.

Когда они пришли, хозяйка предложила Куяла остаться на церковный праздник, но он отказался под благовидным предлогом. Не мог же он, в самом деле, пойти на религиозное торжество в рабочем комбинезоне!

На обратном пути Куяла рассчитывал зайти поесть в столовую, но она оказалась закрытой. И все магазины уже закрылись. Дома он сварил себе кофе на газовой плите. Вообще можно было варить все что угодно, потому что хозяйки не было. При ней он не очень-то решался выходить на кухню.

Потом Куяла пошел в ванную, напустил в ванну горячей воды и пролежал в ней около часа. Переоделся в чистое, достал брюки поприличнее, галстук и черные ботинки. Он привел себя в порядок, появилось странное ощущение, что надо сделать еще что-то, только он сам не знал что. Стояла необычная тишина. В комнате хозяйки, у соседей, на улице - ни звука.

Ему вдруг показалось, что свет слишком ярок, и Куяла погасил его. Не хотелось видеть будничную обстановку. Уличный фонарь полуосвещал комнату. Куяла стоял в тени и курил. Огонек сигареты отражался в настенном зеркале, там появилось как бы свечение. Когда он убирал сигарету, можно было разглядеть свой профиль. Куяла будто ждал чего-то. Ему вспомнился кадр из фильма. Мужчина стоит в тени дерева и курит. Он ждет свою возлюбленную. И вот она наконец приходит, он от радости так швыряет окурок, что искры разлетаются по дуге. Куяла живо представил все это, и ему почудилось, их страстные голоса зазвучали у него в комнате.

Потом он вдруг представил девочку-секретаршу, легкую и переменчивую, точно ветер. Интересно, где она теперь? Но видение это не переросло в картину. Девочка была слишком непоседливой, не угадаешь, что с ней произойдет в следующий момент. А Косонен? Что он сейчас делает? Косонен, конечно, в кругу большой семьи, любящие родители, многочисленные братья и сестры... И торопится смастерить всем крепления для лыж в качестве подарка. При этом воспоминании Куяла стало совсем не по себе, невозможно было больше оставаться одному в четырех стенах. Он наспех оделся и почти бегом выскочил на улицу. Но и там ни души. Куяла нарочно прошел мимо большого ресторана, владелец которого приобрел право торговать алкогольными напитками. Обычно по вечерам тут было оживленно и шумно - подвыпившие посетители пели и веселились. Но сейчас на дверях висела табличка: "Ресторан откроется в день святого Тапани, в двенадцать часов".

Куяла расхотелось идти в центр. Там наверняка светло как днем, сверкает нарядная елка, ярко освещены витрины роскошных магазинов. И тихо. Такая же гнетущая тишина. Будто он один во всем городе. И в целом свете. Он пошел в сторону Валлилы: на углу Хельсинкинкату и Хэментие обычно собирались группками какие-то подозрительные личности, но сейчас и их не было. Сосисочный киоск еще не достроили, а табачный и кондитерский были закрыты. Он повернул и пошел обратно. Потом вспомнил, что в Мэссухалли, кажется, решили устроить праздник для одиноких и нищих. Все пьянчужки теперь там. Им раздадут кофе и рисовую кашу. Пастор прочтет рождественскую проповедь и растрогается, заметив слезы в глазах у стариков. Правда, они у них всегда слезятся при ярком свете. Но и этот убогий праздник покажется этим несчастным раем. Вдруг Куяла заметил киоск-автомат. Он поискал монетку, нашел одну достоинством в пятьдесят марок, опустил ее и нажал кнопку. Выскочила коробка с пастилками и три двадцатимарочные монетки. Итого, шестьдесят. Отличный автомат! Будь у него с собой побольше монет, можно было бы разбогатеть. Куяла даже забыл про коробочку, она выскользнула у него из рук, а он и не попытался поднять ее, еще и ногой подтолкнул на мостовую и с удовольствием представил себе, как завтра пастилки прилипнут к шинам ненавистных автомобилей.

Огни на улицах погасли. Все разом. Дома теперь поспокойнее, решил он. Вернувшись домой, Куяла осторожно проскользнул в свою комнату. В девять вечера придет дворник запирать ворота. Сначала послышится взвизг, будто кому-то прищемили палец, потом хлопок, похожий на холостой выстрел, - эхо будет долго отдаваться под сводами пустого двора... И такая вдруг тоска на него навалилась, что он чуть не заплакал. Этого еще недоставало! Куяла немедленно встал и вышел в прихожую, сел в кресло за журнальным столиком и начал читать газету. Он быстро пробежал глазами стереотипные разглагольствования о рождестве на первой странице, потом "умилился" цветной фотографии - маленькая девочка с восторгом разглядывает витые свечи, и наконец добрался до рождественского рассказа и сусальных стихов. Одно в них достоинство - мгновенно вылетают из головы, мелькнула мысль. Надо немного взбодриться, решил он и пошел на кухню варить кофе. На дне кофейника темнел толстый слой гущи. Он вспомнил, вроде бы он уже выпил кофе. Вернулся в прихожую. Двери были раскрыты - и он впервые вошел на половину хозяйки. Включить свет не решился - а то еще соседи заметят. Яркий луч от фонаря падал на стеклянную дверцу буфета, уставленного посудой и серебром. Свет был красноватым, и потому казалось, что в серванте полыхало пламя. Куяла тихонько вышел из комнаты в переднюю и сел там в темноте. Отчаяние охватило его.

Никому все равно нет дела до того, кто он такой, что он тут делает и какова его жизнь. Он мог понадобиться разве что судебному исполнителю. Разыскали же его прошлой осенью. Два года Куяла уклонялся от уплаты налогов. Еще бы два годика продержаться, и за давностью срока простили бы. Его наказали штрафом в семьдесят пять тысяч марок в родном приходе.

В тот год Куяла нигде не работал, ему приходилось жить на выигрыши от карт. Хорошо еще, что он играл в карты отменно. Каждый раз с ним повторялась одна и та же история - все думали, что он новичок, ни разу в жизни не брал их в руки, а он был королем покера, играл беспроигрышно.

Когда Куяла осиротел, он отправился в армию, учеником в военный оркестр. Это при полном-то отсутствии слуха! Два года с грехом пополам он бил в тарелки, пока его не выставили. Потом он устроился в психушку санитаром, правда, с испытательным сроком. Среди больных был красавец капитан. Куяла купил ему однажды вина. А тот опьянел и начал всех угощать прямо из бутылки, а потом ворвался к лечащему врачу. Куяла, конечно, всыпали перцу, и он снова остался без работы.

Прошедшая жизнь проходила перед его глазами точно кинолента. Когда ты один в рождественскую ночь, в этом нет ничего удивительного. Так он сидел, ни о чем больше не думая, ни о чем не жалея. Постепенно настроение его переменилось. Тоска отпустила. Идти больше никуда не хотелось. На душе было хорошо и покойно. Наступило рождество. И стало понятно, для чего эта торжественная тихая ночь и этот свет во мраке. Он смотрел и смотрел в эту таинственную тьму, стараясь заглянуть в самую суть, пока не различил в ней свет и краски. Казалось, так будет длиться вечно. Куяла словно сроднился с этой комнатой и с этой ночью, в которой боролись свет и мрак. И свет все ширился и ширился... Они стали дороги и близки ему. И сам он будто стал кому-то очень дорог.

Акселератка

Перевод Т. Джафаровой

В серую дождливую погоду в трамвае - как в зале ожидания пригородной станции. Духота, тусклое освещение, а высоко на стене, недоступная подросткам, красуется реклама почтового банка. Кондуктора почти не видно, хотя он с важностью расположился на высоком сиденье.

За неимением часов я попытался определить время по билету. Цифры, выбитые на нем, это как раз продолжительность одной поездки. Был тот самый сумеречный час, когда в оконных стеклах видишь сначала свое отражение, а сквозь него различаешь улицу. Я стоял у выхода, держась за поручень. Трамвай свернул на узкую Алексантеринкату, и сразу стало темно, как в погребе. Удивительно, до чего в природе все темнеет к зиме, а затем преображается и светлеет. Маленькие автомобильчики появляются из тумана, проезжают мимо и снова пропадают в молочной дымке.

Рядом со мной стояла стройная женщина. Я потихоньку разглядывал ее. Красивые ноги. Изящный овал лица, тонкие брови и густые ресницы, прозрачная голубизна глаз. Еще долго, быть может, эта нежная кожа не утратит своей свежести. Я где-то читал, что клетки в организме полностью обновляются раз в семь лет.