Человек хотел добра - Виктор Московкин

Возле нашего дома росла картошка. В начале лета было много дождей, и поэтому картофельные плети раскинулись буйно, высотой доставали до пояса. Однажды, уже в сумерки, я проходил мимо и вдруг услышал писк. Сперва показалось, что пищат щенки. Но откуда? В поселке мы не видели ни одной собаки. Я развел плети и отпрянул от неожиданности: присев на зады и оскалив мордочки, шипели на меня какие-то зверьки. В темноте я их принял за белок. Заинтересованный, я опять откинул картофельную плеть. Видя мою настойчивость, зверьки зашипели еще злее.

На чердаке дома у нас был подсачек, который мы еще зимой приготовили для крупной рыбы. Подсачек так и лежал без движения, он нам ни разу не понадобился. Я решил, что хоть сегодня он должен сослужить службу, и крикнул Максиму, чтобы тот притащил его.

Пока Максим залезал на чердак, зверьки пробрались по картошке в сторону кустов, которые росли метрах в пятидесяти от дома. Убегали они быстро. И все-таки одного нам удалось накрыть подсачком. Запутавшись в сетке, зверек отчаянно стал барахтаться.

В подсачке мы принесли его домой и вытряхнули в эмалированное бедро. Мы решили, что до утра он посидит там, а утром разглядим его хорошенько и подумаем, что с ним делать. Ведро прикрыли крышкой и подвесили на сучок березы.

Утром мы навестили пленника. Зверек дрожал и зло поглядывал маленькими глазками. Рыжая шерсть на нем дыбилась, как у злого кота. У него было длинное и гибкое тело и пушистый хвост. Мордочка вытянутая.

Мы разглядывали его и решали, что с ним делать. Максим сказал, что неплохо, если у нас будет ручной зверек.

— Назовем его Федькой, а так как он будет жить на даче, добавим еще слово «дачник». Давай делать клетку.

И он притащил доски. Мы сколотили ящик, один бок обтянули железной сеткой. Сверху доска приподымалась, чтобы бросать зверьку еду и подавать воду.

Пока мы возились с клеткой, солнце высоко поднялось над землей. Становилось жарко. В это время появился Олег. Он лениво подошел к нам и, приподняв крышку, заглянул в ведро. Лицо у него сморщилось, он чихнул и вдруг произнес:

— Ошалелые. В чистое ведро хоря посадили. Пропало теперь ведро, ничем хориный запах не выветришь.

Так мы узнали, что поймали хорька.

Олег долго наблюдал, как мы стараемся над клеткой, потом посоветовал:

— Сдерите с него шкуру, денег дадут.

С клеткой мы возились почти до обеда. Бедному зверьку было жарко в ведре. Тогда временно решили посадить его в подсачек. Опять вывалили в сетку и, чтобы не убежал, сверху завязали веревочкой. Через какое-то время Максим отчаянно закричал, подзывая меня. Вырываясь, Федька-дачник запутался ногой в сетке и, потеряв надежду вызволить ногу из беды, стал отгрызать ее. Велика, видимо, была жажда свободы, если он отважился на это. Мы высвободили окровавленную ногу и начали торопливо доделывать клетку.

Когда хорек оказался в клетке на сухой подстилке, он сразу забился в угол и затих. Клетку мы прибили к забору.

Мы не знали, что едят хори, поэтому бросали то, что у нас было. В клетке очутилось сырое мясо, хлеб и оставшаяся с вечера пшенная каша.

Минут через десять все до крошки исчезло, даже морковка. Сначала мы подумали, что Федька-дачник сильно изголодался и все съел, не разбирая вкуса. Мы бросили ему еще хлеба. Огрызнувшись на нас, хорек кинулся к хлебу, схватил его и опять метнулся в свой угол. И тут мы увидели, что и мясо, и каша, и морковка, — все сложено в углу.

Два дня он стаскивал в угол все, что ему давали. И как мы осторожно ни наблюдали за ним, не замечали, чтобы он что-нибудь съел из этих запасов.

Вскоре в углу образовался целый склад: жареная рыба, сырое и вареное мясо, кусочки сладкой булки, печенье, картофельное пюре. Такое нерасчетливое скопидомство нас сердило.

Максим подходил к клетке и упрашивал Федьку-дачника сказать, что ему хочется. Хорек молчал и все еще зло посверкивал глазками.

Однажды Максим поманил меня. Лицо у мальчика светилось радостью. Я заглянул в клетку. Федька-дачник ел засохшую кашу, достав ее из своих запасов. Почуяв нас, он ощетинился, фыркнул с угрозой, но есть не перестал.

С этого дня он ел все, чего ему ни предлагали, научился пить из черпака. Нас встречал более спокойно и, если мы говорили с ним, прислушивался. К одному он только не мог привыкнуть: когда Максим старался вычикнуть черепок, чтобы помыть его и налить свежей воды, хорек бросался на палку и рвал из рук. Наверно, и палку он хотел убрать в угол про запас.

Через неделю Федька-дачник совсем обжился, шерстка у него стала гладкой. Когда его звали, он подходил к проволочной сетке и ласково посматривал на нас.

Мы так привыкли к зверьку, что жалко было расставаться с ним. А между тем отпуск подходил к концу. Взять его домой в город мы и думать не могли — нас просто не пустили бы в квартиру. Тогда Максим решил, что Федьку-дачника охотно возьмет любая школа, где есть зоологический уголок.

Я собрался в город.

— Ты им расскажи, какой он умный и все ест, — напутствовал меня Максим.

Я зашел к себе на работу, достал телефонный справочник и стал звонить в школы.

Наверно, меня принимали за ненормального, потому что все, кто брал трубку, говорили одинаково:

— Кого? Хоря? Да вы в своем уме? Нет, не надо.

После десятка таких ответов я совсем отчаялся и захлопнул справочник. Решил: поеду в поселок, открою клетку, и пусть Федька-дачник скачет, куда ему вздумается. Пусть учится душить кур. Пусть!

Перед отъездом мы прощались с хорьком. Нам было немножко грустно. И тут мы вдруг решили сделать великодушный жест. Мы решили подарить хоря Олегу Запрягалову. Не помню уже, кому из нас первому пришло это в голову.

Олег посмотрел на нас сонными глазами и сказал:

— Ладно.

Он охотно перетащил клетку к своему дому. Мы сердечно пожали ему руку. Олег успокоил нас:

— Не унывайте. Все будет, как след.

В первое же воскресенье, накупив лакомств, мы поехали проведать Федьку-дачника.

Запрягаловых дома не оказалось. Клетки мы тоже не увидели. Ее мы нашли на задворках среди хлама. Она была перекошена, словно по ней били поленом.

На чердаке у Олега было сено, он частенько забирался туда днем и спал. Максим полез на чердак посмотреть, нет ли там Олега. Он раздвинул створки и тихонько ойкнул: на чердаке у самого входа висела растянутая рыжая шкурка.

Мы присели на завалинку. В это время появился Олег. Он посмотрел на нас долгим взглядом и спросил:

— Вы за хорем? Здорово! Да ведь он убежал.

Мы повернулись и пошли прочь. А он кричал вдогонку:

— Клетка, понимаешь, прохудилась. А то все было бы, как след.

На Которосли

Лучшей реки, чем Которосль, я, пожалуй, не видывал. Вся она какая-то уютная, сверкающая, чаще с крутыми берегами, по которым вольно растут сосны. Дно ее неровное: то стремительный перекат, как за Белкиным, то глубина неимоверная, как на Колодах или за «Перекопом».

Приезжал как-то к нам знакомый казак с Дона и все об одном: «У нас на Маныче. У нас на Маныче…» Пришлось ему показать, что есть у нас на Которосли. День был воскресный, и весь берег усеяли рыбаки. И вот штука: каждый, кто хоть чуть понимал в рыбацком деле, что-то поймал. Казак смотрел и дивился обилию ершей, плотвы и густерок. И больше уже не говорил: «У нас на Маныче».

Дня не побываешь на реке и уже чувствуешь, что тебе чего-то не хватает. А тут как-то зарядили дожди на целую неделю. Было тоскливо, оттого что долгожданный отпуск пропадет зазря.

От нечего делать мы сидели с Максимом в своей комнатке и читали старые журналы. Мы их доставали с чердака, отряхивали от пыли и стопой складывали на столик перед кроватью. Это были тонкие журналы — «Огонек», «Работница», «Здоровье». Читали мы больше последние страницы, где были практические советы на все случаи жизни. Так как журналы были разных лет, то и советы на одну и ту же тему были разные, иногда прямо противоположные. Это нас забавляло.

Но вот однажды утром показалось, что ненастью пришел конец. Дождя не было да и в воздухе не так тянуло прелью. Максим еще спал. Я не стал его будить. Накопал червей, взял удочку и отправился на реку. Тут и случилось такое, что не часто бывает не только на Маныне, но и на Которосли.

Не успел насадить червяка, как пошел мелкий дождь. Грязно-серые тучи по-осеннему шли почти над самой головой. Настроение сразу испортилось: опять весь день придется листать старые журналы.

Я уже собирался смотать удочку, но тут увидел, что поплавок пропал. Леса, разрезая воду, пошла против течения. Удочка согнулась. У кого бывали такие поклевки, тот знает, как трудно справиться с охватившим, тебя волнением.

Долго я боролся, пока не заставил рыбу повернуть к берегу. Дело уже шло к концу, когда вдруг с другого берега раздался доброжелательный совет: